Под вечер добрались до окраины Твери.
Еще на подъезде была видна высокая кирпичная заводская труба.
Телега ехала по безлюдным улочкам.
Раздался фабричный гудок, и улица заполнилась людьми – это рабочие возвращались со смены. Рабочие были одеты в основном как крестьяне.
Один рабочий прижимал к груди руку, замотанную в тряпку, а другой советовал ему:
– Идти в больницу. Эх и угораздило тебя.
Тот запротивился:
– Да нет, до утра отлежусь. И денег жалко!
– Идем, заведу тебя. Больница при мануфактуре бесплатная, – настаивал другой.
Тихомир услышал этот разговор и растолкал полусонного возницу:
– Ванька, правь за ними.
Ванька развернул телегу и уставился на мужика с рукой.
Присмотревшись хорошенько, он окликнул:
– Ждан!
Мужик с рукой обернулся и через силу заулыбался:
– Ванька? Здорово. Какими судьбами?
– Вот погорельцев в больницу везу, – ответил Ванька и предложил: – Садитесь, нам по пути.
Ехали недолго.
Под козырьком входа в небольшое здание больницы горел керосиновый фонарь, а через окна пробивался тусклый свет.
Попутчики спрыгнули с телеги.
Товарищ Ждана постучал в дверь, но никто не открывал. Он дернул за ручку – дверь оказалась незапертой, и мужики зашли вовнутрь.
Тихомир ждал в телеге с полчаса, когда товарищ Ждана вышел и объявил:
– Дело плохо! Фельдшер сказал, что отнимут руку: кости раздробило. Уже не работник!
Ванька охнул:
– Дождусь его. Потом в село завезу. Сосед поди!
– Ахош, замолвлю словечко? Сейчас на мануфактуре люди нужны, а он насовсем выбыл, – предложил товарищ Ждана.
Ванька согласно закивал:
– Только клячу куда?
Товарищ Ждана предложил:
– Так давай поговорим с фельдшером. Он добрый – сочувствует, видно, сильно верующий! У них тут и стойло казенное есть.
Тихомир попросил:
– Так и за моих словечко замолвите.
Они оба кивнули и зашли в больницу.
Мужики вышли довольные и повели лошадь в стойло.
Вслед за ними появился и фельдшер.
Тихомир взволнованно прохаживался возле крыльца.
Фельдшер вопросительно посмотрел на него.
Тихомир подошел и попросил:
– Будьте любезны, посмотрите, пожалуйста! Мы погорельцы, а двоих сильно завалило при пожаре!
Фельдшер оказался не такой уж и «добрый», как описывали. Он сделал суровое лицо, что-то невнятное пробурчал, но к телеге подошел.
По очереди окинул взглядом Третьяка, Хранителя и Марфу со «свертком» и заявил:
– Больница содержится за счет ткацкой мануфактуры, и лечат только работников! Иногда местных, но за деньги.
Тихомир с горечью произнес:
– Так все сгорело! И деньги тоже!
Фельдшеру явно не нравился московский говор Тихомира, и он ответил:
– Я не могу принимать решение самостоятельно, а доктор на выезде. В больнице работает до полудня. Такой порядок.
Хранитель, внимательно слушавший разговор, вдруг произнес какую-то тарабарщину:
– Масу зетил еный ховряк, в хлябом костре Ботусе матырится клевая оклюга. Видка?
Фельдшер удивленно посмотрел на него, затем по сторонам, и почему-то шепотом сказал:
– Заходите.
Фельдшер обработал рану «на вылет» под лопаткой Хранителя и голову Третьяка.
Потом он о чем-то шептался с Хранителем.
Марфа с Первым на руках дремала на кушетке.
Тихомир тоже начал кемарить, но Хранитель потрепал его за плечо:
– Сейчас надо уходить, потому что утром придет доктор. Мы отсидимся в доме у фельдшера – Святослава Владимировича. Третьяка он пока оставит в больнице – ему лучше полежать несколько дней.
Дошли быстро, несмотря на то что Хранитель шел тяжело, да и фельдшер прихрамывал, опираясь на деревянную трость.
Пока шли, фельдшер рассказал:
– Под больницу на двадцать пять коек недавно перестроили старый цех. Все за счет мануфактуры. Такое указание было – реформы!
На мануфактуре сейчас работает очень много крестьян. Для них это «отхожий промысел».
