«Все самое совершенное – рядом с вами, – сверкнула лучезарной улыбкой женщина с экрана домашнего кинотеатра. – Магазин ювелирных украшений «Русское золото».
Глеб Альбертович Хлоповский сидел в глубоком кожаном кресле и невидящим взглядом смотрел на сменявшие друг друга рекламные ролики. Его мысли были далеки от товаров народного потребления, украшений и обаятельных женских улыбок. Хлоповский думал о своем бизнесе и о тех нелегких решениях, которые ему, очевидно, предстояло принять в самом ближайшем будущем.
Глебу Альбертовичу повезло родиться в середине шестидесятых, а потому к началу девяностых он подошел уже во вполне зрелом возрасте. Именно это и стало причиной его успеха. Родись он на пять-десять лет позже, то, скорее всего, ничего бы не получилось, так как эпоху сверхбыстрого первоначального обогащения пришлось бы проживать в детстве или совсем еще ранней юности. Но Хлоповский окончил школу в восемьдесят втором, а в девяносто втором уже был учредителем нескольких частных фирм, занимавшихся коммерческим посредничеством, в том числе, перепродажей нефтепродуктов. К девяносто пятому, используя свои обширные связи, он создал нефтяную компанию на базе одного из крупных нефтеперерабатывающих заводов, который после старта приватизации в считанные месяцы отчего-то был объявлен банкротом. С этого момента успех сопутствовал ему повсюду, за что бы он ни брался и какие бы проекты не начинал. Черное золото, проходившее через его руки, было всегда востребовано и порождало денежные потоки таких масштабов, которые миллионы российских граждан не видели даже в самых приятных снах. А связи в правительстве влекли за собою настолько перспективные расширения добычи и экспорта, которые менее удачливые нефтяники не смели себе представить даже в самых дерзких мечтах. Когда население страны стояло в очередях за выплатами зарплаты, Хлоповский уставал менять дома и автомобили, отели и виллы, яхты и самолеты. Когда Россия раз за разом пыталась выкарабкаться из кризисов, он сокрушался, что не может определить размер своего состояния, а может прикинуть лишь его примерный порядок. Уже тогда всего было столько, что не стоял вопрос о том, как все это приумножать. Его волновало лишь то, как все имевшееся в будущем защитить. И вот, похоже, настал тот самый момент…
Из размышлений его вырвал телефонный звонок. Глеб Альбертович взял со стола мобильник и посмотрел на дисплей.
«Метлыкин» – сообщал аппарат, без устали повторяя порядком надоевшую мелодию.
Хлоповский недовольно вздохнул. Помедлив пару секунд, он нехотя потянулся за пультом, приглушил звук в колонках, нажал кнопку ответа и безразлично бросил в трубку:
– Слушаю.
– Приветствую, Глеб Альбертович, – голос в мобильном, казалось, был чем-то сильно обеспокоен.
– И тебе не хворать, Николай Степанович.
Собеседник немного помолчал.
– Слушал? – наконец, спросил он.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Хлоповский и поудобнее устроился в кресле. – Конечно, слушал.
– И что скажешь?
– Да ничего… А что тут можно сказать?
Метлыкин усмехнулся и снова немного помолчал.
– Брось, Глеб, я серьезно, – уже настойчивее продолжил он. – Ты, вообще, понял, что он там нес? Про пенсии, про военный сектор, и, главное, про топливо?
– Ну, понял. А что, нормальная такая программа… Предвыборная… Может, кто и поверит. Только мы-то здесь причем…
– Программа-то нормальная, тут ты прав, – перебив, согласился Метлыкин. – Но я не о самой программе, кому она к чертям сдалась-то. Я о другом.
– Да знаю я, о чем ты, Николай Степанович, знаю, – вздохнул Хлоповский. – Тебя волнует, где он на все это деньги возьмет, так?
– Именно.
– Ну, если хочешь знать мое мнение… Раз он так уверенно обещает, то… Думаю, средства отыщутся.
