Все наладилось. Но Борис на всю свою жизнь запомнил, как той осенью на его глазах происходило нечто совершенно невероятное. Всего один человек, преследуя свои корыстные цели сумел направить агрессию толпы в сторону от себя; смог отвлечь внимание жильцов от реальной проблемы и заморочить им голову проблемой мнимой, несуществующей; повернул все так, что взрослые люди, среди которых были и хорошо образованные, как будто по мановению волшебной палочки превратились в стадо баранов, готовых послушно двигаться в направлении, которое им указывали.

В дальнейшем, раздавая брошюры у станций метро или крича с трибуны политические призывы, Борис часто видел перед глазами образ наглого мастера Свинаря и своих бывших соседей, которых тот умело заставил блеять.

*******

Нырцов улыбнулся и осторожно перевернулся на спину.

Эх, Ира-Ира, откуда же в тебе столько проницательности? Вот так, запросто, взяла и высказала ему все, что хотела. Да, дело не в стране, и не в Конституции. И, конечно, не в том, что кому-то жить хорошо, а кому-то плохо. В сущности, так ведь было всегда. Просто в девяностых хорошо жилось одним, и плохо другим. А теперь хорошо третьим, и плохо четвертым. Наедине с собою Борис неизменно старался оставаться искренним. И потому был полностью согласен со своею супругой. На самом деле, ему не давал покоя лишь один очевидный факт: он, так привыкший жить и работать во власти, в двадцать первом веке, увы, во власть не попал. А ведь вполне мог бы.

В девяностых годах жизнь Бориса Трофимовича Нырцова была похожа на рай. В тридцать лет – полпред Президента РФ. В тридцать с небольшим – губернатор. К сорока годам – федеральный министр. Еще чуть позже – высокая должность в Правительстве. Власть, большие деньги, узнаваемость, целые министерства в подчинении. То, что у большинства людей не получалось сделать за всю их долгую жизнь, он мог оперативно решить одним телефонным звонком. К такому привыкаешь мгновенно. И расставаться с такими вещами всегда ой как не хочется. Эти десять лет были десятью годами настоящего счастья. Золотые, лучшие его дни. У каждого человека в жизни должно быть такое время.

А началось все с ваучеров.

*******

В тот день ему позвонил Толя и, со свойственной ему прямотой, спросил:

– Борь, ты, я слышал, сейчас в Москве?

– Ну да.

– Вечером сегодня как? Занят чем-то?

– Да нет вроде, пока ничего не планировал.

– Ну так подгребай к Егору на Старую площадь после всей своей суеты. Посидели бы, по рюмахе бы. Давно тебя не видел, уже соскучился.

В трубке послышался негромкий издевательский смех.

– А кто еще будет?

– Егор, да я. Кого тебе еще надо? Давай-давай, подходи, подождет тебя твоя провинция, никуда не денется.

Поздно вечером, когда они сидели в кабинете у Егора и распивали модный в те времена «Абсолют Цитрон», разговор, как это обычно бывало, зашел о последних днях существования СССР. После очередного тоста за назначение Анатолия на новую должность, Борис будто невзначай спросил:

– Слышь, Толя, ну, раз ты теперь такой большой человек, может, пояснишь, что там с советским госимуществом-то?

– Ишь ты, какой прыткий, – невнятно хмыкнул Егор, сосредоточенно жуя бутерброд с красной икрой. – На чужой каравай рот не разевай!

– Ой, да ладно, – шутливо огрызнулся Борис. – С каких это пор имущество страны советов стало для меня чужим?

Егор многозначительно закатил глаза и не ответил.

– Да имущества-то навалом, – ответил Толя, вытирая пальцы салфеткой. – Вопрос только в том, как им правильно распорядиться. Дело-то, сам понимаешь, непростое и довольно масштабное.

– Очень непростое дельце, очень – повторил изрядно захмелевший Егор, подняв указательный палец вверх. – Настолько непростое, что обычными средствами ничего и не решить. Нужны альтернативные, гибкие варианты.

– О, слыхал? – подмигнул Толя и кивком показал Борису на товарища. – Сколько бы ни выпил, а тему всегда сечет.

Нырцов в ответ улыбнулся.

– Да есть тут, на самом деле, у нас одна идея, – уже серьезнее продолжил Толя, ловко разливая водку по рюмкам. – Как говорит Егор: альтернативная. Но, конечно, пока еще откровенно сырая, требует, так сказать, изрядной доработки.

