В ходе дежурств у смертного одра шла напряженная игра. Внешне все члены Президиума ЦК представляли собой дружный товарищеский коллектив, с открытыми, прямыми отношениями, что было в традициях старой большевистской гвардии. На самом деле под покровом внешнего полного единства и товарищеской спаянности определенными лицами развивалась бешеная деятельность, чтобы решить организационные вопросы, а значит, и последующий ход событий, в интересах собственного возвеличения и собственной карьеры. Такими лицами были два члена Президиума ЦК: Л. Берия и Н. Хрущев.

Судя по многочисленным признакам, Сталин не думал о смерти и совершенно не подготавливал к этому неизбежному событию руководство страной и партией. Сталин вел себя так, словно «его же царствию не будет конца».

Правда, иногда Сталин делал вид, что он тяготится своими постами и хотел бы освободиться от них. Вспоминаю такой факт:

В октябре 1952 года мы, вновь избранные на XIX съезде партии члены ЦК, собрались в Свердловском зале на свой первый пленум. Когда встал вопрос о формировании руководящих органов партии, Сталин взял слово и стал говорить о том, что ему тяжело быть и премьером правительства, и Генеральным секретарем партии:

– Годы не те; мне тяжело; нет сил; ну, какой это премьер, который не может выступить даже с докладом или отчетом.

Сталин говорил это и пытливо всматривался в лица, словно изучал, как будет реагировать пленум на его слова об отставке. Ни один человек, сидевший в зале, практически не допускал возможности отставки Сталина. И все инстинктом чувствовали, что и Сталин не хочет, чтобы его слова об отставке были приняты к исполнению.

Выступил Г. Маленков и сказал только одну фразу – что нет необходимости доказывать, что Сталин должен остаться и премьером и Генеральным секретарем. «Иначе просто невозможно», – сказал он, а Сталин не настаивал на своей просьбе.

Но годы давали себя чувствовать. И Сталин вынужден был, например, ссылаясь на то, что ему это не по силам, поручить отчетный доклад ЦК на XIX съезде партии Г. Маленкову. Но этот шаг вовсе не означал, что Сталин именно так хотел решить вопрос о своем преемнике.

Вопрос о преемнике Сталина, конечно, подспудно обсуждался среди членов партии и в народе. И каковы бы ни были различия и оттенки в мнениях, все, абсолютно все сходились на том, что в руководящем ядре партии есть один преемник Сталина, подготовленный всем предшествующим ходом развития революции и внутрипартийной борьбы, – это В. Молотов.

Член большевистской партии с 1906 г. Ученик и соратник Ленина и Сталина. За свою революционную деятельность Молотов многократно арестовывался. Свои «университеты» прошел не только в Казанском реальном училище и Петербургском политехническом институте, но и в многочисленных тюрьмах, в вологодской и сибирской ссылках. В. Молотов был делегатом большинства съездов партии, одним из создателей газеты «Правда» и секретарем ее редакции.

После Февральской революции Молотов – член Военно-Революционного комитета, руководившего Октябрьским восстанием в Петрограде, а затем один из руководителей Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.

После Октябрьской революции Молотов ведет огромную, напряженную политическую, хозяйственную, военную, пропагандистскую работу в массах, которая отличала работу всей старой большевистской гвардии – Свердлова, Дзержинского, Орджоникидзе, Кирова, Ворошилова, Калинина и др. Он – председатель Совета Народного Хозяйства Северного района, политпросветчик Красной Армии, Председатель Нижегородского губисполкома, секретарь Донецкого губкома и ЦК КП(б) Украины.

Шла гигантская организаторская работа по разгрому контрреволюции, полчищ интервентов, созданию нового, невиданного в мировой истории строя народовластия и социалистической экономики. И Молотов с головой во всей этой работе.

С 1921 г., по рекомендации В.И. Ленина, он вошел в состав Политбюро ЦК и становится секретарем ЦК.

Со всей непреклонностью боролся он с троцкистами и бухаринцами и всегда занимал ортодоксальную позицию в проведении генеральной линии партии.

