Автор выражает благодарность Алексею Лагутенкову за неоценимую помощь в создании этой книги.

Все магические приемы, описанные в книге, работают на самом деле.

Все совпадения неслучайны.

Все имена известных людей подлинны.

(Для тех, кто верит в магию, совпадения и подлинность имен известных людей.)

Автор ни в коем случае не утверждает, что события, описанные в этой книге, происходили на самом деле. Но, исходя из аксиомы, что правда – это то, во что верят люди, он искренне надеется, что эти события описаны достаточно правдиво, для того чтобы читатель ни на секунду не усомнился в том, что они действительно происходили. Хотя бы потому, что при их описании автор опирался не только на собственный опыт, но и на реально существующие источники.

Часть первая
Гайдзин^[1]

1646 год, Япония, пригород Эдо

Бог был ужасен. Его лицо искажала жуткая гримаса ярости. Из оскаленного рта выглядывали звериные клыки. Когтистая лапа сжимала маленький обоюдоострый меч. В другой лапе бога была зажата веревка с петлей на конце, сплетенная из тончайшей серебряной проволоки.

Резчик был весьма искусен в своем Мастерстве. Его рука смогла вдохнуть в оскал Недвижимого столько ненависти, что в неверных отблесках огня кузницы бог порой казался живым.

Крайне редкие посетители Мастера Сигэтаки, которым было позволено войти в кузницу, часто отшатывались от статуи в суеверном ужасе. Казалось им, что сидящая неподвижно фигура сейчас бросится на них, оттолкнувшись тренированными ногами адепта школы Симмэй Мусо-рю от каменной плиты, на которую она уселась для медитации.

Мастер лично знал резчика. Статую они создавали совместно. Резчик резал твердую как камень черную древесину, Мастер плел серебряную веревку. И ковал маленький меч. Из металла, не принадлежащего этому миру.

Жуткий кинжал, найденный на дне океана ловцами жемчуга и проданный Мастеру за бесценок, был расплавлен, а вязкий черный металл Сигэтаки разделил поровну между тремя заготовками. Ловец жемчуга был рад избавиться от страшной находки, а Мастер счел, что кинжал, украшенный ужасными ликами неизвестных демонов и навершием в виде четырехпалого когтистого кулака, как нельзя лучше подходит для его задумки. Ведь, как известно, ничто в этом мире не происходит случайно. И, наверное, неспроста тот кинжал попался Мастеру на глаза как раз в тот момент, когда он задумал поставить в своей кузнице статую Недвижимого.

Потом, пару лет назад, резчика подвесили на дереве вверх ногами, предварительно сделав ему надрезы за ушами, чтобы он не умер слишком быстро от чрезмерного прилива крови к голове. Резчик оказался христианином, за что и поплатился. Не для одного Мастера Сигэтаки он сделал статую божества, больше похожую на изображение демона. Кое-кто потом советовал Мастеру потихоньку избавиться от страшной статуи, но тот только посмеивался про себя. Кому-кому, а уж ему-то лучше других была известна истинная природа неистового Фудо Мёо, покровителя воинов и кузнецов.

Не раз в стоне раскаленного железа и треске пламени слышал он грозный голос Недвижимого, указывающий ему, что и как нужно сделать. И не ему ли во сне явилось грозное божество именно в том образе, какой сумел воплотить покойный резчик, поведав Сигэтаки из Эдо великий секрет тысячеслойной стали, из-за которого его начали называть Мастером и благодаря которому некоторые из его мечей разрубают напополам не только самурая, но и одновременно два его заткнутых за пояс меча? Жалко, конечно, что резчик оказался христианином. Но что поделать, у каждого живущего на свете своя карма…

Мастер взял в ладони рукоять только что созданного им меча-катаны и закрыл глаза. Да, истинный ценитель именно так проверяет качество оружия – закрыв глаза и ведя молчаливую беседу с тем существом, которое он держит в руках.

Не предметом, а именно существом!

Это пусть другие до рези в глазах рассматривают линии закалки и бросают на клинок шелковые платки. По внешним признакам можно выбирать коня или свинью. Подобные действия лишь позорят настоящий меч.

