А разве наши люди знают экономическую теорию? Ни черта они не знают. Старики знают – старые большевики. Мы «Капитал» штудировали. Ленина зубрили. Записывали, конспектировали. Нам в этом тюрьмы, ссылки помогли; хорошими учителями были. А молодые кадры? Они же Маркса и Ленина не знают. Они по шпаргалкам и цитатам учатся.

Вот ваш учебник надо так сделать, чтобы это не шпаргалка была, не цитатничество. Нет. Он должен хорошо разъяснять все экономические законы, все понятия, категории, которые есть в «Капитале», у Маркса и у Ленина. После такого учебника человек должен переходить к трудам Маркса и Ленина. Тогда образованные марксисты будут; хозяйство грамотно на научной основе вести будут. Без этого люди выродятся; пропадем. Поэтому учебник политической экономии нужен нам как воздух.

Сталин несколько раз в очень энергичных выражениях говорил, что вопрос стоит именно так: «либо – либо». Либо наши люди овладеют марксистской экономической теорией, и тогда мы выйдем победителями в великой битве за новую жизнь. Либо мы не сумеем решить этой задачи, и тогда – смерть!

Он вынул изо рта трубку и несколько раз сделал резкие движения у горла, словно перерезая его.

– Конечно, – продолжал Сталин, – для этого нужно, чтобы в учебнике все было ювелирно отточено, взвешено каждое слово. А что сейчас? Вот я прочитал, что сделала группа Леонтьева. Сколько болтовни! Сколько чепухи всякой! То вдруг империалистов ругать начинают: вы такие-сякие; то вдруг всякие комсомольские штучки начинаются, агитка базарная. Учебник должен на сознание воздействовать, помогать законы общества познавать. А тут не поймешь, на что он воздействует – на желудок, что ли?

Возьмите за образец, как писал Маркс «Капитал», как писал Ленин «Развитие капитализма…». Имейте в виду, налегке у вас это дело не пройдет. Мы к каждому слову у вас придираться будем.

Воспользовавшись паузой, я спросил:

– Можно ли рассчитывать, что вы будете редактировать то, что мы подготовим?

Сталин:

– Посмотрим, как напишете. Но от моего редактирования вам легче не будет, я вам спуску не дам.

В процессе беседы Сталин вдруг спросил меня:

– Когда вы пишете свои статьи, научные работы, вы пользуетесь стенографисткой?

Я ответил отрицательно.

– А почему?

– Я пишу медленно. Многократно возвращаюсь к написанному тексту. Делаю вставки, перестановки фраз и целых абзацев. Словом, все время, пока идет работа, шлифую написанное. Я не могу этого делать, если перед глазами нет текста.

Сталин:

– Я тоже никогда не пользуюсь стенографисткой. Не могу работать, когда она тут торчит.

Беседуя, вышли в вестибюль. Раскуривая очередную трубку, Сталин спросил:

– А вы бываете в магазинах, на рынке?

Я сказал, что очень редко.

– А почему?

– Да как-то все недосуг.

Сталин:

– Напрасно. Экономисту нужно бывать. В конечном счете там отражаются все результаты нашей хозяйственной работы.

Сталин подал руку, и я направился к двери. В вестибюле не было ни души.

Сталин:

– Да, я ведь забыл вызвать вам машину!

Он отошел вглубь вестибюля и что-то сказал в телефонную трубку.

Я вышел к подъезду. Словно часовые на посту, застыли огромные ели. Стояла абсолютная тишина. Невесть откуда у дверей появился полковник охраны. Послышалось шуршание подходящей машины.

И вот теперь, в огромном потоке писем в «Правду», люди говорили уже о мертвом Сталине, о том, что было. Физически Сталин – это всего лишь комок набальзамированной плоти.

Через Колонный зал двигались бесконечные вереницы людей со скорбными, суровыми, заплаканными лицами. А в это время шла работа по форсированию создания нового руководства партии и правительства. Нельзя допустить ни на один день ослабления руководящей и направляющей деятельности партии и правительства.

6 марта состоялся Пленум ЦК для рассмотрения этих вопросов. Собирались, как обычно, в историческом Свердловском зале (бывшем Круглом купольном зале сенатского здания) с его тройным светом и громадным купольным сводом, с наружной части которого теперь всегда гордо реет над Красной площадью алый флаг Союза Советских Социалистических Республик.

