«Мать моя женщина, – если бы я верил в Единого сейчас, стал бы обводить себя кругами, – это какие перспективы открываются передо мной?!»

Перспективы открывались слишком головокружительные, и я решил проверить все взаимосвязи молитв и прочих факторов, которые вызывали у меня это чувство опознания предметов. Ручник, кувалда и прочие инструменты раскрыли мне свои тайны, я чувствовал, сколько и чего в каждом из них содержится. От радости я цапнул кожаный мех и свою одежду, но тут меня ждал облом, оказалось, что мои чувства сути предмета касались только металлов или того, в чем они содержатся.

Еще одним, не совсем приятным открытием после серии экспериментов стало то, что без поедания сырых светящихся грибов чувство опознания также не работало, а если гриб пожарить, то я просто чувствовал материал, из которого был сделан предмет, или какой это металл, но примесей в них уже не ощущал, видимо, какие‑то содержащиеся в грибах вещества, совместно с молитвами кобольдов и моим даром мастера клинков, вызывали во мне это странное чувство.

«Ну капец, вот ведь я попал в мир!» – недоумевал я, проверяя и проверяя, как работает чувство, заменяющее множество приборов, анализаторов и химических лабораторий моего мира.

Оказалось, что, если я отойду от кобольдов за грань, когда их резонирующая молитва становится едва слышной, чувство также пропадает, а если количество молящихся оказывается меньше десяти, получаемый эффект опознания становится слабее.

«Интересно, мастера клинков, которые попадали сюда до меня, знали об этом? Жаль, что не сохранились свитки тех времен в библиотеке гномов».

Расспросы кобольдов ни к чему не привели, поскольку они просто не знали о таких вещах. Пришлось закончить свои эксперименты и заняться делом, но теперь уже целенаправленно и всерьез. Показав кобольдам первый кусок железа, который сейчас больше всего подходил к моим целям, я приказал приносить сюда только такие.

Надел кожаный фартук, который прикрывал только живот и чуть ниже, а ноги оставлял открытыми, но лучше так, чем если бы брызги металла летели бы сразу на все тело. К тому же я убедился, что при ближайшем рассмотрении он не был настоящим фартуком кузнеца. Не говоря уже о том, что кожа не сохранилась бы в таком хорошем состоянии тысячу лет, ведь меха от горна полностью рассыпались, а этой коже было не больше пяти‑шести лет. Хорошая выделка никак не гармонировала с качеством пошива. Казалось, он был сшит самым примитивным способом кем‑то, кто когда‑то видел настоящий фартук.

Вопросы Рохту быстро прояснили ситуацию: оказывается, во время последнего обмена, от магов было также получено пять рулонов кожи, которая хранилась в подвале дома жреца. Он получил заслуженную затрещину от меня за то, что умолчал об этом, а мне пришлось в который раз отвлечься от дела и, не разжигая горна, направиться в селение кобольдов. К сожалению, кроме кожи и большой глиняной бутылки каменной смолы, в подвале ничего ценного не обнаружилось. Поэтому я, выяснив, кто сшил этот фартук, отправился в его дом и заказал себе такой же, но нормального размера, а также четыре пары рукавиц, объяснив при этом, как размягчить кожу для них. Выделив это как приоритетное задание лопоухой кобольдше, которая от одного моего вида тряслась от страха, но на затрещину не нарвалась, я опять отправился к себе, проклиная Рохта за то, что утаил информацию о подвале и заставил меня мотаться туда‑сюда.

Вернувшись в свою пещеру, я с удовольствием объявил ему, что за сокрытие информации он отправляется на неделю работать таскателем. Блеснувшие злостью его глаза мне очень не понравились, поэтому, подойдя к Грыху, я попросил его после недели таскания обеспечить неблагодарной маленькой твари ответственное и серьезное дело, подальше в шахтах. Его глаза, сверкнувшие торжеством, мне понравились, так что я отправился наконец к горну, чтобы приступить к работе, но опять пришлось отвлекаться. Это меня откровенно раздражало, каждый раз, когда я пытался взяться за дело, возникала мелочь, которую нужно было срочно решить. В этот раз я вспомнил, что у меня нет под рукой воды для закалки, а также нет емкости, в которой эту закалку проводить. Видимо, ранее тут было что‑то подобное, судя по каменной трухе рядом с наковальней, но время все разрушило.