И что с того, что его мечи называют «жадными до крови»? Меч создан для убийства, и он должен хорошо делать то, для чего создан.

Мастер мысленно потянулся к мечу… и невольно вздрогнул от ужаса.

Это было не просто существо, обладающее собственной душой, как и положено настоящему Оружию.

Это было что-то другое…

С непреодолимой силой меч потянул его к себе, в себя, призывая слиться с ним воедино в кровавом празднике сэппуку, собственной трепещущей плотью до конца прочувствовать его совершенство.

Руки Мастера сжимали чистую, незамутненную, совершенную Смерть…

Сигэтака из Эдо поспешно прервал контакт, открыл глаза, поежился и осторожно положил меч на подставку. Это для самураев смерть – просвет безмятежного голубого неба меж облаками, и это их карма – стремиться к сомнительному счастью выпустить себе кишки.

Мастеру преждевременная смерть ни к чему…

Он взглянул на меч.

Кровавые сполохи огня метались по полированному клинку, словно маленькие демоны заката по застывшей глади горного ручья. Огонь будто жил внутри зеркальной полоски и искал лишь крошечный изъян, для того чтобы вырваться наружу. Но в клинке не было изъяна, и огню оставалось только бесноваться и биться о сверкающие грани своей совершенной тюрьмы.

Маленький меч для статуи Недвижимого был полностью выкован из трети ужасного оружия, наверное потерянного морским драконом Рюдзином в одной из его многочисленных битв. Но и две отложенные до поры заготовки, оставшиеся от того черного кинжала, тоже пошли в дело.

Пять долгих месяцев втайне от всех Мастер создавал это жуткое чудо, мешая обычную сталь с металлом из иного мира. И вот наконец чудо свершилось. Впервые за многие годы он выковал два меча – катану и вакидзаси – способные разрубить любой другой меч его работы и при этом не только не переломиться пополам, но даже не затупиться. Он никогда бы не расстался с подобным сокровищем, если б сейчас вдруг случайно не узнал о еще одном его свойстве.

И – если бы сокровище не было заказом.

Заказом, после которого можно никогда больше не переступать порога кузницы и не вдыхать удушливый запах дыма, остывающего железа и ядовитых примесей, необходимых для придания клинку особых свойств, которые простые люди называют не иначе как волшебными.

Мастер никогда б не продал эти мечи местным князьям-даймё, всегда с радостью покупавшим оружие его работы. Да и куда ему девать столько риса? На рис, который можно получить за такую работу, он смог бы нанять и кормить отряд самураев-ронинов из ста человек до конца их дней.

Но Мастеру не был нужен отряд ронинов. Ему было нужно золото.

Сигэтака медленно провел рукой над вторым, более коротким мечом, также лежащим на подставке из вишневого дерева.

Этот меч был столь же прекрасен, как и катана, но вряд ли его можно было назвать классическим вакидзаси. Меч был обоюдоострым и прямым, словно последний луч заходящего солнца. И не нужно было брать его в руки, чтобы почувствовать упругую волну энергии, шедшую от него… Но это была не та жуткая энергия, что билась внутри его классического собрата. Это было что-то другое. И что это такое на самом деле, вряд ли сможет распознать даже лучший из ёдзюцука – колдунов, умеющих видеть.

Секрет совершенного оружия знает лишь Мастер, создавший свое детище…

Сигэтака на мгновение задержал ладонь над рукоятью меча, но брать его в руки не стал. Хватит с него на сегодня сильных эмоций. Пожалуй, в следующий раз надо подмешивать в воду для закалки клинка несколько меньшее количество крови каппы – ребенка-вампира с лицом, пораженным странной болезнью, делающей его похожим на морду злобного тигренка. Уж больно силен получается у этих мечей зов крови. Хотя…

Мастер усмехнулся.

Именно такими мечтал видеть заказчик свои мечи. Один – классическая катана. Второй…

Мастер перевел взгляд на статую Фудо Мёо.

Уж не человеческие ли жертвоприношения собрался совершать заказчик прямым мечом? Мастер как-то краем уха слышал, что будто существует секта, последователи которой считают, что только таким способом можно достучаться до чертогов самого страшного божества сюгэндо. И каким же мечом можно совершать такой ритуал, как не подобием того оружия, которое держит в своей руке Фудо Мёо?