Впервые я попал в этот зал в марте 1943 года: здесь «всесоюзный староста» М.И. Калинин вручил мне боевой орден Красного Знамени за Сталинградскую битву. Впоследствии я бывал в Свердловском зале многократно и всякий раз любовался этим великим творением Казакова.

Массивные колонны и пилястры вдоль стены круглого зала, украшенные чудесными капителями. Над великолепным карнизом вокруг зала идет галерея. В среднем ярусе ротонды над окнами расположены барельефы. Гиппократ, окруженный матерями. Аллегорическое изображение Невы. Минерва на троне, принимающая военачальников. Чесменская битва, принесшая блистательную победу русскому флоту над турецким. Нептун и Наяды, несущие дань морей к ногам Минервы, и Россия, держащая ветвь с обильными плодами. Сколько во всем этом гордости, величия и красоты!

Но сегодня в зале царила напряженная тишина, словно здесь стоял гроб с прахом усопшего.

Все организационные вопросы решены были молча, без обсуждения и, как всегда, единогласно. Пост Председателя Совета Министров занял Г. Маленков. Его первыми заместителями стали члены Президиума ЦК Л. Берия, В. Молотов, Н. Булганин и Л. Каганович.

К. Ворошилов рекомендован был главой государства – Председателем Президиума Верховного Совета СССР.

Кроме перечисленных лиц в состав Президиума ЦК вошли А. Микоян, М. Сабуров и М. Первухин.

В области государственного управления и экономики взят был курс на сверхцентрализацию: гигантские по объему и значению отрасли экономики или государственного управления объединялись в одном центре, во главе которого ставился член Президиума ЦК.

Так осуществился замысел Л. Берии. Он оказался во главе огромного Министерства внутренних дел, которое объединило и бывшее Министерство государственной безопасности. Многочисленные внешние признаки свидетельствовали о том, что Л. Берия будет занимать второе место в высших органах государственного и партийного руководства. Учитывая же мягкость и податливость Г. Маленкова, роль Берии могла оказаться доминирующей в обеих сферах.

Все понимали необходимость извлечь определенные уроки из положения, сложившегося при Сталине, когда Генеральный секретарь ЦК превратился в единоличного управителя в партии и государстве, обладая колоссальной властью и фактически никому не отчитываясь. Это навлекло на партию и страну величайшие беды.

Вот почему для предотвращения образования вновь системы единоличного диктаторства решено было не иметь в партии поста Генерального секретаря ЦК.

А как же быть тогда с председательствованием на заседаниях Президиума ЦК, где решались по существу и окончательно все важнейшие вопросы жизни страны – политические, международные, экономические, идеологические? Сходились на том, что нужно восстановить ленинскую традицию: при Ленине на заседаниях Политбюро председательствовал глава Совнаркома, то есть Ленин, а не Генеральный секретарь ЦК Сталин.

При таком порядке на заседаниях Президиума ЦК теперь, после смерти Сталина, должен будет председательствовать Г. Маленков. Что касается Секретариата ЦК, руководящего текущей работой, главным образом по организации проверки исполнения решений партии и подбору кадров, то предполагалось, что здесь по очереди будут председательствовать несколько секретарей ЦК.

Как показали события самого ближайшего будущего, Н. Хрущев, конечно, внутренне не был согласен с такой системой. Он никак не собирался поддерживать укрепление руководящего положения Г. Маленкова в партии и стране и вынашивал совершенно другие, честолюбивые планы. Но на данном этапе он не возражал против предлагаемой реформы. Он лишь предложил освободить его от обязанностей первого секретаря Московского комитета партии с тем, чтобы сосредоточиться полностью на работе в ЦК. Это и было принято на пленуме 6 марта.

Назначение Хрущева на пост секретаря ЦК соответствовало его самым сокровенным желаниям. Оно знаменовало собой первый акт той трагедии, которая скоро начала развертываться на глазах всего мира и, подобно пробуждающемуся вулкану, наращивать свои разрушительные последствия. То, что был упразднен пост Генерального (или Первого) секретаря ЦК партии, было лишь формальным моментом, фактически же Хрущев с этого дня ставился в положение руководителя партии. И он очень скоро потребовал и юридического оформления своего первенства.