– Ну так и расскажи ему, Толик, – Егор потянулся, взял свою рюмку и, прикрыв один глаз, театрально посмотрел сквозь нее на товарищей. – Может, чего дельного посоветует.

– Короче, сейчас там продвигают этот закон дурацкий… – стал объяснять Толя, сделав жест, приглашающий друзей выпить. – Ну, тот, что еще летом запустили. Суть простая: у населения будут личные счета, на которые граждане вносят средства для оплаты приватизируемого имущества. Счета будут именными; соответственно вклад продать нельзя, передать тоже. Общая такая, мутная схема. И сразу ясно, что в нашей обстановке не сработает. Ни о чем.

Он сделал паузу, выпил, внимательно осмотрел блюдо с бутербродами и, выбрав себе тот, что побольше, продолжил:

– А я, если в двух словах, буду предлагать вот что. Форсировано оцениваем все имущество России и, соответственно, получаем некую сумму его общей стоимости. Затем на эту сумму выпускаем ценные бумаги. Ну, так называемые приватизационные чеки. Причем, что очень важно, они обязательно должны быть неименными. Номинал каждого чека рассчитаем, исходя из цифр переписи населения. В одни руки – один такой чек. Под роспись. Скажем, пусть одна такая бумага будет иметь номинал тысяч пять рублей. Ну или семь…

– Десять! – резко перебил его Егор и постучал ногтем по столу. – Именно десять тысяч! Ни больше, ни меньше. Круглая цифра идиотов к себе как магнитом притягивает. К тому же, по расчетам именно на нее мы в конечном итоге и выйдем, я уже все прикинул.

– Да ладно, – остановил товарища Толик. – Это, по большому счету, вообще без разницы. Реальная стоимость приватизационного чека все равно не будет иметь никакого отношения к его номиналу. Ну, хорошо, напишем десять, если тебе так нравится. Я не против.

Он равнодушно махнул рукою и, вновь повернувшись к Борису, закончил мысль:

– Затем выпускаем эти ценные бумаги и раздаем населению. Мол, вот вам современное средство, инструмент. За него вы можете получить в собственность некоторую часть государственного имущества. Любого доступного имущества, в каком угодно регионе России, без разницы. То есть, человек за приватизационный чек приобретает пакет акций – очень небольшой, конечно же – и официально становится акционером какого-нибудь заводика. Ну или конструкторского бюро. Ну или еще чего интересного. Вот, собственно, и все. Как тебе задумка?

– Правильно! – рубанул воздух рукой раскрасневшийся Егор. – Скажем каждому жителю нашей державы: ты же, мол, гражданин великой страны. А у великой страны есть имущество: заводы и фабрики. Этот чек и есть часть имущества России. Твоя часть! Забирай! А, звучит?

Толя довольно закивал в ответ и заерзал на стуле, неуклюже задев локтем графин с апельсиновым соком.

– А в чем тут изюм? – недоуменно переспросил Борис, размышляя над услышанным. – Чем это лучше схемы с персонифицированными счетами?

Анатолий рассмеялся и с видом победителя посмотрел на Егора.

– Видал, Егорка? Я же тебе говорил, что сходу никто ничего не поймет. Фактически беспроигрышный вариант.

Егор наигранно вздохнул и сочувственно посмотрел на Нырцова своими заплывшими глазками.

– Ну ты что, Борь, совсем лох, что ли? – выдержав паузу, спросил он. – Ну ты же вроде не лох! Неужели не ясно, что будет дальше?

Борис неопределенно пожал плечами.

– Во-о-о-от, – заговорчески протянул Толя, понизив голос и с видом фокусника разливая по рюмкам «Абсолют». – А дальше случится самое интересное. Население у нас в общей массе настолько инертное, что реально никто ничего за свой единственный чек выкупать никогда не станет. Посуди сам, Борь. Ну, окажется, допустим, абстрактный дядя Вася из гаража акционером какого-нибудь «Газпрома», пустив в дело свой чек. Ну, будет он получать за свой пай двадцать несчастных рублей в год. Или пятьдесят. Или сто. Оно ему надо? Это же копейки! С другой стороны, перед его глазами будет маячить конкретная цифра на ценной бумаге – ее номинал. А это уже не двадцать рублей, и не сто. Это целых пять тысяч рублей! И не через год, а сразу!

– Да не пять, а десять! – возмущенно поморщился Егор.