Да нет, так можно додуматься до чего угодно. И вообще, какое ему дело до того, кто и что будет совершать оружием его работы? Заказ есть заказ…

Год назад к Мастеру в кузницу пришел человек. С виду он был похож на японца. И он очень неплохо говорил по-японски. Не хуже самого Мастера.

Но тот человек не был японцем.

Он тайно прибыл из страны Кара, которую называл то Чжунго, то Поднебесной. Но Мастеру Сигэтаки было наплевать и на человека, и на название его страны.

А вот на то, что привез иноземец, наплевать было глупо.

Он дал Сигэтаки кусок золота величиной с человеческую голову и сказал, что вернется ровно через год. За это время Мастер должен был изготовить пару японских мечей, которые могли бы разрубить любые доспехи и любое оружие.

И еще человек поставил условие – чтобы после этого Мастер больше никогда не брался выковать что-либо подобное. При этом по окончании работы он обещал дать еще один такой же кусок золота.

Мастер поверил ему. Не потому, что человек дал ему задаток, и не потому, что он приехал издалека. Просто, когда человек передавал Мастеру золото, рукав его кимоно слегка сдвинулся. А из-под рукава на мгновение выглянул край татуировки.

Мгновения хватило Мастеру, чтобы понять, с кем он имеет дело.

Он слишком долго прожил на свете, для того чтобы не узнать татуировку Линь Гуй, клана тайных убийц из Поднебесной. Людей, никогда не нарушающих данного слова.

Да-а… Видимо, не только многочисленным японским торговцам была не по душе сакоку, политика закрытой страны, проводимая правящим кланом Токугава. Так не послу ли страны Чжунго понадобились мечи, рубящие металл, словно масло, для того чтобы, беспрепятственно войдя во дворец, раз и навсегда покончить с кланом Токугава, а вместе с ним и с проклятой политикой закрытой страны? Или человеку из клана Линь Гуй, переодевшемуся в одежды посла?

Конечно, вариантов было множество. Например, тот же посол мог преподнести эти мечи в дар императору Гокомё или же – что вероятнее – самому истинному правителю страны, сёгуну Токугава Иэмицу, дабы тот сделал исключение для сынов страны Кара и выдал им разрешение на торговлю. И император, и сёгун приняли бы такие мечи с великой радостью. Но не задались ли бы потом правители Страны Восходящего Солнца вопросом, откуда у подданных страны Кара мечи, выкованные японским Мастером?

Правда, на то, куда потом денутся его мечи и как они будут использованы, Мастеру Сигэтаки из Эдо было наплевать. Но в любом случае после выполнения такого заказа его пребывание на родине было нежелательно. Ради сохранения здоровья и долголетия самого Мастера.

Поэтому помимо обещанного золота прославленный Сигэтака из Эдо выторговал у человека обещание помочь ему выбраться из Японии. На что тот согласился с радостью. Еще бы! Какой воинский клан откажется заполучить к себе создателя мечей, слава о которых не только шагает по суше, но и умеет летать через моря.

И вот мечи готовы.

Последний этап шлифовки Мастер всегда выполнял сам. Не говоря уж про подпись на хвостовике клинка. Рукоять, ножны и все остальное, что полагалось иметь мечам такого качества, было заказано заранее и уже давно ждало своего часа. Собрать же готовый меч, вложив клинок в рукоять и закрепив его в ней деревянным клином-мэкуги, было делом нескольких минут.

Подмастерье, который в любой другой кузнице давно бы сам считался Мастером, уже спал в соседней каморке, ворочаясь и постанывая во сне.

«Души неродившихся клинков требуют работы», – усмехнулся Мастер. Заказ готов. Оставалось лишь выполнить ритуал тамэсигири, пробной рубки, на деле выявляющий достоинства и недостатки меча. Но Мастер знал – эти мечи не имели недостатков. Поэтому тамэсигири можно было отложить на утро.

Сигэтака открыл дверь кузницы.

Ночь нежно подула ему в лицо свежим ветром, смешанным с запахом цветущей вишни.

