– Это да, могём, – хмыкнул старик. – Так оно завсегда проще, чем по живому резать. Точку сборки повернул маленько, сдвинул, будто гайку ржавую, и чисти человека, словно решето забившееся. В старину токо так и лечили. Больниц да госпиталев не было, а люди были здоровее нонешних в разы. В каждой деревне почитай жил тот, кто умел такое. Оттого и слово «врач» на Руси и пошло, то есть, человек, точку сборки умеющий поворачивать.

Я многое слышал про народных целителей, хилеров и других детей природы, умеющих творить чудеса, но, признаться, не верил. Оно всегда так – пока сам не ощутишь на себе чужие таланты, никогда не поверишь, что подобное возможно. Я – ощутил. Но моя рациональная часть сознания все равно протестовала – сон это был, а дед просто гипнотизер и сказочник. Пулю вытащил, пока я валялся в коматозе, а теперь лапшу на уши вешает про древние чудеса в духе Карлоса Кастанеды.

Впрочем, как бы оно не было на самом деле, старику по-любому спасибо. Нога полностью восстановилась, головокружения и других симптомов острой кровопотери не наблюдалось, а самогон его не столько опьянил, сколько, наоборот, придал сил. Заточив третью картофелину, я уже украдкой поглядывал на дверь – общество разговорчивого старика, признаться, стало меня слегка напрягать. Я, конечно, парень вежливый, но гостеприимный дед, судя по всему, мог трепаться сутками, а мне все-таки хотелось добраться до Москвы, по которой я, признаться, успел соскучиться. Да и не только по ней…

– Ладно, вижу я, тебе на месте не сидится, – проворчал дед, перехватив мой взгляд. – Щас принесу твое барахло, и двигай себе туды, куда до этого направлялся.

Кряхтя, старик поднялся со стула, откинул невидимую с первого взгляда крышку подпола и полез туда, костеря по пути современную молодежь, которая ни хрена себя не бережет и постоянно ищет приключений на свою задницу.

Наконец, мое имущество было извлечено из тайника, включая добросовестно выстиранный и заштопанный камуфляж. Правда, кожаный мешок с золотом, который я реквизировал на базе Черного Шака, стал легче чуть не вдвое.

– А чего ты хотел? – дед поднял вверх седые брови. – Баб, что твои шмотки стирали да чинили, надо было отблагодарить? Надо. Ребятишкам городским, чтоб не проказничали да от тебя отстали, нужно было монеток отстегнуть? Нужно. Ну и вот.

– Ладно, – кивнул я. Так даже лучше, не люблю быть кому-то обязанным. – Как я понимаю, себя ты тоже не забыл. Значит, мы в расчете?

– Не совсем, – покачал головой дед, вмиг став предельно серьезным. – Тут ты ошибся, милок. Мне твоего золотишка не нужно, у меня и так все есть. А вот Долг Жизни придется тебе отработать.

Я, поднявшись было с лавки, сел обратно. Хочешь, не хочешь, но Долг Жизни в любой из Зон – это святое. Забудешь о нем, вмиг личной удачи лишишься, и умрешь плохо и больно. Чаще в какой-нибудь аномалии, любящей переваривать добычу заживо, причем делать это медленно, со смаком, помимо процесса утоления голода наслаждаясь эманациями ужаса и страданий, испускаемыми обреченной жертвой.

– И что от меня требуется?

– Немногое, – сказал старик, беря с полки крохотную деревянную коробочку. – Отнеси это князю новгородскому и отдай лично в руки.

Я прикинул в памяти карту, которую углем начертил для меня Тимофей на кирпичной стене Петропавловской крепости. Память у меня хорошая, большего не требовалось. Ну да, Великий Новгород как раз на пути в Москву, так что просьба старика не показалась мне чем-то запредельным.

– Ладно, сделаю, – сказал я, забирая коробочку, неожиданно показавшуюся довольно тяжелой. – Это все? Отдам, и Долг спишется?

– Я ж сказал, чего неясно? – проворчал старик. – Сделаешь – и свободен. На запад езжай по тропинке, и не оборачивайся, а то худо будет. Как асфальт увидишь, так это шоссе и будет прямое до самого Новгорода. Не останавливайся нигде, там по пути деревни гиблые. Тормознешь – пропадешь. Ладно, всё. Поел, попил, теперь переодевайся, возвращай мои шмотки, и проваливай, недосуг тут мне с тобой.

