Ох, и вкусен этот квас! Особенно после тренировки. Даже если пинал балду. А та пиналась в ответ. Основательно, кстати, напинался. Двенадцать отрезков с низкого старта. Виражи, а потом ещё приседы со штангой, чередующиеся с прыжками с места. Во всеоружии ухожу в армию. Завтра спина и задние поверхности бёдер отваливаться будут. Трентальчика надо бы за подкладку зашить, подумал я, и пнул пустую консервную банку. Та улетела в подворотню с гулким грохотом.

– Хулиган! – взвизгнула бабуся в сером плаще.

– Ещё какой! – отозвался я и скорчил гнусную рожу. Бабка отшатнулась.

– Вырастили окаянных… – бабуся перекрестилась и засеменила прочь.

Мы с Васей немного поржали, кивнули друг другу, и разбежались по своим делам.

Я зашёл в комиссионку. Ту, что в бывших Спорттоварах открыли. Янтарный кулон, что привёз из Клайпеды прошлым летом, по-прежнему не продан, лежит на витрине, запылился уже. Кабы знал, что такая засада. И кольцо, и серёжки, и даже аляповатый перстень (все из балтийской янтарной коллекции) давно улетели. Деньги за вычетом комиссии в обмен на предъяву паспорта получены. А кулон оказался никому не нужен. Я и сам уже почти забыл. Стою, смотрю на него и понимаю, что надо забирать. Нечего ему тут делать. Без перспектив.

В ладони он оказался тёплым. Забагровел, залучился в предзакатном солнце. Так и шагал к дому. На лице улыбка. В кулаке – кусочек янтаря.

Мама пришла с работы минут пятнадцать назад. Успела переодеться в халат, уже начистила картошки, сейчас подметает коридор. Мне только и осталось, что подхватить ведро и вынести мусор.

Ввалился в свою комнату. Рухнул на тахту. Руки за голову. Взгляд на трещину в потолке. Вскочил. Надавил клавишу «пуск» на заслуженной «Электронике-311». Кассета запустилась с того самого места, на котором всё закончилось в прошлый раз. А именно: Фрэнк Заппа «Пижамные люди»⁹. Песня о музыкантах-паиньках, которые, вместо того, чтобы хулиганить на гастролях, играют в шахматы, читают книжки, знакомятся с достопримечательностями. По мнению Фрэнка, как можно по-настоящему отрываться и развлекать массы, если ты трезв и не под кайфом? Но самое неприятное, что все они на ночь одевают пижаму!

С этими всё понятно. Нажимаю «стоп». Переворачиваю кассету. Там обнаруживается то, что потрафит моменту. Один из самых глупых Запповских номеров, длиннющая «Маленькая зелёненькая розеточка». Бестолковая навязчивая песня из двух строк, однако, с приятным развлекательным уклоном, что поднимает настроение. В коде Заппа поёт нижеследующие строчки (делаю погромче):

Теперь вы видите, в некоторых странах третьего мира

Может оказаться сложно танцевать под эту песню,

Потому что проигрыватель на керосине –

Не самое эффективное устройство.

Часто жижа заканчивается прямо на середине припева.

Однако мы продолжаем, несмотря на то,

Что топлива может быть мало в вашем проигрывателе.

Эту песню мы предлагаем также четвёртому миру,

Там, где действительно тяжело.

Ведь ребята поддерживают работу проигрывателя,

Потирая две палочки друг об друга.

Если ничего не помогает, ну тогда просто выбросьте пластинку.¹⁰

Минуты через три раздаётся отчётливый стук молотком по стояку центрального отопления. И почему моих соседей не расслабляет эта музыка? Вырубил кассетник. Поплёлся на кухню.

Поужинали. Напились чаю. По телеку – «Служебный роман»¹¹. Чтобы найти кого-то… Весь мир готов я обойти… Никуда идти не пришлось. Машка сама пришла. На её совсем не игрушечных телесах – чёрное воздушное платье с пышным воланом юбок. Впрочем, коротковатых. Большие Машкины колени не прикрыты. Машка берет мою ладонь и кладёт себе на бедро, куда-то выше ватерлинии. Я невольно нащупываю кружева чулка.

– Ты в чулках?

– Представь себе! Впервые в жизни. Они на липучках. Новая мода… Папка из Праги привёз.

Папаша у неё – учёное светило. Постоянно по симпозиумам мотается.

– Всё когда-то бывает в первый раз, – задумчиво говорю я. – И первая рюмка водки натощак тоже.