– И где же они отыщутся? – чуть повысив голос, буркнул в ответ Николай Степанович. – Ты хоть представляешь себе, сколько для всего, что он наобещал, нужно? И это не один раз, и не два, это каждый год, каждый месяц… А государство, насколько я знаю, и так уже последние пару лет на подсосе.
– Ну, конечно, – в голосе Хлоповского послышалось откровенное сомнение. – На подсосе…
– Точно тебе говорю, Глеб. Точно тебе говорю. Короче, на мой взгляд, это все очередная туфта для нищих. Мол, голосуйте за меня, я всех осчастливлю. А дальше хоть трава не расти. Сам понимаешь, такой денежный вброс в бюджет сделать совершенно нереально, по крайней мере, в адекватные сроки.
– Неправда, – еле слышно возразил Глеб Альбертович.
– Что значит неправда?
Хлоповский не ответил. Он поднялся с кресла, подошел к высокому окну и посмотрел на лужайку перед домом, освещенную тусклыми фонарями. Поодаль, у въездных ворот о чем-то разговаривали друг с другом трое охранников. Один из них, докурив сигарету, щелчком отправил ее в направлении урны, но промахнулся, и окурок, блеснув искорками в ночи, упал на гравий рядом с невысоким бордюром. Глеб Альбертович, раздраженно покачав головой, устало вздохнул.
– Так что неправда, Глеб? – нервно переспросил Метлыкин.
– А то и неправда. Деньги можно найти, и он знает где. И мы с тобою это тоже прекрасно знаем.
Голос в телефоне надолго смолк. Казалось, собеседник тщательно обдумывает услышанное.
– На это он не решится, – наконец, неуверенно произнес Метлыкин. – На это он точно не пойдет.
– А у него другого выхода нет, Коля. Сам ведь говоришь – государство уже давно с днища подсасывает. Поставь себя на его место. Что бы ты сделал в такой ситуации? По-моему, тут все ясно. Это простая математика, все как в начальной школе.
– И что, вот так, ни с того, ни с сего? Никого не предупреждая?
– И вот так, ни с того ни с сего, никого не предупреждая, – спокойно ответил Хлоповский. Он вернулся в кресло и, ослабив галстук, расстегнул воротник дорогой рубашки. – А ты каких предупреждений-то ждешь? Год вам на раздумье? Два? Пять? Или что? Ты же сам понимаешь, что к этому давно шло. Так, как было раньше, не могло продолжаться вечно.
Метлыкин негромко кашлянул.
– Нельзя не понимать того, к чему такое решение приведет, – сухо ответил он. – Это никому не выгодно. По всем ударит. В этом вопросе все объединятся, и черт с ними, с прошлыми обидами и личными антипатиями. У нас же активы, люди, связи, СМИ, в конце концов. На Западе, кстати, тоже молчать не станут, они уж точно в стороне не останутся…
– Брось, Коля, ты сам-то веришь в то, что несешь? – бесцеремонно перебил Хлоповский. – Мишаня, если ты помнишь, тоже понты пускал. И что?
– Ничего. А причем тут Миша?
– Да при том, что у него и активов было по горло, и людей прикормленных, и даже Дума, говорят, была проплачена. А толку-то? Где теперь твой Мишаня? Лес поехал валить? И еще неизвестно, как все закончится.
– Ты о чем сейчас? – в голосе Метлыкина послышались ироничные нотки. – Считаешь, по нам тоже Магадан плачет?
– Перестань, Коля. Плохо шутишь. Не смешно.
Метлыкин не нашелся, что ответить. В трубке улавливалось его тяжелое дыхание.
– Ну и что предлагаешь?
– А что тут предлагать, Николай Степанович? Я тебе прямо скажу: пытаться сдвинуть в какую-либо сторону результаты выборов – занятие откровенно бесперспективное.
– Уверен?
– Абсолютно. Второй раз, как в девяносто шестом, такое уже не прокатит. Реально изберут все равно его, слишком популярен в народе. Это любому ежу понятно, что бы там эти клоуны на площадях ни орали.