Я не принял в ущерб сказанное довольно сварливым тоном. Старость склонна к обидам на пустом месте и перемене настроения без каких-либо объективных на то причин. Поэтому я быстро сбросил с себя чужую одежду, подивился немного отсутствию шрама на месте входного отверстия пули (хотя подсознательно ожидал чего-то подобного, на то оно и чудо), облачился в свой «лиственный лес» и вышел из избы.

Мотоцикл мой стоял практически там же, где я его и оставил под дырявым навесом. Разве что, может, чуть левее. И чище, чем был. Ни грязищи, налипшей на колесах и крыльях, ни моей крови на педали тормоза и выхлопной трубе. Если это входит в оплату, то большое дедушке спасибо. Еще бы бензина где раздобыть по пути, вообще все было б волшебно.

В общем, сел я на свой байк, завел его и поехал куда было сказано. То есть, на запад по узкой тропке, на которой едва помещались широкие колеса моего мотоцикла. Однако отъехав всего ничего, не удержался и глянул в зеркало заднего вида… И не увидел ничего. Удивившись, притормозил, вгляделся… Бесполезно. В треснувшем зеркале лишь клубился туман, которого минуту назад не было и в помине.

Очень захотелось оглянуться, но я пересилил себя. И дед говорил, что не нужно этого делать, и вообще любой сталкер знает – плохая это примета. Так что я просто аккуратно прибавил газ – хоть тропинка и ровной казалась, но лучше не рисковать.

Кстати, справа и слева от нее насколько хватало глаз расстилалось самое натуральное болото, с кочками, зарослями камышей и невеселыми признаками «живой» топи. По пути мне попались:

– прогнивший насквозь остов «Спайдера», задравшего облезлый манипулятор к хмурому небу Зоны,

– скелет то ли человека, то ли ворма, обнявший ржавый винтовочный ствол,

– полузатопленный череп жука-медведя, из глазницы которого настороженно выглядывала двухголовая змея,

– и вполне себе прилично сохранившаяся водокачка, торчащая из болота, словно назидательно поднятый кверху палец кирпичного великана. Странное явление, абсолютно не вписывающееся в ландшафт – что, впрочем, характерно для любой Зоны любого из миров.

Впрочем, особо разглядывать местные достопримечательности у меня желания не было. Зазеваешься, съедешь с тропы пусть даже совсем чуть-чуть, и сам станешь достопримечательностью, навеки захваченной жадным болотом. Которое, кстати, было не настолько бескрайним, как могло показаться с первого взгляда.

Километров через пять болотистая почва сменилась серой травой Зоны, что обычно покрывает твердую землю, а не гигантскую природную ловушку. И почти сразу невдалеке я увидел несколько черных труб, уныло торчащих на фоне серого неба.

Понятно. Сгоревшая деревня. Или сожженная. Первое могло произойти от естественных причин. Второе – только с чужой помощью.

Я от природы человек нелюбопытный, тем более, не любящий копаться на пепелищах с целью узнать, кто это тут так от души постарался. Во-первых, и так понятно, что оно свежее, вон еще дымок курится над черными останками деревянных домов. Во-вторых, запах горелого мяса ни с чем не спутаешь. Значит, жгли село вместе с жителями. Вполне достаточно информации для того, чтобы объехать пепелище по дуге, дабы не тревожить зыбкий покой недавно усопших. И так ясно, что живых на месте пожара не осталось, значит, и делать там нечего.

Впрочем, особо широкой дуги не вышло бы по-любому. Подъехав ближе, я увидел широкую полосу относительно неплохо сохранившегося асфальта, проходящую прямо через центр пепелища. И объехать мертвую землю, пропахшую дымом и смертью, не получится. Справа от шоссе вновь начиналась полоса болотистой местности, а справа земля вся была словно перекопана экскаватором – пласты глины вперемешку с дерном и кусками изломанной древесины. Даже представить сложно, кто или что так могло поиздеваться над почвой. Ладно. Получается, дорога одна – напрямки через сгоревшую деревню.