Далее на протяжении 35 лет Молотов был членом Политбюро ЦК, секретарем ЦК и Московского комитета партии, Председателем Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны, народным комиссаром иностранных дел.

Таковы некоторые факты из биографии.

Всякому, кто так или иначе соприкасался с В. Молотовым, бросались в глаза некоторые его типические черты. Прежде всего – это партийная воспитанность и дисциплинированность, доходящая до абсолюта, до прямой фетишизации! Всякое решение ЦК, указание ЦК, даже порой телефонный звонок ответственного работника ЦК были для Молотова святыней. Все подлежало точному и безукоризненному исполнению в назначенный срок и любой ценой.

Так было во всем. Так было, в частности, в его международной деятельности. Получив директивы Президиума ЦК к участию в какой-нибудь международной конференции, Генеральной Ассамблее ООН или любом другом международном совещании, Молотов был непримирим и неистов в их осуществлении. Он обычно решительно отстранял всякие явные или замаскированные поползновения своих противников на дипломатическом поприще добиться какого-либо компромисса со стороны делегации Советского Союза. Поэтому в международных дипломатических кругах за Молотовым укрепилось звание «Господин «нет».

Возможно, что именно эта непоколебимая вера в непогрешимость ЦК, его решений, указаний его руководства были важнейшим источником догматизма Молотова и, больше того, причиной, почему В. Молотов, при всей своей безупречной честности, вместе с другими членами Политбюро оказался соучастником таких злодеяний Сталина, которые никогда не будут прощены историей.

В самом деле. Всякое решение ЦК – святыня. Всякое высказывание Ленина – святыня. Всякое указание Сталина – святыня. Но Ленин – это гений. Он оплодотворил своими великими идеями Революцию, и он же скрупулезно подготавливал законы, постановления, организационные мероприятия для воплощения этих идей в жизнь.

Вместе с тем Ленину было в высшей степени присуще чувство нового и диалектическое восприятие действительности, ее критическое осмысление. Как только начинали проклевываться первые признаки того, что выдвинутые им теоретические положения или принятые по его инициативе меры уже не соответствуют новым требованиям жизни, Ленин со всей силой обрушивался на старые постановления и отживающие институты и требовал привести их в соответствие с новыми условиями.

Очень многие доклады, выступления, статьи Ленина начинались словами: «…за отчетный период мы наделали много ошибок…», «за истекшее время с нашей стороны было допущено немало глупостей…».

И этот критический и самокритический дух нисколько не порочил Ленина. Наоборот, он возвышал его, показывал его неукротимую решимость двигаться все вперед, показывал стратегическую и тактическую мудрость руководимой им партии коммунистов.

Ленин был коллективистом и высоко ценил критический дух своих соратников по партии, даже если их критические стрелы направлялись в его сторону.

Сталин был человеком и деятелем другого склада. Он был очень осмотрителен в каждом своем слове. Но он был абсолютно нетерпим к какой бы то ни было критике в свой адрес, и все его теоретические положения, указания, практические меры должны были восприниматься как совершенно непреложные.

Молотов с его «сверхвоспитанностью», превращенной в догматизм, «сверхдисциплинированностью», превращенной в абсолютную покорность велениям свыше, с одержимостью фанатика сверхдобросовестно выполнял все, что исходило от Сталина, от ЦК, будучи убежденным, что это в интересах партии, народа, коммунизма. Такая убежденность довлела в нем даже в тех случаях, ко гда сама жизнь властно ставила вопрос: «Разумно ли это?» Или даже когда действия Сталина очень больно били самого Молотова.

Свыше 30 лет рука об руку шел Молотов со Сталиным, с величайшим тактом отдавая ему приоритет во всем. И тем не менее Сталин, в качестве первого подступа к тому, чтобы политически дискредитировать Молотова и свести его с политической арены, приказал арестовать его жену, старую коммунистку и государственную деятельницу П. Жемчужину. Долгие дни и ночи держали ее в страшной одиночке, чтобы превратить в орудие изобличения Молотова.