Но в эти дни, у гроба умершего вождя, все, кроме Л. Берии и Н. Хрущева, которые разыгрывали свои карты, понимали, что нужно предотвратить образование вновь в партии и государстве системы единоличной власти. Понимать-то, конечно, понимали. Но, как показал опыт, не было ни готовности, ни решимости пойти на радикальные меры, чтобы не на словах, а на деле восстановить ленинские нормы партийной, государственной и общественной жизни.

Были ли реальные пути и возможности для решения этой задачи, от которой зависели дальнейшие судьбы великого народа? И какие?

Да, были – это широчайшая демократизация партийной, государственной и общественной жизни.

Однако так не произошло: и партия, и народ снова оказались перед лицом единоличной власти. Причем новая система единовластия – хрущевщина – оказалась неизмеримо хуже и еще более отталкивающей, чем это было при Сталине.

Сталин при указанном выше тяжком пороке обладал многими выдающимися данными вождя. Он был всесторонне образованным марксистом; он прошел легендарную школу политической борьбы, закалку в политических ссылках и тюрьмах; он был мудр и нетороплив при решении сложных вопросов; объективно всеми своими помыслами он был верен своему народу, фанатически предан идее коммунизма, полностью отрешен от всяких личных меркантильных интересов.

Хрущев, как вскоре показало время, лишен был возвышенных коммунистических идеалов и нравственных принципов. На историческую авансцену, расталкивая всех локтями и ногами, пробивался невежда, который за многие предшествующие годы руководящей работы в совершенстве овладел наукой интриганства. Очень по душе ему пришлась и подкупающая философия князя Галицкого:

 
Кабы мне дождаться чести
На Путивле князем сести,
Я б не стал тужить,
Я бы знал, как жить.
Я б им княжеством управил,
Я б казны им поубавил,
Пожил бы я всласть,
Ведь на то и власть!
 

Но я забегаю вперед… Итак, мартовский Пленум ЦК взял курс на сверхцентрализацию. В результате А. Микоян стал возглавлять объединенное Министерство внутренней и внешней торговли. М. Сабуров был поставлен во главе гигантской машиностроительной «империи», которая объединила четыре бывших машиностроительных министерства. Такое же колоссальное объединенное министерство в области электростанций и электропромышленности возглавил М. Первухин.

Скоро опыт показал, что эти громадные экономические «империи» оказались трудноуправляемыми, и понадобилась очередная хозяйственная реформа – разукрупнение министерств и создание более дифференцированных центров хозяйственного управления.

Быстро решив все заранее подготовленные вопросы, члены Президиума ЦК тянулись к Дому союзов.

Уже трое суток, днем и ночью, могучие людские потоки из прилегающих площадей и улиц вливались в Колонный зал. Столько неподдельного людского горя на лицах, столько слез и рыданий! Словно страна провожает родного отца. По полсуток и более выстаивали люди на мартовском ветру и холоде, чтобы отдать последнюю дань уважения своему вождю.

К гробу шли не только советские люди. Со всего мира устремлялись в траурную Москву правительственные делегации, государственные и общественные деятели поклониться праху усопшего.

Я часто отрывался от редакционных дел и ехал в Колонный зал для встреч и бесед с различными деятелями нашей страны и мирового коммунистического движения. Они здесь: сосредоточенные, с тяжкими раздумьями на лицах.

Вот у гроба стоит китайская делегация во главе с премьером Госсовета Чжоу Эньлаем. Лидер Итальянской компартии Пальми ро Тольятти. Представители польского народа – лидер Польской рабочей партии Болеслав Берут и маршал К. Рокоссовский. Президент Чехословакии Клемент Готвальд. Старый деятель Коминтерна и Венгерской компартии Матиас Ракоши. Руководители Германской Демократической Республики Вальтер Ульбрихт и Отто Гротеволь. Председатель Совета Министров Румынской Республики Георге Георгиу-Деж, Генеральный секретарь Болгарской компартии Червенков, премьер Финляндии Урхо Кекконен, Председатель Всеиндийского Совета мира Китчиу, легендарный трибун испанской революции Долорес Ибаррури – пламенная «Пассионария», лидер итальянских социалистов Пьетро Ненни – все, все здесь.

А в Париже и Пекине, Праге и Бухаресте – в тысячах городов мира сотни миллионов людей выходят на улицы, на траурные митинги.