– Ну, хорошо-хорошо, пусть будет десять! – вновь отмахнувшись от друга, кивнул Толик. – Тем более! Целых десять тысяч в одном флаконе! И выглядит все это правдоподобнее некуда – государство в рамках программы приватизации фактически дарит своим гражданам по десять тысяч рублей. Делай с ними, что хочешь. Ты согласен, Борь?

– Ну, не знаю, – помолчав несколько секунд, ответил Нырцов с сомнением в голосе. – Как-то все слишком сложно и…

– Да нет же, – с легкой досадой перебил его Толя. – Нет! Ничего сложного, напротив, все просто как дважды два! Вот госимущество. Вот выпущенная специально под него ценная бумага. Вот чек, который тебе положен по закону. Забирай, пользуйся! Что тут сложного?

Он вопросительно посмотрел на Бориса.

– Ну хорошо, допустим, а дальше что? – все еще с сомнением в голосе спросил тот.

– А дальше все как по нотам, – довольно хлопнул в ладоши Анатолий. – Как только все эти чеки окажутся в руках у населения, то большая его часть, скорее всего, тут же побежит их продавать, попытается обратить в деньги. В реальные деньги, понимаешь? Я абсолютно уверен, что приватизационные чеки в течение нескольких следующих лет станут чем-то вроде неофициальной народной валюты. Ими будут расплачиваться друг с другом, их будут продавать и покупать. В обменных пунктах у чеков появится свой собственный курс к рублю и доллару. Ну, Борь, ты сам помысли: если такой чек лежит дома на полке или в комоде, то, с точки зрения обывателя, это просто красивая бумажка с совершенно неясными перспективами. А попади такой чек, скажем, в скупочный пункт, то для обывателя он сразу превратится во вполне осязаемые несколько тысяч рублей. Неплохая прибавка к пенсии, как говорится. И, самое главное, нахаляву. А это ведь для нашего быдла родной, понятный язык. Привычная, ясная схема: если уж дают нахаляву, то надо не мешкая хапать и сразу же продавать. Ты чего не закусываешь, милый друг? Бери вон нарезку, не стесняйся.

Борис взял предложенный ему кусок мяса и, пожевав, хмыкнул.

– А те, кто воспользуются моментом и по дешевке скупят основную часть этих чеков… – задумчиво протянул он и вдруг замер, ошарашенно посмотрев на приятелей. – Погодите, ведь это же…

– О, смотрите-ка, – язвительно произнес Егор и коротко хохотнул. – Не прошло и полгода. С десятой подсказки наш полпред начинает соображать.

Нырцов, внезапно осознав размах и масштаб задуманного, от неожиданности даже выпрямился в кресле и на несколько секунд потерял дар речи. Он молча смотрел на приятелей, изо всех сил стараясь понять – разыгрывают они его или нет.

– Но и это еще не все, Боря, – хитро улыбнулся Анатолий. – Далеко не все. Есть еще одна немаловажная деталь. Еще один принципиальный момент, без которого вся эта схема не выглядит полностью завершенной. Знаешь, что должен будет сделать владелец большого количества приватизационных чеков перед тем, как приватизировать то или иное предприятие? Ну, если речь идет о чем-то более или менее крупном, конечно. Мелочевку всякую в расчет не берем.

– Спросить у кого-то разрешения? – сокрушенно покачав головой, грустно улыбнулся Борис. Теперь вся задумка была у него как на ладони. И как же он сразу не сообразил, что к чему?

– Именно! Спросить разрешения! И не у кого-то, а у нас. Потому что этот чудесный закон будет позволять нашему, и только нашему, комитету без объяснения причин запрещать приватизацию любого объекта. Бинго! – тут Толя улыбнулся еще шире и победно развел руками. – Ну, давайте теперь за канувший в лету СССР. Туда ему, убогому, и дорога.

Друзья дружно рассмеялись, чокнулись рюмками и с удовольствием выпили.

– Так что скажешь? – спросил Егор, легонько толкнув Бориса локтем. – Как тебе план?

Нырцов снова пожал плечами.

– Не знаю… – помедлив, ответил он. – Все-таки чересчур сложно, на мой взгляд. Схема невнятная, для многих неочевидная. В нее не поверят. Нужно что-то более понятное, доступное. Чтобы уж наверняка. Ну вот скажи, Толь, как ты планируешь заставить сто миллионов человек встать с дивана и толпиться в очередях за какими-то очередными фантиками? Они и слов-то таких не знают: «приватизация», «госимущество», «акции».