После реформы по отмене крепостного права крестьянам надо для покрытия платежей за землю добывать наличные деньги, причем в таком размере, какой почти невозможно получить с имеющейся у них земли. Поэтому мужики ушли в город на заработки и «перекачивают» деньги из города в деревню. Городские квалифицированные рабочие получают хорошую зарплату, а крестьяне выполняют подсобную работу по двенадцать, а то и больше часов в смену и «за гроши».
Уже ночью обустроились в доме фельдшера.
Фельдшер предложил:
– Вы тут располагайтесь, а я в больницу вернусь. Тут места маловато, да и за вашим больным присмотрю.
Хранитель искренне поблагодарил фельдшера и отошел с ним в сторонку:
– Святослав Владимирович, нам бы бланков паспортов с печатями?
Фельдшер задумался и спросил:
– На всех?
Хранитель кивнул, снял ремень, достал из потайных кармашков восемь платиновых двенадцатирублевиков чеканки Николая I:
– Все что есть.
Фельдшер кивнул, взял деньги и вышел за дверь.
Тихомир ворочался и заснул только под утро. Он никак не мог понять, почему фельдшер после разговора с Хранителем вызвался им помочь.
Утром Тихомир первым делом спросил у Хранителя:
– Олег Ярославович. Как вам удалось уговорить фельдшера?
Хранитель, как обычно, хитро улыбнулся:
– Я уловил в речи фельдшера нотки офенского языка. Офенский язык – это тайное наречие русского языка. Он используется для того, чтобы обсуждать темы, о которых присутствующим при разговоре знать не нужно. Считается, что изобрели этот язык «офени» – торговцы-разносчики, которые переходили из одного в другой город с коробами своего товара. Они продавали книги, иконы, одежду, украшения, да и вообще что угодно. Но на самом деле такой язык был испокон веков, на нем писали письма русские воеводы. Такое письмо не мог прочитать торговый человек или священник, потому что там был свой шифр – тайнопись. Воеводское письмо мог прочитать только воин, который знал шифр.
Тихомир внимательно слушал дальше.
– В середине позапрошлого века Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович провели церковную реформу, и богослужение стали вести по греческим канонам. Русский народ и большинство церковников имели мнение о «превосходстве» русского благочестия над греческим, а московского – над киевским, потому что Константинополь был в упадке и греки подписали унию с католиками, а Киев был то под Польшей, то под Литвой. Поэтому произошел раскол русской церкви. Противники реформы, старообрядцы, а это много – седьмая часть населения, стали подвергаться гонениям. Старообрядцы проводили богослужение по старым книгам и со старыми иконами. За открытую продажу старообрядческих икон можно было угодить в тюрьму, поэтому появился один из самых больших и доходных «черных рынков» в русской истории. Обеспечивали этот рынок офени-иконщики. А деньги там крутились очень большие. Во-первых, старообрядцы готовы были хорошо платить за новописные образа. Ктому же их общины обитали в труднодоступных местах, подальше от «никониан» и властей. Во-вторых, офени-старинщики выменивали или покупали древние иконы, которые затем перепродавали коллекционерам во много раз дороже. Так что было, о чем беспокоиться, что скрывать и от обывателей, и от полиции. А там, где есть «черный рынок», всегда есть преступность, поэтому именно говор «офеней» стал основой для воровского жаргона «фени».
Тихомир понятливо закивал и спросил:
– Так что вы сказали фельдшеру?
Хранитель рассмеялся и перевел:
– «Мне говорил один господин, что в столичном городе Москве строится чудесная церковь. Правда?».
Днем вернулся фельдшер, который привез на телеге Ваньки уже заметно окрепшего Третьяка и взволнованно рассказал:
– В больницу приходила полиция! А после «свои люди» нашептали, что из Москвы приехали бандиты, и не какие-то там «золоторотцы», а видно, что серьезные – убийцы. Все вас ищут. Надо срочно уезжать!
Хранитель понятливо кивнул, а фельдшер передал ему бланки паспортов.
– Только три, – с сожалением сказал он.
Хранитель посмотрел на бланки и удовлетворенно сказал:
– Малость пожелтевшие. И печати под разным углом. Это замечательно!
Они крепко пожали друг другу руки.
Марфа засуетилась собираться.
Хранитель, вздохнув, подошел к маленькому умывальнику с зеркальцем и пригладил усы. Он с сожалением начал бриться.
После процедуры Хранитель уселся за колченогий стол, разложил бланки паспортов и начал заполнять один из них правой рукой:
– Ну что же, господа хорошие! Придумывайте себе имена да фамилии!
О проекте
О подписке