Машка меня не слышит. Оказывается, она только из консерватории. Моя музыкантша больших форм была на концерте. Владимир Спиваков и «Виртуозы Москвы»¹². В программе – Чайковский, Свиридов, Прокофьев. Теперь перевозбуждена. Повалила меня на тахту, накрыла юбками… Лезет целоваться. Нашла коса на камень. Я ж разбит после тренировки. Мне не до либидо. Устал по самый си-бемоль. Но Машке однофигственно. Наступает всеми флангами сразу. Сверху и вокруг.

– Машк, как же ты дожила без секса до вчерашнего вечера?

– Сама не знаю, – отвечает и смеётся. – А главное, не понимаю, зачем?

– Воспитание, наверно, – подсказываю я.

Забалтываю девушку, чтобы защитить свою стремительно ущемляющуюся свободу и оттянуть момент капитуляции.

– Наверно. Маме вчера вечером рассказала, а она удивилась. Говорит: я думала, ты давно уже… Вот так!

– Вот как так?

– Вот как так что?

– Что-то вот как-то так, да…

– Да ну тебя.

– И поделом мне.

– Завтра опять в армию?

– Снова, Машк, сно-ва!

– Ну, давай уже… Надевай его на себя…

– Их нет. Ты забыла? Вчера ж и закончились.

– Как??? И ты не купил?

– Да как-то забыл…

– Ты идиот?

– Не исключено.

– Ты думаешь, девочка должна идти в аптеку?

– Вариант.

– Хрен тебе!

– Ну, тогда…

– Что тогда? – не терпится Машке.

– Вся жизнь впереди… Разденься и жди… – негромко пропел я.

Ну вот. Приложила меня по щеке. Не сильно. Но душевно. С хлёстким щелчком.

– Входи так, болван. Только не вздумай пичкать меня своими сливками.

– Уж тогда скорее фаршировать, Машк. Пичкают обычно в рот.

– Ещё чего! – вспыхнула Машка. – А впрочем… Это же моя главная эротическая фантазия пубертатного периода. Давай как-нибудь попробуем!

– Маша, ты – монстр! Тебе не восемнадцать, а все…

– Девятнадцать. Да, через двадцать шесть дней. Не забудь!

– А чего откладывать? Мне завтра в армию идти. Давай я тебе сейчас подарок подарю, – завёлся я.

Вскочил с тахты и схватил с письменного стола янтарный кулончик.

– Вот!

– Ах, какая прелесть! – зашелестела Машка. Всё в ней зашелестело. Губы. Юбки. Волосы. Ресницы. Она посмотрела на меня с крайней степенью плотоядства.

Я понял – пора сдаваться. Поцелуя не избежать. Ну и последующего тоже.

Тикали часы. Бормотал за стенкой телевизор. Скрипели паркетом соседи сверху. По карнизу стучал преднощный майский дождь. Расслабленная Машка утвердила свою голову на моём плече. Разбросала волосы. Лежит за моим ухом, сереет глазами. Ресницы хлопают, как крылья дракона. Раскрасневшиеся губы, в конце концов, упокоились…

– А у тебя другие девочки были? – копнула она с ходу на штык лопаты.

Несмотря на такой беспардонный наглёж, врать не хотелось.

– Была. Одна… Ещё в десятом классе. Могло быть и больше, – вспоминаю Ленкины сосцы под футболкой.

– Ну и почему?

– Да тюфяк я. Мечтате́лый мужчина.

– Какой же ты тюфяк? Повалил меня вчера. За сиську схватил.

– Вообще-то я так не умею, – оправдывался я. – Это когда ты в комнате, кругом твои буфера.

– Что?

– Ну, эти… Бемоли! – быстро нашёлся я. – Не протиснуться. Обязательно их заденешь.

– Ага, скажи ещё, я тебя спровоцировала. Я вообще не думала о тебе, как о мужчине. Не веришь?

– Ну почему… Верю. Я и сам о тебе не думал, как о женщине, – усмехнулся я.

– Да ну тебя. Я серьёзно. С твоими талантами у тебя уже много девчонок должно было быть.

– Да нет никаких талантов, – отмахнулся я. – С теми, кто мне нравится – я робею. С иными – смелый…

– Я тебе не нравлюсь?

– Мне нравится, как ты на скрипке играешь.

– Дипломат хренов! Мне наплевать, если я тебе не нравлюсь. Зато меня всё устраивает, – прорычала Машка и отвернулась, застив своей большой спиной полмира.

– Слонышко моё, – прошептал я. Машка не расслышала. Переспрашивать не стала из вредности.