Пришлось приказать гномам выдолбить небольшой отвод от озера, а также временное углубление в скале, которое заполнялось водой рядом с наковальней, а чтобы она не переливалась через край, такой же отвод в озеро. Временное, но эффективное решение.

В следующий раз, прежде чем надеть новый фартук, я проверил все, чтобы не взбеситься от очередной помехи и невозможности начать дело. Только когда я убедился, что все приготовлено: уголь, металл, вода, а также грибы имеются в достаточном количестве, я приказал кобольдам поджечь каменный уголь. Я думал, что увижу древние технологии высекания трения и прочего, но оказалось все проще. Один из кобольдов просто подошел с куском угля и аккуратно опустил часть его в магму, затем, дождавшись, когда тот воспламенится, просто пришел назад и под моим удивленным взглядом проделал то же самое для всех кусков, лежащих в горне.

Поставив одного кобольда на поддув, я показал, как правильно поддерживать нужную мне температуру, а чтобы он не очень уставал, решил выделить на эту процедуру сразу троих, благо количество пришедших хватало на все, что я задумал.

Как только пламя привычно загудело, а от угля и разогреваемого металла, который я сунул в горн, пошел знакомый запах, я отрешился от всего мира, поскольку смог наконец‑то заняться любимым делом. Когда первая металлическая кирка была закончена, закалена и отпущена под темно‑вишневый цвет для больших ударных нагрузок, я с удовольствием стал наблюдать, как после этого и моих прикосновений она стала приобретать знакомый черный цвет. Съев сырой гриб и заставив молиться кобольдов, я с огорчением понял, что изделие получилось так себе, если бы не мое усиление, то стало бы откровенным хламом.

«Может быть, лучше подготавливать металл вместе с чувством опознания? – подумал я. – А потом его ковать?»

Обдумав все, я решил, что сейчас главное для меня – обеспечить массовый выпуск инструмента, да простит меня мастер Тарак, в ущерб его качеству.

Кобольды, которые проходили мимо или помогали мне, во все глаза смотрели, как греется до слепящего цвета металл, а потом, под ударами кувалды, приобретает вид изделия. Молотобойца мне здесь не найти, поэтому приходилось все делать самому, но благодаря моему дару железные изделия, пусть и пока не стальные, были в десятки раз лучше того каменного ужаса, которым кобольды пользовались сейчас.

«Как только свяжусь со своими, надо будет механизировать тут все, – думал я, поднимая и опуская кувалду, – в первую очередь, сделаю себе простой механический молот, а то такими темпами я тут загнусь. Потом уже можно будет думать и об остальных улучшениях».

…Рутина потекла день за днем, я ковал, в основном, кирки и лопаты. В отсутствии дерева для рукоятей приходилось делать все железным, но кобольды, не зная ничего лучшего, получив железные инструменты, стали молиться чаще, что, конечно же, повлияло в лучшую сторону на качество выходного материала, но все же это была пока не сталь. Возиться с экспериментами по преображению железа категорически не хотелось, поскольку требовало очень много времени, которого сейчас не было. Медленно, но стабильно выдавая по семь кирок в день, я ускорил прохождение туннеля, хотя никак не мог придумать, как можно упрочнять своды. Рудокопы хоть и стали быстрее поставлять каменные блоки для этих целей, благодаря новым инструментам, но все же это было слишком медленно, с моей точки зрения.

– Великий, – от мыслей меня отвлек голос Грыха. В последнее время он все заметнее возвышался среди своих сородичей, я видел, что он сформировал вокруг себя небольшое сообщество крепких и сильных кобольдов, которые, вооруженные моими ломиками, быстро наводили порядок или отправляли на работы своих сородичей. Ломики были по сути лишь рукоятками от кирок, но от этого не становились менее эффективными в их руках.