Мастер вышел наружу, прикрыл дверь и сделал несколько шагов.

Ночь обняла его со всех сторон своими прохладными ладонями.

Он зажмурился…

Как хорошо!

Хорошо, когда окончена большая работа. Прекрасно, когда после окончания этой работы ты можешь вот так, как сейчас, выйти в свой сад и вдыхать пьянящий аромат ночи, не деля его ни с кем. Потому что это только твой сад и только твоя страна, в которой еще не взошло солнце, которое обязательно взойдет для тебя через несколько часов и будет восходить еще не раз, ибо ты еще не слишком стар и полон сил.

Ему захотелось сочинить трехстишие, но облечь в слова то ощущение, которое посетило Мастера сейчас, показалось ему кощунством. К тому же…

«Хммм… Моя страна… Все относительно. Думаю, восход солнца на новом месте будет нисколько не хуже», – подумал Мастер Сигэтака из Эдо.

И ночь была с ним согласна.

Ночи – они везде одинаковы. Они ласковы и нежны – как и дни, кстати. Особенно когда у тебя практически в руках два куска золота величиной с голову взрослого человека.

В каморке за спиной Мастера Сигэтака глубоко вздохнул во сне подмастерье. Вздохнул – и затих.

«Надо ему проститутку-юдзе купить, что ли, – подумал Мастер. – Как-никак, парень почти полгода в воздержании^[2]. Да и самому, пожалуй, можно расслабиться…»

Ночь не возражала. Она как могла помогала расслабиться Мастеру после его тяжелых трудов. Обвевала прохладным ветерком, обнимала тенями деревьев, успокаивала шелестом ветвей…

И Мастер был благодарен ночи.

Он расслабился, отдаваясь ее ласкам, воспарив душой высоко-высоко в небо, туда, откуда видно и Страну Восходящего Солнца, и Поднебесную, и весь остальной огромный и необъятный мир…

И ночь была к нему благосклонна.

Его душа так и осталась там, в безграничной вышине неба…

А тело распалось на две части от правого бедра до левого плеча, рассеченное клинком меча, только что изготовленного великим Мастером Сигэтаки из Эдо.

Два куска мяса, которые только что были Мастером, упали на землю. А его черная тень на стене кузницы осталась стоять там, где стояла.

Эта живая тень быстрым, но в то же время грациозно-плавным движением стряхнула на землю кровь с клинка и медленно вложила его в ножны за левым плечом. После чего замерла на мгновение – и исчезла, как исчезают с рассветом все тени уходящей ночи…

* * *

…Князь стоял во дворе кузницы и смотрел на разрубленное тело. За спиной князя неподвижными колоннами застыли его самураи. Чуть в отдалении не дыша толпилась кучка местных крестьян. Они бы с радостью бегом покинули это место, если б не приказ старшего самурая из отряда князя.

Князь пребывал в задумчивости.

Наконец он поднял голову, увенчанную рогатым шлемом, и бросил через плечо:

– Что скажете?

Один из самураев, тот, что выглядел постарше других, вышел вперед и поклонился.

– Я думаю, что это дело рук Мастера школы Симмэй Мусо-рю, – произнес он. – Взгляните, даймё, удар нанесен снизу вверх. Самураи так не рубят.

– Может быть, – задумчиво произнес князь. – Мне изначально не нравились все эти извращения классических воинских искусств. Они часто губят души самураев, превращая их в преступников…

– Позвольте сказать, достопочтенный даймё…

Старший самурай с удивлением воззрился на старика-крестьянина, вышедшего из толпы. Прервать речь самого князя? Никак старик выжил из ума и сам напрашивается на цудзигири!

Самурай нахмурился, шагнул вперед и взялся за рукоять меча. Но князь остановил его руку.

– Откуда мне знакомо твое лицо, старик? – хмуро спросил он.

Крестьянин прямо взглянул в глаза князя.

– Я был одним из генералов сёгуна в кампании на полуострове Симабара, – с достоинством ответил он.

Князь задумался на мгновение. А потом – о чудо! – медленно поклонился крестьянину.

Доспех негодующе скрипнул. Он был создан для битв, а не для поклонов. И уж тем более не для поклонов всяким оборванцам! Но, видимо, это был не простой оборванец.