– А тема с фальсификациями?
– Да что фальсификации? Сколько они на выборах в Думу нарушений по всей стране накопали? Менее одного процента от общего числа? Ну, понятно же, что такая цифра ни на что повлиять не сможет. Они могут до потери пульса махать своими плакатами, но фактически имеем то, что имеем. Подавляющее большинство за него. Причем, реально за него, Коля. Я сам не понял, как это вышло, но в краткосрочной перспективе с этим сделать ничего не получится. Ну и какой смысл заводиться с другим кандидатом? Деньги спустить на ветер?
– А может, все же, попробовать? Время-то еще есть…
– Да перестань, Коля. Я тебя прошу, перестань. Можно спорить с лозунгами, можно спорить с программой, но спорить с математикой… Ну это полная бессмыслица, честно. Короче, вот что я предлагаю: работаем себе дальше и ничего не предпринимаем. А там видно будет.
– Знаешь, Глеб… – Метлыкин замялся. – Ты только не обижайся, но…
– Ну, говори-говори, раз начал, чего испугался-то? – дружелюбно усмехнулся Хлоповский.
– Такое впечатление, что размяк ты, Глеб Альбертович, за последние пару лет, размяк. И это не только мое мнение, между прочим…
– Да не в этом дело, Николай Степанович. Не в этом дело. Просто когда ты всерьез говоришь о том, чтобы начать поддерживать кого-то из кандидатов, это оскорбляет мой интеллект, понимаешь? Есть цифры. Объективные цифры. Моя позиция, она, конечно, всегда очень гибкая, очень. Но не настолько гибкая, Коля. Не безгранично гибкая.
– Ясно, – вздохнул Метлыкин. – Я услышал все, что хотел. Добро. Но ты все равно, не пропадай там, ладно? Если что задумаешь обсудить, меня набери обязательно. Договорились?
– Конечно, Николай Степанович, конечно. Наберу, будь уверен.
Связь прервалась. Хлоповский положил телефон на стол, снова подошел к окну и, задумавшись, еще долгое время наблюдал за троими охранниками, которые о чем-то вполголоса беседовали во дворе его шикарного дома.
Глава комитета по земельным ресурсам и землеустройству Сколкин Валерий Алексеевич стоял перед напольными весами и пытался собраться с силами. Он, как мог, затягивал такую неприятную для него процедуру, как будто это могло на что-нибудь повлиять.
«Детский сад какой-то! – мысленно уговаривал сам себя Сколкин. – Чего тянуть время? Нужно побыстрее покончить с этим! Ну, давай же, смелее!»
Наконец, чиновник сделал глубокий вдох и решительно встал на весы. Стрелка послушно отозвалась, несколько раз дернулась и, постепенно успокаиваясь, остановилась напротив цифры «145». Валерий Алексеевич недоверчиво поморщился. Еще несколько секунд он внимательно наблюдал за циферблатом, чуть наклонившись вперед и стараясь не шевелиться. Но ничего не происходило. Стрелка безжалостно застыла напротив злополучной цифры и упрямо не хотела сдвигаться в меньшую сторону.
Сколкин сошел с весов на холодный пол, подошел к красивому зеркалу во всю стену роскошной ванной и с досадой осмотрел свое отражение. Сто сорок пять килограмм! Да быть такого не может! Еще каких-то два месяца назад было сто тридцать восемь!
Валерий Алексеевич нахмурился и упрямо сжал зубы. Он снял с руки дорогие часы и аккуратно положил их на мраморную столешницу. Вытащив из кармана пиджака телефон, чиновник небрежно бросил его рядом с часами и принялся энергично раздеваться. Сняв с себя всю одежду, он снова подошел к весам и аккуратно встал на них сначала одной, а потом и второй ногою. Стрелка мгновенно дернулась к противоположной стороне циферблата и, покачавшись, остановилась напротив цифры «143».