«Ничего, сделаем мы из вас воинов, – скрывал я усмешку, глядя на их потуги казаться большими и значимыми среди остальных, – а принадлежность к немногочисленной касте всегда котировалась среди населения. – Скорее бы мы уже на поверхность пробились».

– Да, Грых, – когда жрец второй раз меня осторожно окликнул, я положил закаливаться заготовку кирки в воду, а сам повернулся к нему.

– Проходчики, – я сам велел называть тех, кто копал туннель, этим названием, – они прислали сообщение, наткнулись на новые мягкие породы, которые часто осыпаются.

– Пошли посмотрим, давно я не был в своем туннеле. – Я заинтересовался его заявлением и решил проветриться, за последнее время я так надышался запахами угля и металла, что стал часто кашлять и отхаркиваться серой слюной. Видимо, моя работа никак не шла на пользу организму, но особого выбора не было. Я пытался несколько раз привлечь к кузнечному делу кобольдов, но это оказалось бесполезным делом, они, при виде наковальни, меня, раскаленного металла, падали на пол и начинали молиться, так что приходилось их выгонять и работать самому.

Начало туннеля я помнил, поскольку сам видел, когда они начали копать, но даже не подозревал, что он будет таким протяженным на текущий момент. Перед уходом я глянул на свой самодельный календарь и с ужасом понял, что нахожусь под землей почти три месяца. Если вдуматься, три месяца без солнца, на грибах и воде! Мой счет к гномам становился все больше!

Идя по узкому и низкому туннелю, поскольку кобольды копали чуть выше своего роста, чтобы укрепить потолок и уменьшить затраты на туннель большой протяженности, я сразу увидел, когда они перешли на массовое использование железного инструмента. Если раньше стены, пол и потолок были неровными, изрытыми и с большим количеством борозд, то сейчас я видел более гладкую и правильную поверхность.

«Сразу, как только выберемся на поверхность, нужно будет озаботиться заготовкой дерева, – думал я по пути, – ковать металлические пруты для черенков слишком долго и трудозатратно, с деревянными же я смогу выдавать по десять, а то и двенадцать наверший в день».

Очень скоро на моем пути стали попадаться кобольды, которые, используя глиняные корзины или волокуши из странного волокнистого материала, вытаскивали в боковые туннели от основного землю и обломки камня.

– Мы нашли несколько полостей и подземных рек, так что скидываем в них выгребаемую породу, – объяснил мне один из кобольдов, когда я спросил, куда они это все тащат.

Практически на коленках пробираясь по проходу, я заметил, что порода меняет свой цвет на более темный, также все чаще на стенах была вода, а кое‑где кобольды даже замазывали стенки прохода глиной.

– Проходчики говорят, такой туннель долго не простоит, – неправильно понял мои мысли Грых, глядя, как я смотрю кругом и трогаю руками замазанные глиной участки, из‑под которых медленно, но сочилась вода.

– Ничего страшного, – отмахнулся я, – главное – попасть на поверхность. Там я найду путь к своим, а дальше ты поразишься, насколько изменится ваша жизнь.

– Это страшно? – внезапно спросил он меня. – Такие изменения?

– Это к лучшему, Грых! Вы живете без цели, без интересов, и пусть вас такая жизнь устраивает, но устроит ли она вас, когда гномы или еще кто‑либо до вас доберется? С нынешним уровнем технологий вас быстро устранят как помеху на пути, так что моя ближайшая цель – это усилить и возвысить вас. Вот увидишь, сколько дадут вам нового и необычного гномы и люди, которые подчиняются мне наверху.

– Ты тоже там Бог, о Великий? – Грых в священном восторге склонил свою голову.

– В каком‑то смысле да, – хмыкнул я без ложной скромности, ведь все то, что построено и есть там сейчас, произошло с моей подачи.

Наш разговор прервался, поскольку появились три хмурых кобольда, несущих четвертого, на котором живого места не было от вздувшихся волдырей.

– Что произошло? – удивился я, впервые увидев такие странные болячки у местных.