– Это вообще не проблема, – мельком заметил Анатолий. Он открыл бутылку пива и, вопросительно посмотрев на Егора, добавил: – Отполируем?

Его приятель, громко икнув, согласно мотнул головою.

– Давай и мне тогда уж, – попросил Борис.

Толик не торопясь разлил пиво по стоявшим на столе трем высоким бокалам.

– Это, Боря, как раз-таки вообще не проблема, – цокнув языком, небрежно повторил он. – Ты пойми, с народом нужно разговаривать только на понятном ему языке. А какой самый понятный язык для нашего народа? Правильно, язык под названием «халява». Хотя, я с тобою в чем-то согласен. Возможно, имеет смысл дополнительно промотивировать электорат. Объявим, к примеру, что по нашим прогнозам реальная стоимость каждого чека через несколько месяцев станет равной… ну пусть стоимости одной «Волги». Или даже двух. Для верности.

– А с чего бы такому чеку стоить как «Волга»? – ухмыльнулся Борис. – Что за бред-то?

– Да какая разница? – перейдя на низкий шепот, наклонился к Нырцову Егор. – Кого это волнует? Вбросим информацию в массы, она свое дело сделает. А если еще и срок получения чеков ограничить, то будет вообще цирк. Увидишь, народ за ними не просто пойдет, а побежит сломя голову. Только бы успеть, не проворонить такое неслыханное счастье. Драться друг с другом в очередях за эти бумажки будут, помяни мое слово.

– Да, все верно, – согласно закивал Анатолий. – Срок выдачи обязательно нужно ограничить. Это тоже немаловажно. Тем не менее, все эти нюансы – второстепенные, так или иначе решаемые. Но, кроме всего прочего, есть одна действительно серьезная проблема. Уже без шуток.

– Да? – заинтересованно спросил Борис. – И в чем проблема?

– А в том, Боренька, что уже через несколько лет после начала приватизации общество расколется на две категории: на тех, кто стал миллиардерами, и тех, кто не стал. На всех остальных то есть. Через лет десять, максимум двадцать очень многие люди очнутся и начнут задавать вопросы. Серьезные, вполне закономерные вопросы. Им ведь будет казаться, что их обманули. Да, свои чеки они вроде как сами продали. Но ведь могли и не продавать. А может, вообще надо было не продавать, а скупать. Ситуация, прямо скажем, создастся неоднозначная. Неравенство в народе достигнет чудовищных масштабов. У горстки избранных в руках окажется все, а у остальных – ничего, дырка от бублика. И вот тогда…

Толя сделал паузу, жуя очередной бутерброд.

– Мне сейчас тридцать шесть, – с набитым ртом продолжил он. – Через десять-пятнадцать лет я, с твоего позволения, планирую еще немного пожить. И желательно безбедно и спокойно пожить. Да и Егор, я уверен, тоже будет не против еще попылить, потоптать.

Борис не удержался и улыбнулся шутке.

– Но это все, конечно, в очень отдаленной перспективе, – неопределенно пожал плечами Толя и, прищурившись от удовольствия, отпил прохладного пива из своего бокала. – Придумаем на эту тему что-нибудь, успеем. Времени еще вагон.

– Да чего тут думать? – с пониманием дела отмахнулся Егор. – Будем говорить, что СССР обанкротился, а мы спасали страну от бандитов или вон, от коммунистов. Мол, они всю собственность себе незаконно пытались забрать, а мы им этого не позволили. Прикинемся дурачками, согласимся: да, в приватизации случались перегибы, ошибки, просчеты; да, она была не всегда справедливой. Но, главное, что она была законной! В конечном итоге, все имущество цело, оно не ушло за бесценок криминалу и западу. Так что, по-любому, мы – герои своего времени!

Толя, немного помолчав, дружески обнял товарища и согласно рассмеялся:

– Ну да, Егорыч, да. Что-то вроде такого.

…

«А ведь и правда, ничего идейка, – думал Борис, прогуливаясь вечером по Старой площади. – Конечно, пока это еще только набросок, требующий изрядной доработки. Но такие ребята, как Егор и Толик, свое дело знают, не зря в тридцать с небольшим лет уже в Кремле сидят».

Декабрьский мороз приятно щипал лицо. Ветер поднял стремительную, похожую на легкий дымок, позёмку. Люди, встречавшиеся ему по пути, торопились по своим делам, шли, не обращая друг на друга никакого внимания. Борис на секунду остановился, плотнее застегнул пальто и, неуклюже поскользнувшись, продолжил путь.