Вслед за тем Сталин на Пленуме ЦК без всяких оснований выразил Молотову политическое недоверие, обвинил его в «капитуляции перед американским империализмом» и предложил не вводить Молотова в состав Бюро Президиума ЦК. Это и было сделано. В. Молотов принял это без единого слова протеста. И когда Н. Хрущев начал свою необузданную, доведенную до невероятных крайностей, лишенную всякого учета общепартийных и государственных интересов СССР брань против мертвого Сталина, Молотов ни на секунду не поддался чувству личной обиды и допущенной в отношении его глубокой несправедливости со стороны Сталина. Казалось бы, что никакая сверхчеловеческая воля при аналогичных обстоятельствах не смогла бы предотвратить самую острую критику Сталина. Но Молотов обладает именно такой сверхчеловеческой выдержкой. Он решительно возражал против такой односторонней оценки и критики Сталина, которая могла бы причинить вред Коммунистической партии, Советской стране, мировому рабочему и коммунистическому движению. И он совершенно не заботился о том, чтобы в такой благоприятный для любого политикана момент повысить свои собственные акции.

Молотову вообще были не присущи черты всякого ячества, самолюбования, которые, допустим, у того же Вышинского носили характер патологического «нарциссизма», а у Хрущева раздулись до таких размеров, что вызывали всеобщие издевки.

Молотов всегда был уравновешен, невозмутим, немногословен и никогда и ни в чем не старался выпятить себя на первый план. Выдержка Молотова, даже в самых драматических ситуациях, носила какой-то сверхчеловеческий характер.

Поражало и феноменальное трудолюбие Молотова. Занимая архиответственные посты в партии и правительстве, Молотов не гнушался самой черновой работы.

Мне несколько раз приходилось по поручению Президиума ЦК вместе с Молотовым готовить дипломатические документы или редакционные статьи по международным вопросам для «Правды». В свои 65–67 лет Молотов, если нужно, мог сидеть и работать над документом целый день и всю ночь напролет. Все он делал очень скрупулезно.

Престиж Молотова в партии и в народе, особенно после победы во Второй мировой войне, был очень высок, и казалось, что теперь у смертного одра Сталина именно Молотов максимально активизируется и станет центром формирования руководящего ядра партии. Но этого не произошло.

Молотов сохранял свое каменное спокойствие и невозмутимость. Он, как и другие члены Президиума ЦК, нес свою очередную вахту у постели умирающего, занимался в полную меру сил текущими делами, но он не проявлял ни малейших признаков того, что он озабочен тем, что будет завтра, когда пробьет двенадцатый час Сталина.

После того как Сталин поручил сделать политический отчет ЦК на XIX съезде Г. Маленкову, казалось, что сам Маленков может в какой-то форме выразить свои претензии на главенствующую роль в партии. Но Маленков был достаточно опытен, чтобы проявить такую неосторожность. Он, как и все другие, прекрасно знал, как ревниво оберегает Сталин свою абсолютную монополию первой роли. Поэтому он смертельно опасался дать Сталину хоть малейший повод заподозрить его в претензии посягнуть на эту монополию. Это могло стоить ему головы.

В последний период крупнейшие государственные вопросы застревали у Сталина и не решались; и никто не осмеливался в прямой форме предложить Сталину собрать заседание Президиума ЦК для рассмотрения этих вопросов. Это могло вызвать подозрения у Сталина. Поэтому ждали какого-нибудь счастливого случая, чтобы как-то без риска напомнить Сталину, что такие-то крупнейшие вопросы требуют его немедленного рассмотрения.

Г. Маленков безупречно придерживался такой линии: всячески давал понять Сталину и всем другим, что инициатива постановки и решения любого вопроса может принадлежать только Сталину и никому больше.