– Я вспомнил вас, – произнес князь. – Я тоже участвовал в той кампании сразу после того, как прошел обряд гэнпуку. И я не буду спрашивать о том, что заставило такого уважаемого воина, как вы, вести бесславную жизнь дзидзамурая. Но сейчас я бы хотел услышать, что вы можете сказать об этом?

Рукой, закованной в железо, князь указал на разрубленный труп.

Крестьянин степенно поклонился в ответ и подошел ближе.

– Адепты школы Симмэй Мусо-рю здесь ни при чем, – медленно произнес он. – Тот, кто нанес удар, хотел, чтобы люди думали, будто это их рук дело. Не только удар мечом снизу вверх, но и кровавый рисунок тибури на земле указывает на это.

Старик нагнулся и перевернул верхнюю часть трупа. В голубое небо взглянули открытые глаза Мастера Сигэтаки. На лице Мастера застыла счастливая улыбка.

– Он не видел своего убийцу, – сказал старик, накрывая глаза мертвеца своей ладонью. – Удар был нанесен сзади. Ни самураи, ни адепты Симмей Мусо-рю никогда не позволили бы себе так убить известного кузнеца. К тому же посмотрите сюда.

Старый воин убрал руку. Застывшие веки мертвеца под воздействием тепла ладони опустились, но выражение лица трупа осталось по-прежнему безмятежным.

Старик ткнул пальцем в перерубленную точно посредине межключичную впадину.

– Тот, кто нанес этот удар, не случайно направил его в средоточие души Мастера, – так же медленно продолжал старый самурай. – Когда лезвие меча проходит через это место, воспарившая в небо душа убитого возвращается и переходит в меч. А что может быть страшнее меча, в котором живет душа его создателя?.. У меча, который украл убийца, было тамэсигири наилучшее из возможных…

Старик замолчал, задумавшись о чем-то своем. А может, вспоминая что-то. Вокруг в почтительном молчании застыли и самураи, и подошедшие поближе осмелевшие крестьяне.

Старый самурай поднялся с коленей, но его голова осталась опущенной, словно на седой затылок внезапно опустился груз тяжких воспоминаний.

– Я видел тех, кому знакома эта техника, – глухо проговорил он. – В кампании на полуострове Симабара их мечи собрали множество душ… А после кампании их души достались самураям сёгуна. Но тем самураям пришлось отдать много своих жизней за эти души…

Князь повел плечами. Еле слышно звякнули доспехи. Ни под какими пытками никогда не признался бы благородный князь, что его телу вдруг стало внезапно холодно под доспехами. И ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы скрыть этот холод от присутствующих.

– Ты говоришь о синоби^[3]? – тихо спросил князь.

Старик едва заметно кивнул.

– Посмотрите в кузнице, – сказал он. – Я думаю, что подмастерье тоже убит. К тому же у Мастера Сигэтака была статуя Фудо Мёо, отражающая подлинную сущность Недвижимого. Думаю, что в Японии больше не существует подобной статуи. Недвижимый лично посещал Мастера и передал ему секрет изготовления несокрушимого клинка. Если мои догадки верны, то вы не найдете в кузнице ни статуи, ни новых мечей.

Повинуясь движению руки князя, в кузницу метнулся самый молодой самурай. Через несколько мгновений он вернулся с бледным лицом, неся на руках тело подмастерья. Вернее, две его перемазанные кровью половинки, которые шевелились и выскальзывали из рук молодого воина, словно были живыми.

Самурай сложил части трупа у ног князя и согнулся в поклоне.

– Статуи нет в кузнице, господин, – проговорил он.

– А мечи?

– Ни одного.

– Я так и думал, – ответил князь. – Но ответь, – обратился он вновь к старику, – как могло случиться, что Ночные Тени из Кога^[4] вновь смогли возродиться после стольких лет забвения? Я думал, что все они уничтожены, и даже сама память о них стерта огнем и сталью мечей трех сёгунов!

Старик медленно поднял голову и взглянул на вершины далеких гор, тонущие в низких облаках. Его изборожденное шрамами лицо тронула легкая усмешка.