По идее, ничего страшного. Ну пепелище, впервой ли такое видеть? Все, что было тут живого, стало жирной сажей, которую ветер брезгливо шевелит на обочине. Подумаешь, большое дело на скорости меж черных печей промчаться?

Но сталкерская чуйка подсказывала мне, что не все так просто. Что обманчива тишина, что не случайно не кружатся над этим местом вороны, и ни один любитель падали не прибежал на запах паленого мяса…

Но выбора у меня не было. Дорога на запад, лежащая прямо передо мной, – либо повернуть обратно в Питер. Там, конечно, мне обрадуются, после чего наверняка спросят о том, почему вернулся. Ну, я и отвечу, мол, через сгоревшую деревню проехать испугался, в которой никого живых не осталось…

М-да, смешно. Тем более, что возвращаться я не собираюсь. У меня там, на западе, важное дело есть – взглянуть в глаза девушке Маше, которую я так долго звал «Сорок Пятой», не догадываясь, кто она на самом деле. Может, потому и не ладилось у нас, что она знала, но не говорила, а я не знал, и знать не хотел. Она стеснялась сказать, что после пережитого поменяла внешность полностью, надеялась, что я догадаюсь. А я – что я? Я как все мужики. Чурбан бесчувственный, и вдобавок – с ментальным блоком в башке. Который мне Оператор снял в красном Поле Смерти, после чего я разрешил себе догадаться^[2]…

Я не чувствовал в себе вины за то, что ушел, когда услышал, как она поет нашу песню другому. Тому, другому, эта песня тогда была нужнее чем мне, как путеводная нить Ариадны, по которой он мог найти путь из мира смерти обратно, в мир живых. Но сейчас, когда я всё вспомнил, мне нужно было еще раз увидеть ее глаза цвета единственного в мире артефакта. Нужно – и всё тут, хоть убейся. Зачем? Не знаю… Зачем мужики снова и снова наступают на одни и те же грабли, надеясь, что не получат при этом еще один сокрушительный удар в душу? Или по душе, не знаю, как сказать правильно… А, может, это своего рода мазохизм – идти навстречу губительному чувству, заведомо зная, что будет плохо и больно?

Впрочем, это свойственно нашему брату. Мы и на войну так ходим, как в омут головой, понимая, что могут и ранить, и убить, и калекой на всю жизнь можно остаться, что хуже смерти в разы. Но идем, наступаем на старые грабли и смертоносные мины, стискиваем зубы, и идем снова, начиненные осколками разбитых чувств, с разорванными в лоскуты сердцами и душами, идем все равно. Потому что не можем иначе. Потому что мы – мужики, и этим все сказано…

Удивительно, как прямо в моей ладони ручка газа не рассыпалась, так сильно я ее сжал, аж пальцы заныли. Ну да, для того, чтобы совершить безумный поступок, иногда надо себя накрутить, в чем я сейчас преуспел значительно. Сталкерская чуйка внутри меня выдавала уверенный красный сигнал, но когда нет вариантов, порой приходится идти против нее… Интересно, много бывалых сталкеров выжило после того, как наплевали на свое тренированное предчувствие беды?

А вот это мы сейчас узнаем…

Мотоцикл взревел, срываясь с места. Для такой машины проскочить пепелище длиной в полкилометра – раз плюнуть. Так что будем надеяться на…

Внезапно обугленная печь слева от дороги взорвалась, будто в закопченную трубу кто-то невидимый скинул связку гранат. Осколки кирпича хлестнули по дороге, по мотоциклу, по моему шлему, один ударил в плечо. Но это ерунда. Могло быть и хуже, если б я заранее почти не лег на руль, практически слившись со своим байком. Вот так потихоньку вырабатываются навыки правильной езды по Зоне. Хотя порой и они оказываются бесполезными.