Не скажешь же ей, что меня худышки заводят. Мне нужны все эти косточки выступающие: пирамидки на плечах, за которые удобно цепляется ремешок сумочки; ключицы, рёбрышки, косточки подвздошные, скобочки на бёдрах, острые коленочки. Проблема же моя в том, что сам постоянно нравлюсь большим девушкам. Оне¹³ выбирают меня, смело навязывают своё общество. Своё плотоядство. Вот и наглею с ними. Распускаю руки. Получаю по мордасам. Хотел бы получать по мордасам хлёсткими маленькими ручонками – но где уж там. Язык немеет.

– Рыцарь печального дикобраза.

– Что? – буркнула Машка.

– Это я про себя. В буквальном смысле, – позлорадствовал я, но остался не расслышанным и непонятым. Ну и к счастью…

– Блин! Я ж эклеры принесла! Из консерватории! – вскричала Машка и тут же вскочила. Тахта с непривычки угрожающе заскрипела.

– Консервированные?

– Дурак, – покачала то ли головой, то ли волосами Машка. – Консерваторские! Их срочно надо съедать. Там на коробочке написано.

– Что, так прямо и написано: «съешьте нас поскорее»?

– Да, там часы указаны, в течение которых они свежие.

– А там заодно не написано, они одноразовые, и их надо съедать насовсем? Или можно потом переедать заново?

Машка не знает, как ей реагировать на меня. Смотрит на часы, охает и вскакивает окончательно. Немнущиеся чёрные юбки медленно опадают, прикрывая поддон и телесные капроновые кружева. Размашисто крутит номер на телефонном диске. Польский аппарат RWT чудом сдерживает её энергию и нажим.

– Погоди, мне надо сделать важный звонок. Насчёт Конкурса молодых исполнителей.

Заговорила на птичьем языке третьей скрипки молодёжного оркестра. Тит Яныч, у меня два сольника подготовлено. Нет, колупать¹⁴ не буду. Дворжак. Концерт для скрипки с оркестром ля минор.¹⁵ Первая часть «аллегро нон троппо». А кто завтра в курятнике¹⁶ будет? Тит Яныч, найдите, наконец, подсадного¹⁷ на сучок¹⁸! Да, этот то гундосит, то сквалыжит, а то и вовсе на полкирпича¹⁹ ниже. Каждый раз приходится на него клапана спускать²⁰. Да-да, Тит Яныч, и Гайдн. Обязательно. Концерт для скрипки и фортепиано соль мажор.²¹ Но там сплошь икра²² в «аллегро модерато»! Семикромы и бискромы!²³ Кстати, Тит Яныч, а кто на фортеплясах будет? Ага. Ясно.

Машка раскраснелась, глаза разгорелись: два уголька в полумраке. Вертит головой – по комнате пляшут полутени. Пальцы теребят невинную спиральку телефонного шнура. Топчет паркет – тот поскрипывает под Машкой, будто деликатно откашливается, тщетно пытаясь привлечь внимание. Трубка долго сопит Тит Янычем. Наконец, Машка вновь перехватывает у него микрофон.

– Сам Коган²⁴ будет в жюри? Что, и Гидон Кремер²⁵? Вот это да! И Татьяна Гринденко²⁶? Я в экстазе! – орёт в трубку Машка.

Я заскучал. Забылся и громко выпустил газы.

Машка обернулась и зыркнула в меня пламенем из самых своих сокровенных глубин. Обожгла вихор, брови, ресницы, щетину. Запахло палёным волосом.

– Да, я вас поняла, Тит Яныч. Хорошо. Я буду к одиннадцати часам. Договорились. До свидания, Тит Яныч, – телефонный звонок завершался холодным стальным тоном.

Трубка хлопнулась об своё место.

– Ты вообще понимаешь, что ты сейчас сделал? – негодует Машка, обрушиваясь на меня всеми своими весомостями. – Ты впёрнулся в мой деловой телефонный разговор. Это мой музыкальный руководитель Тит Яныч Цигель, мне завтра на конкурсе выступать, а ты! Ты… ты испортил не только воздух, но и мою репутацию. Меня завтра забекарят за мой «экстаз»!

– Извини, Машк… Я не хотел портить тебе репутацию. Я даже воздух не особо-то хотел портить. Просто так вышло.

– У него так вышло!

– Прости, Машк, – повторил я.

– Как ты там выразился? – ярилась Машка. – Мужчина мечтателый? Это можно двояко понять. С точки зрения женщины – это мужчина с телом-мечтой. Так что не хвались. Это явно не про тебя. Даром, что спортом занимаешься!

Я пожал плечами. Это верно. К счастью, легкоатлеты – не бодибилдеры. А то бы я пугался каждый раз, когда прохожу мимо зеркала. Эх, Машка-Машка! Я-то имел в виду совсем иное…