В этот момент раздался телефонный звонок. Валерий Алексеевич вздрогнул, поспешно вернулся к зеркалу, взял мобильник и нажал на кнопку ответа.
– Сколкин, – бросил он в трубку, а затем, несколько секунд внимательно послушав, добавил: – Ну так заходи в дом, Паша. Проходи прямо в мой кабинет и подожди там. Я сейчас буду.
Раздраженно покачав головою, чиновник начал торопливо одеваться. Приведя себя в порядок, он вышел из ванной комнаты и направился в рабочий кабинет, где его уже ждал коллега по работе.
– Ну, что там у тебя, Павел Максимович? – с порога спросил Сколкин, пожав протянутую ему руку и прикрывая за собою дверь для того, чтобы приглушить доносившиеся из кухни женские разговоры и детский смех.
Тот поставил на стол кожаный портфель средних размеров, открыл его и быстрым движением пододвинул к Валерию Алексеевичу.
– Здесь двести тысяч, как договаривались. Просят решить наболевший вопрос как можно скорее.
Сколкин взял в руку пачку новеньких, хрустящих купюр, не спеша пролистнул ее, поднес к лицу и осторожно понюхал.
– Эти евро будто фантики какие-то, – усмехнувшись, произнес он. – Кто их вообще рисовал? Надо же было такое убожество придумать. То ли дело наши рубли, вот где красота и задумка мастера. В руках приятно держать. А в девяностых, помнишь, одно время были денежки? Не те, которые советские, а чуть позже выпускались, но все еще с портретом Ильича? Тогда еще двухсотрублевая купюра была в обиходе. Эх! Краше денег я в жизни не видел.
Его собеседник осторожно улыбнулся, но предпочел промолчать.
Валерий Алексеевич не торопясь принялся вынимать пачки банкнот из портфеля и складывать их сейф, стоявший напротив стола.
– Документы где? – закончив, безразлично спросил он.
– Вот, все здесь, – ответил Павел Максимович, поспешно протягивая Сколкину две тонкие непрозрачные папки. – Валерий Алексеевич, а вы… Вы точно уверены в результате? Я посмотрел кадастровый план, земля-то уже занята. Кроме того, это ведь самый центр и памятник рядом… Они же…
Он многозначительно пожал плечами и показал глазами наверх.
Сколкин взял бумаги и недовольно поморщился.
– Слышь, Паша, мы с тобою что, на рынке, что ли? Я же сказал, что берусь, значит берусь. Передай, что все нужные подписи и разрешения будут в течение месяца. Это ведь уже не твоя забота. Ты давай за обстановкой вокруг смотри, а в мои дела не суйся. Договорились?
Павел Максимович примирительно поднял вверх ладони и красноречиво кивнул.
– Ну, вот и славно, – Валерий Алексеевич поднялся, давая понять, что разговор окончен. – Все, мне пора.
Они попрощались. Павел Максимович, стараясь не шуметь, прошел ко входной двери, и через некоторое время снаружи донесся звук заведенного двигателя.
Сколкин закрыл сейф на ключ и внимательно прислушался к обрывкам веселой беседы, доносившейся до него из кухни. Он снял пиджак, небрежно бросил его на стул, погладил себя по животу и направился к своим девочкам.
За обеденным столом сидели и оживленно разговаривали жена Вера, две его маленькие дочурки – Настя и Катя и, конечно же, теща.
– О, я смотрю, у нас гости, – наиграно удивленно произнес Валерий Алексеевич, уважительно кивнув. – Добрый вечер, Наталья Ивановна.
– Привет, Валера, – доброжелательно улыбнулась теща в ответ. – Проходи скорее, садись, нам тебя не хватает.
Дочери повскакивали со своих мест и наперегонки бросились к отцу. Сколкин поспешно присел и подхватил их на руки.
– Ну что, ждали меня? – хитро поглядывая то на одну, то на другую, недоверчиво спросил он.
– Да-а-а-а! – улыбнулись и хором крикнули девочки.
– А вели себя хорошо?