Грых достал из своего пояса маленькую бутылочку и, нагнувшись к лежащему без сознания кобольду, влил ему в рот немножко черной жидкости, в запахе которой я опознал каменную смолу.

– Мы пробились наверх, – пока жрец занимался раненым, ко мне подошел один из тех, что принес его, и упал на колени, – Норх первым шагнул вперед, но ослеп и получил вот такие волдыри, никто из проходчиков не хочет повторить его судьбу, все ждут вас, Великий.

«Что там произошло? – удивился я и взволнованно ускорил шаг. – Что могло так на него повлиять? Они к магме подходят вплотную! Откуда такие ожоги?»

До проходчиков идти пришлось долго, настолько, что я стал понимать, какую работу проделало селение кобольдов, чтобы проложить этот неровный, ветвящийся, узкий и тесный туннель.

Свет солнца я узнал сразу, когда выкарабкался из туннеля в небольшую пещеру, которая где‑то впереди имела выход на поверхность. Узкими тонкими лучами он пробивался в дальнем проходе, а в темноте пещеры рядом со мной кучковалась толпа усталых и чумазых кобольдов, с моими кирками на плечах.

– Где Норх получил ожоги? – поинтересовался я у них, преодолевая огромное желание броситься вперед.

– Вон там, Великий, – один из кобольдов, заляпанный землей и глиной, показал мне туда, где был проход.

Под их испуганными взглядами я забрал ломик у Грыха и, приказав ему не следовать за мной, пошел вперед. Лучи солнца, ударившие мне по глазам, привыкшим к сумраку пещер и вечному зеленому люминесцентному свету, были подобны прожектору, который внезапно направили в лицо. Ойкнув, я зажмурился и сделал пару шагов назад.

– Да, Великий, именно на этом месте, – подсказали мне сзади испуганные голоса.

«Похоже, солнце губительно действует на их глаза, привыкшие к сумраку, а также кожу, никогда не видевшую солнца и не попадавшую под воздействие ультрафиолета», – подумал я, пока стоял, приучая глаза к солнечному свету.

«Накрылись мои желания устроить лесозаготовки. – Я осторожно приоткрывал глаза и делал шаг вперед, потом назад, чтобы не слепнуть даже не от слишком ярких лучей, которые пробивались через щели вверху пещеры. – Кобольдам, пожалуй, заказан путь наверх, а один я не собираюсь этим заниматься, и так почти месяц горбатился в кузне».

Наконец глаза привыкли к свету, и я прошел вперед, наслаждаясь теплом. Повернувшись назад, я увидел, что кобольды, узревшие меня в лучах губительного для них света, упали на пол и стали молиться. Горловое пение привычно пронзило меня, заставляя клетки всего тела вибрировать. Ради проверки одной своей теории, я достал кусочек сырого гриба и съел его, ожидая прихода чувства опознания. Когда оно появилось, я из исследовательского любопытства прикоснулся рукой к стене пещеры и с удовлетворением ощутил, как подо мной, метрах в пятидесяти, отозвалась медная жила с большой примесью серы, а также чуть правее и ниже ощущались залежи железа, по содержанию в них кислорода похожие на красный железняк.

«Угу, – довольно пробормотал я, радуясь, что мысль подтвердилась и моя способность работает и таким образом, – потом проведу исследования, насколько и как далеко я чувствую руду, а также сколько молящихся кобольдов нужно, чтобы увеличить радиус ее нахождения. Ладно, это все потом, сейчас главное – выйти и понять, где я, а также как найти мой. Ради этого кобольдов придется оставить на время одних».

– Грых, – я вернулся к кобольдам, которые продолжали молиться, – основную массу проходчиков отошли в селение, пусть отдыхают и занимаются привычными делами, остальные пусть укрепляют и поддерживают туннель, меняясь при этом с теми, кто отдохнул. Вход в него заложите, когда я вернусь, дам знать о своем приходе вот таким стуком, и вы уберете перегородку.

Я постучал по камню пещеры рядом с проходом вниз, с тремя длинными и двумя короткими интервалами.

– Ты покидаешь нас, Великий?! – Похоже, из всего моего предложения он услышал только одно.