В последний день великого прощания в Москве произошла трагедия. Правительственной комиссией Хрущева было объявлено, что доступ в Колонный зал будет прекращен в два часа ночи. А людской прилив к Дому союзов все усиливался. Забита была до отказа Большая Дмитровка. Затем человеческий поток загибал по бульвару к Трубной площади. В котловине этой площади число людей все множилось. Между тем со Сретенской возвышенности толпы все подходили. У самого крутого спуска к Трубной площади были заградительные заслоны. Но им все труднее было сдерживать напор людской лавины с улицы Кирова, площади Дзержинского, Колхозной площади. Уже слышались стоны теснимых рядов, просьбы о помощи, крики грозных предупреждений. Но – поздно! Бушующий людской океан был неуправляем.

И вот заслоны на крутом спуске со Сретенки к Трубной площади были смяты и опрокинуты. Огромное количество людей было сбито с ног; их топтали и душили те, кого теснили наступающие. Трещали грудные клетки. Искаженные ужасом рты сотен людей раздирались воплями. Пронзительные крики о помощи к своим мамам тех ребятишек, которые двигались к Дому союзов верхом на плечах у своих отцов, заглушались каким-то истошным ревом сплющиваемых или раздавливаемых, как скорлупа грецких орехов, здоровенных мужчин.

Эти вопли ужаса, безысходности и мольбы о помощи леденили кровь…

Всю ночь санитарные машины, милиция и войска развозили изуродованные тела по больницам и моргам.

По Москве поползло зловещее слово – «Ходынка, Ходынка…».

9 марта с утра у гроба Сталина собрались члены Президиума ЦК и правительства, лидеры коммунистических и рабочих партий зарубежных стран, члены ЦК.

Восковое и непроницаемое лицо В. Молотова. Расстроенный и растерянный К. Ворошилов. Бледный, усталый, но абсолютно спокойный Г. Маленков. Под пенсне с очень сильными стеклами часто конвульсивно подергивается лицо Л. Берии. Я смотрю на Хрущева; он стоит очень близко от меня лицом к входным колоннам зала. Глаза у него красные, воспаленные, а по щекам текут крупные слезы. Время от времени Хрущев смахивает их ладонями.

Впоследствии мы все привыкли к самым неожиданным и невероятным сменам настроений, оценке событий и лиц у Хрущева. Это нередко создавало сложности в нашей дипломатической деятельности. Так, он мог на многотысячном собрании в присутствии корреспондентов и членов дипломатического корпуса заявить, что «Эньзеньхаур» (так он произносил имя президента США Эйзенхауэра) – «свой в доску парень», а через несколько дней под влиянием какого-либо мелкого факта, на таком же людном собрании предать его анафеме. Впрочем, позднее и за рубежом все привыкли к экстравагантности Хрущева и не придирались к его словам.

Сегодня Хрущев рыдал у гроба Сталина. И так как все знали, что Хрущев – фаворит Сталина, никто не удивлялся его слезам. Было даже что-то трогательное в этом проявлении скорбных чувств к мертвому Сталину теперь, когда отпала необходимость в неискренности.

Льются звуки шопеновского похоронного марша. Начинается вынос венков. Прославленные маршалы Советского Союза Г. Жуков, С. Тимошенко, И. Конев, В. Соколовский, Л. Говоров, С. Буденный и другие выносят на алых подушечках правительственные награды И. Сталина.

Г. Маленков, Л. Берия, В. Молотов, К. Ворошилов, Н. Хрущев, Н. Булганин, Л. Каганович, А. Микоян несут гроб с прахом Сталина к выходу. За гробом идет распухший от слез, очень неприглядного вида, беспорядочно мечущийся сын Василий Сталин и сдержанная, держащаяся с полным достоинством и располагающая к себе дочь Светлана.

Мы, члены ЦК, главы правительственных делегаций, идем за гробом.

В Охотном Ряду, на Манежной площади и на подъеме к Красной площади шеренги военного эскорта. Гроб ставится на орудийный лафет, и упряжка вороных лошадей движется к Мавзолею. Изголовье крышки гроба сделано из прозрачной пластмассы. Я вижу очень белое лицо Сталина и его пепельные волосы.

Красная площадь запружена войсками, трудящимися Москвы, представителями всех национальных республик. Полное безмолвие… Не слышно ни разговоров, ни шепота. Гроб установлен на высоком постаменте, задрапированном красным и черным полотном.

На трибуне Мавзолея члены Президиума ЦК, лидеры крупнейших коммунистических партий мира. С надгробными речами выступили Г. Маленков, Л. Берия, В. Молотов.