– Да-а-а-а! – завизжали дочки, стараясь перекричать друг дружку.
– Мама на вас не ругалась?
– Не-е-е-т! – залились они в ответ громким смехом.
Супруга и теща смотрели на то, как он беседует с дочерями и доброжелательно улыбались.
– Садись, Валер, – наконец, позвала его Вера. – Борщ будешь?
– А то! – Сколкин снова присел, отпустил девочек и легонько подтолкнул их к столу. – И побольше, Верунь! Есть хочу, умираю просто.
Валерий Алексеевич расположился во главе стола. Настя и Катя, снова усевшись на свои места по обе стороны от отца, наперебой принялись рассказывать ему, как прошел их сегодняшний день. Сколкин с интересом слушал и одобрительно кивал обеим, подбадривая наводящими вопросами. Время от времени он бросал короткие незаметные взгляды на экран телевизора, висевшего на стене слева от него, за спиной у Насти. По телевизору шла какая-то передача, но звук, как всегда, был уменьшен. Вере не нравилось, когда за столом приходилось повышать голос, перекрикивая друг друга. Валерий Алексеевич, поискав пульт глазами и обнаружив его среди столовых приборов, незаметным движением добавил громкости, так, чтобы телевизор было чуть слышно, и это не могло помешать беседам за ужином.
– Валера! – тут же с укором отреагировала супруга, подавая мужу глубокую тарелку с борщом. – Ну, ты же знаешь, я не люблю.
– Ну все, все, Вер, – примирительно попросил Сколкин. – Я немного, только для фона. Он не будет мешать.
Жена разочаровано кивнула головой, но спорить не стала.
– А я сегодня сложила цифры по порядку быстрее Настьки! – тем временем спешила похвастаться отцу Катя. – Пока она там возилась с десяткой, я уже дошла до пятнадцати.
– Клоун, – поджав губы, недовольно ответила Настя. – Тебе подсказывал клоун. Я видела!
Валерий Алексеевич, пытаясь сообразить, о чем речь, недоуменно пожал плечами и посмотрел на Веру.
– В центр отдыха, что ли, ездили? – вполголоса спросил он супругу.
Та, улыбаясь, кивнула.
– Никто мне не подсказывал! Хватит врать! – обиженно заголосила Катя. – Пап, не слушай ее, я все сама собирала, вот честное-пречестное слово!
– Тихо, тихо, ну, конечно, сама, – одобрительно улыбнулся Сколкин и, повернувшись к Насте, примирительно подмигнул дочери: – Настюш, ну не тебе же одной все время выигрывать. Так не бывает.
Он добавил в борщ соли, подул на ложку, попробовал и снова бросил взгляд в сторону телевизора.
– Эти ошибки, к сожалению, уже не исправить, так как время ушло, – еле слышно доносилось с экрана. – Но я хотел бы заверить всех граждан, которые отдадут за меня свой голос, что, в случае избрания меня на пост президента России, я возьму борьбу с коррупцией под свой личный контроль уже с мая месяца.
– Да ей помогали, пап, – довольно захихикала Настя. – Там клоун был в разноцветной одежде. Он ее пожалел, встал рядом и начал подсказывать.
Дочь громко рассмеялась, посмотрела сначала на отца, потом на мать и шутливо принялась грозить сестре пальцем:
– Я видела, я видела, я видела!
Сколкин перевел взгляд с экрана на девочек, сделал вид, что обдумывает какой-то важный вопрос и, наконец, изрек с видом ничего не понимавшего наблюдателя:
– Ну что ж, похоже, выхода нет. Чтобы выяснить, как было на самом деле, давайте спросим у мамы. Помогал Кате клоун или она сама победила?
Все четверо, вместе с тещей, с немым вопросом посмотрели на Веру. Настя победно улыбалась, а во взгляде Кати читалась искренняя детская надежда на поддержку.
Валерий Алексеевич, воспользовавшись паузой, снова взглянул за спину одной из дочерей.
О проекте
О подписке