– На время, Грых! – отрезал я, погрозив ему ломиком. – Я обещаю вернуться, у меня внизу слишком много незаконченных дел, чтобы оставить теперь все как есть, уж поверь мне.

Не знаю, что помогло больше, моя убежденность или ломик в моих руках, но он склонился передо мной, а затем, раздавая приказы, повернулся к кобольдам. Пещера стала быстро пустеть, а я, кинув ему спокойный взгляд на прощанье, шагнул вперед, туда, где приветливо светило солнце.

Хоть глаза и привыкли к солнечным лучам, но когда я, раздвигая заросшие кусты и свисающие корни деревьев, выглянул наружу, прямой солнечный свет все равно на время ослепил меня, и прошлось промаргиваться и ждать, пока глаза прекратят слезиться.

Постоянно напоминая себе, что я нахожусь теперь на поверхности, спокойная жизнь под землей закончилась и напасть на меня могут откуда угодно, я осторожно вышел из пещеры и огляделся, чтобы понять, что очутился в преддверии гор, которые поросли кустарниками и редкими деревьями, а ниже и впереди виднелась равнина. Что еще привлекло мое внимание, так это ветвящаяся змейка, отличавшаяся цветом от равнины и походившая на хорошо освоенный караванный путь.

«Похоже, мне туда», – понял я и оглянулся вокруг.

Около двух часов я потратил на то, чтобы оставить не только возле пещеры, но и везде вокруг небольшие зарубки на деревьях или кучки сложенных камней в виде указателей, чтобы не забыть и не разминуться потом с единственным входом в мир кобольдов. Я прекрасно понимал, что в противном случае можно будет забыть о своих мечтах, о металлургии и о мести гномам, так что, не жалея сил, делал себе множественные подсказки на будущее.

Когда работа была закончена, я посмотрел на солнце, которое сдвинулось на горизонте в сторону заката.

«Надо раздобыть еды, а также подумать о воде», – подумал я, прикидывая путь от нынешнего места до дороги на равнине. По всему получалось, что идти мне весьма приличное расстояние, а у меня, кроме котомки с грибами, ломика и пары серебряных самородков, ничего не было. Я специально не стал брать с собой больше. Мало ли кому я попадусь в руки, не хотелось бы, чтобы меня начали пытать, стараясь выведать, где я взял самородки золота и серебра, а два небольших кусочка не вызовут особых подозрений, с учетом моей внешности. О да! Себя я уже видел в одной из небольших заводей, которые образовывал найденный мной ручей. Зрелище было то еще: заросшие волосы, редкая борода и зеленая одежда прямо‑таки вызывали ко мне чувство расположения. Я, встретив такое чудо на своем пути, лучше бы прогнал его от греха подальше, но вот поскольку сейчас этим самым чудом являлся я сам, то оставалось только надеяться на свое знание местных реалий, подвешенный язык и два самородка серебра – больше рассчитывать было не на кого, да и не на что.

Как ни странно, но ломик мне пригодился очень скоро. Как для того, чтобы метким броском убить незнакомую мне птицу, так и для того, чтобы с помощью найденного куска кремния разжечь огонь. Едва дождавшись, когда мясо, нанизанное на палочки, будет готово, я с наслаждением впился в него зубами.

– М‑м‑м, – я испытал все радости бытия, когда съел все до единого кусочка и блаженно раскинулся на траве.

«Как мало нужно человеку для счастья, если у него перед этим все отнять, – думал я, замирая от накатившей на меня сытости и неги, – кусок мяса, глоток воды – ты счастлив и доволен».

Съев последний сырой кусочек гриба, я задумчиво посмотрел в сумку. Понимая, что без них у меня будет ломка, я нажарил и запаковал грибы в пару глиняных горшков, но вот как долго они протянут, я не знал. Если испортятся за пару дней, меня ждут печальные будни.

«Блин, рассуждаю сейчас как наркоман о дозе», – поймал я себя на этой мысли, убрал за собой костер и останки пиршества, закопал все в выкопанную ямку и отправился в путь.