На том месте, где только что стояла печь, торчало толстое щупальце метров десять в высоту. Толстое, черное, осклизлое, с присосками и отростками по всей длине, похожими на ветки дерева… Нет, не на ветки. На человеческие руки и когтистые лапы, в неистовой ярости хватающие воздух… Пока что воздух…

Все это мгновенно отпечаталось в моей голове, как всегда бывает со многими сталкерами-ветеранами в экстремальной ситуации. Не умеешь моментально оценивать опасность, значит, не сегодня, так завтра погибнешь, зазевавшись, словно необстрелянный молокосос-«отмычка», годный лишь для похода в ближайшую аномалию.

В следующее мгновение я буквально «положил» мотоцикл на землю, уходя от страшного удара гигантским щупальцем. Я не профи, водить байк таким манером специально не обучался, просто иного выхода не было. Все произошло на рефлексах, которые по-любому проснутся, если жить захочется.

Думаю, мне бы однозначно раздавило ногу тяжелым мотоциклом, если б не мощные стальные дуги, приваренные по бокам для защиты седока и пулеметов. Байк просто лег на эти дуги, взревев мотором, я же скатился с него, одновременно срывая с плеча «Вал».

Промахнувшееся щупальце тяжело поднималось с земли, всё в саже и налипшем мусоре. Оно и понятно, падать всегда проще, чем подниматься, что в прямом, что в переносном смысле. Тем более, что масса у этой хрени была нехилая. Чем я и воспользовался, принявшись планомерно очередями полосовать осклизлую гадость возле самого основания. «Вал», доработанный Кузнецом в чернобыльской Зоне, стрелял абсолютно бесшумно, и я успел сменить два магазина, пока тварь осознала, что с ней происходит нечто неординарное. Видимо, болевой порог подземного монстра был практически нулевым, и это сослужило мне хорошую службу. Патронов у меня – спасибо питерцам – было предостаточно, поэтому я стрелял не останавливаясь, лишь меняя пустые магазины на полные.

Земля вокруг основания щупальца была уже вся забрызгана темной кровью и ошметками плоти, когда тварь издала жуткий крик. Вой не вой, писк не писк, а что-то страшное, резанувшее по нервам, словно пилой.

«Инфразвук», – мелькнула мысль, прежде чем я успел подхватить автомат, едва не выпавший у меня из мгновенно вспотевших рук. Помимо этого у меня моментально заложило уши, жутко заболели глаза, и темный, панический ужас начал стремительно подниматься от солнечного сплетения, заполняя меня вязкой чернотой, словно пустой сосуд. Во всяком случае, ощущение было именно такое. Еще немного, и я, бросив оружие, побегу куда глаза глядят…

«Понизит воздействие до семи герц – и ты сдохнешь. Уже понижает…» – пришла вялая мысль, основанная на курсе по звуковому оружию, что я прошел в какой-то из двух своих жизней, о которых помнил теперь все досконально. Какая-то из них настоящая, какая-то – чужие наложенные воспоминания. Впрочем, какая разница… Сейчас не думать надо. Сейчас нужно совсем другое.

И я закричал. Заорал в ответ, раздирая рот в диком вопле, во всю мощь своих легких, глуша вой инфернальной твари, выворачивающий меня изнутри. Наверно, так ревели наши далекие предки, идя на пещерного медведя с копьем в руках, безумным криком глуша в себе первобытный ужас. Так и я орал, продолжая полосовать горячим свинцом плоть невиданной твари.

И она сдалась. Дернулась напоследок, хлестнула в мою сторону щупальцем, не достала – и нырнула обратно в землю, как прячется в свою нору раненный и напуганный моллюск. Теперь понятно, почему от домов остались одни головешки. Может, сами жители подожгли их, надеясь поджарить этот кошмар, вылезший однажды из-под земли посреди деревни. А, может, какой-то вооруженный отряд прошелся по зараженному селу из огнеметов. Второе, кстати, вероятнее – уж больно тотальным было пожарище, даже земля сплошь черная, будто ее жгли наравне с домами. Но – не помогло. Чудовище не погибло, лишь спряталось поглубже, чтобы в удобный момент снова вылезти на охоту…

Мои размышления прервала резкая боль в плече, будто его каленым железом прижгли. Я судорожно дернулся, скинул куртку…

Вот черт! В горячке битвы я не заметил, как кусок чужеродной плоти зацепился за мою камуфлу. И прожег его насквозь. Похоже, детская пятерня, полуоторванная пулей от щупальца. Когда же оно дернулось в последний раз, шмат отравленного мяса оторвался от основания и, прикипев к камуфляжу, прожег его насквозь.