Кроме того, Г. Маленков по своей натуре был лишен всяких диктаторских черт, и у меня сложилось впечатление, что он не был честолюбивым человеком. Он был мягок, податлив всяким влияниям и всегда испытывал необходимость притулиться к какому-нибудь человеку с сильной волей. И он притулялся: к Сталину, к Ежову, к Берии, затем к Хрущеву. Он был идеальным и талантливым исполнителем чужой воли, и в исполнительской роли он проявлял блестящие организаторские способности, поразительную работоспособность, размах и рвение. Он не был человеком широкой инициативы или новатором. Но когда он получал какое-либо указание от Сталина, он ломал любые барьеры, мог идти на любые жертвы и затраты, чтобы выполнить это задание молниеносно, безукоризненно и доложить об этом Сталину. Поэтому в аппарате ЦК шутили, что Маленков всегда требует, чтобы всякое поручение Сталина было выполнено «вчера».

В своей преданности Сталину и убежденности в его непогрешимости он даже не ставил перед собой вопроса: будет ли от выполнения этого задания польза или вред государству?

В этом смысле Маленков был даже более правоверным, чем Молотов. В. Молотов по праву старейшего и наиболее влиятельного соратника Сталина мог позволить себе иногда в форме полувопроса, краткой реплики или подходящей шутки поспорить со Сталиным, взять кого-нибудь под защиту или поставить новый вопрос. Маленков не позволял себе таких вольностей и действовал только по формуле: «сказано – сделано».

В эти напряженные дни предсмертной агонии Сталина Г. Маленков делал все необходимое, что рекомендовали ему Хрущев, Берия, Булганин, Каганович и другие для организации лечения Сталина или для решения абсолютно неотложных дел. Но делал это так, чтобы в случае выздоровления Сталина его действия могли быть истолкованы только как вполне верноподданнические. Судя по всему, он был действительно искренне привязан к Сталину.

У смертного одра Сталина, в атмосфере тягостных раздумий о будущем, неопределенности и тревоги среди членов Президиума ЦК, только, повторяю, Хрущев и Берия знали, чего они хотят.

Конечно, ни один человек в партии и стране не думал ни о Хрущеве, ни о Берии как о возможных преемниках Сталина на постах Председателя Совета Министров или Генерального секретаря ЦК. Но иного мнения держался каждый из этих двух, и всеми методами – посулами, лестью, интригами, устрашением – действовал в определенном направлении.

Безусловно, две трети из того широкого состава (36 человек) Президиума ЦК, который по предложению Сталина был избран на Пленуме ЦК после XIX съезда партии, оставались в стороне и во всех интимных, подготовительных обсуждениях участия не принимали.

Дежурили у постели больного Г. Маленков, Л. Берия, В. Молотов, К. Ворошилов, Н. Хрущев, Н. Булганин, Л. Каганович, А. Микоян, М. Сабуров, М. Первухин, Н. Шверник; последние – не всегда.

Стояли бархатные мартовские дни. На «ближней» даче недвижимо несли свою вахту великаны-сосны, закованные в белоснежные доспехи. Первозданной чистоты лебяжий пух покрывал парк, ледяное зеркало пруда. В лимонарии нежились оранжевые плоды цитрусовых. Бешено прыгали с ветки на ветку, крутили лапками деревянные барабаны бельчатника пушехвостые зверушки.

Сталин, бывало, подолгу стоял у бельчатника и со смехом следил за сальто-мортале белок. Чуя приближение весны, заводили свои мелодичные песенки кокетливые синицы в черных беретиках. Шустрые клесты трудились над еловыми шишками. С отвратительным карканьем бросалось на кухонные отбросы воронье.

Но каменная тишина и непоколебимая размеренность жизни на «ближней» даче были сейчас нарушены. Необычно часто въезжали и выезжали машины с людьми, продуктами, баллонами, кислородными подушками…

Дежурные члены Президиума рассматривали текущие бумаги, прохаживались в одиночку, парами и группами по парку, заглядывали в бильярдную.

Позже Н. Хрущев с присущей ему красочностью многократно рассказывал нам, как проходили эти дежурства.

Конечно, больше всего говорили о том, как перестроить партийное руководство, управление хозяйством после смерти Сталина; из кого составить руководство, как распределить портфели. Спрашивали мнение у каждого.