– Твою дивизию, – прошипел я, хватая флягу с водой. Только подновился в красном Поле Смерти, от шрамов избавился – и на тебе, новый. Судя по тому, как оно болит не по-детски, похоже, третья степень обеспечена, с некрозом кожи и прочими прелестями. И выход только один…

В общем, плеснул я водой на ожог, потом быстро вскрыл маленький тюбик с содой, что был в аптечке, и, высыпав его прямо на рану, снова залил сверху водой.

Зашипело, запузырилось. Боль стала просто адской, но что делать? Нейтрализовать действие неведомой кислоты как-то надо, вот и делаем, что умеем. Теперь промедол подкожно из той же аптечки, чтоб от боли не вырубиться, двойную дозу антибиотика, снова водой сверху, смыть образовавшуюся черную гадость – и быстрей к мотоциклу, пока проклятое щупальце снова из земли не вылезло.

Завести байк и выехать из опасной зоны, за границу деревни, получилось без проблем. Перевязку я сделал только отъехав километра два от места происшествия. Блин, какой только пакости не встретишь на зараженных землях… Кстати, интересно – остались ли вообще после той войны на планете незараженные земли?

Вопрос риторический. Пока что в этом мире я таких не встречал. Правда, здесь, вдали от крупных городов, по которым наиболее интенсивно долбили ракеты противника, можно встретить и чистую воду, и даже зеленую траву без мертвенно-серого оттенка. И ключи с родниками встречаются гораздо чаще, чем в постъядерной Москве или Питере. Природа восстанавливается потихоньку, и есть надежда, что со временем планета возродится вновь. Главное, чтобы к тому времени люди не восстановили смертоносные технологии, и не стали вновь выяснять, у кого ядерные грибы получаются выше и развесистее.

Перевязав ожог, я вскрыл банку консервов и с ножа наелся тушенки, восстановленной в красном Поле Смерти. Есть что-то в этом, с ножа консерву заточить. Кто не пробовал, объяснять бесполезно. Вкуснее это однозначно, не знаю почему, но факт. Главное не пробовать тому, кто ножом владеть не умеет – можно увлечься и пасть располосовать так, что потом по жизни ухмыляться будешь как известный литературный герой Виктора Гюго.

В общем, закусил я, и погнал по шоссе, добротно укрепленному крыш-травой. Даже непонятно, чего больше в нем было – асфальта, или травы, пронизавшей дорогу насквозь. Эдакая сетка серо-зеленая получилась. И красиво, и жутковато немного, будто по гигантской змее едешь, уходящей за горизонт. Впрочем, это жуть так, подсознательная, на которую особо внимания и не обращаешь. На то он и постапокалипсис, чтоб быть жутким, давить тебя постоянно мрачной безысходностью…

Особенно это заметно вне населенных пунктов, когда один мчишься по дороге, отмечая на обочинах покосившиеся дорожные знаки с названиями деревень и деревушек, от которых лишь одни названия и остались. За двести лет заросли травой и бурьяном места, где некогда стояли вдоль дороги бревенчатые домишки. Сожрали жилища людей гниль да древесные паразиты, а болотистая земля поглотила без остатка то, что осталось. Лишь на стальных столбах, словно таблички на могилах, все еще ржавели указатели, на которых порой можно было различить надписи: «Большое Опочивалово», «Трегубово», «Спасская полисть»…

Причем в основном почему-то сохранились знаки, на которых названия были перечеркнуты диагональной чертой. Н-да, в свете настоящего момента название знака «Конец населенного пункта» звучит удручающе. Но что поделать? Природа, как и человек, прежде всего пожирает слабого, и маленькие деревушки – не исключение. Если же ничего не изменится, пройдет еще пара сотен лет, и на месте Москвы с Питером тоже будет голое поле с, возможно, уцелевшими дорожными указателями, на которых сохранятся названия улиц, которых больше нет. Любому сталкеру известно – у любой Зоны своя жуткая ирония, и от нее порой жуть продирает до костей похуже, чем при виде самого страхолюдного монстра…