– Сам не видел, – признался Антеро. – Думаю, каждый видит её так, как свою жизнь прожил да какую смерть принял. Знаю только, что переправиться через Туонелу нельзя иначе как на лодке, пришедшей с того берега, и что обратной дороги уже не будет. Стерегут границу Маналы грозные стражи – глаза у них огненные, а лица железные, и сами они – сыновья властителя мира мёртвых – бога Туони. Ступившего на землю Маналы человека дочери Туони опоят напитком забвения, холодным и горьким, а сыновья сплетут железные сети, усаженные острыми крючьями, чтобы преградить дерзкому дорогу вспять. Пока сияет на небесах месяц и солнце ходит по небосводу, никто из живых не должен по доброй воле стремиться в царство Туони, в холод и мрак Маналы.

Рунопевец умолк; только ручей журчал в ночной тишине, да слышался вдалеке неугомонный хор лягушек.

– А правда ли, что Вироканнас обучил тебя колдовству?

– Куда мне! – отмахнулся Антеро. – С этим родиться надо. Он немало рассказал мне о колдовском искусстве. Ему учатся всю жизнь, не переставая, потому что волшебная сила – это прежде всего обширные знания и умение чувствовать природу вещей. И ещё не забывать о том, что у каждой стихии, у каждого места и явления в этом мире есть свой бог, свой дух – хозяин.

– Помню, чинили мы с отцом невод, – сказал Тойво, – мне лет семь было. Я возьми и спроси его, каких богов чтят лопари…

– Кто о чём, а чудной о лопарях, – усмехнулся Антеро, вспомнив ходившую в Сувантоле поговорку, и продолжил: – Верховный бог – громовержец Укко, Хозяин неба. Гром – голос его, молнии – его стрелы. Когда мчится Укко по небу, далеко слышна его могучая поступь. Жена Укко – богиня земли, добрая Рауни. Лесным царством – Метсолой правят Тапио и Миэлликки, и в помощь им их многочисленные дети во главе со старшей дочерью Теллерво. Подводные скалы, валуны и пороги принадлежат Киви-Киммо, а стремнинами и водоворотами рек и морей владеет грозный Ику-Турсо – некогда самый опасный для людей. Старый верный Вяйнямёйнен сразился с Турсо и победил его; тогда дух поклялся никогда впредь не вредить людям и поныне держит слово. В каждой реке, в каждом озере есть свой водяной – ветихинен, а главные над ними – Хозяин и Хозяйка морские, Ахто и Велламо.

Тойво показалось, что на последнем слове голос Антеро дрогнул. Он только что хотел попросить родича сыграть на кантеле, но, взглянув на его задумчивое лицо, понял, что не стоит. Антеро, словно уловив мысль племянника, продолжил:

– Заклинания недаром звучат в виде песнопений, особенно те, что обращены к морю и ветру. Слышат боги-хозяева музыку, и трогает она их сердца; стихает буря и не ярятся более морские волны, когда ветер и море вторят плавному напеву, а под напев скорый и нестройный бушуют они ещё сильнее.

Всякий бог-хозяин как человек – уважения требует и подарки любит, но не столько для себя даже, сколько для своих владений. Веди себя учтиво да поступай по совести, тогда бог не рассердится.

Что до борьбы колдунов со всяческой напастью – то каждое явление, каждая вещь имеет своё начало и происхождение. Чтобы совладать с чем-либо, необходимо назвать его исток и пригрозить бедой, если это что-то не подчинится воле заклинателя.

Однако, заклиная даже злое явление, его невозможно изгнать за грани мира – таков уж закон мироздания, что если где-то убывает, то в другом месте непременно должно прибыть столько же. Потому укрощённую напасть заклинатели изгоняют в пустоши, на скалы и в болота, в непроходимые дебри и вечные льды, где они никому не повредят; злой волшебник способен изгнать и на других людей, но это грешно и в конечном счёте опасно для самого волшебника – она может вернуться к нему своей волей либо волей более могучего противника.

– Стало быть, колдовские знания – не человеческая тайна?

– Изначально – нет. Знания-истоки рассеяны по миру, как семена по пашне, они постоянно прорастают, приносят плоды – чародею важно научиться находить их и использовать, но только на благие цели. Однако сейчас многие волшебники берегут заговоры и не открывают их кому попало, боясь, что, став известными всем, заклинания лишатся силы.

Чем больше чародей знает о происхождении вещей, тем он сильнее, тем больше сущностей и явлений ему послушно. Так смотрит на мир хозяин, и этому учил народ Калевы старый верный Вяйнямёйнен, первый человек и самый могучий чародей на свете. Он не жалел знаний и трудов для человеческого рода, ибо хотел сделать этот мир лучше, а людей – более счастливыми.

С именем Вяйнямёйнена как-то связано и само чудесное Сампо…

* * *

Крепкий лохматый жеребец с длинной гривой, заплетённой в косы, весело бежал по дороге вдоль опушки леса; с дуги заливался колокольчик, полозья богато украшенных саней легко скользили по свежему снежку, совсем недавно покрывшему осеннюю землю. Радостно было возвращаться домой после целого года странствий в чужих краях – года трудов и поисков, опасных стычек с лопарскими чародеями, битв на мечах и на песнях, года, когда даже такому могучему волшебнику, как Вяйнямёйнен, бывало тяжко. Даже сейчас, возвращаясь в родные края, герой не был свободен – коварный север, приняв его как гостя, наградил на прощание задачей, да такой трудной, что всё, пережитое и сотворённое волшебником ранее, не могло сравниться с ней.

Старый Вяйне не унывал – вся его жизнь состояла из поиска ответов на бесчисленные загадки мира – в них он черпал новые знания и увеличивал свою силу, которую затем обращал в помощь людям. Но ответ на новую загадку не встретился мудрецу нигде – даже Верхний и Нижний миры хранили молчание, и сам Хранитель песен Виппунен, знающий обо всём на свете, не мог поведать ни слова. Ответа не было ни в прошедшем, ни в настоящем временах, значит, предстояло сотворить его во времена грядущие, и здесь нужны были совет и помощь великого мастера-умельца.

Вдоль дороги всё чаще стояли хутора и деревни. Встречные люди, узнавая могучего седобородого человека, сидевшего в санях, радостно приветствовали его. Вскоре сани остановились на подворье высокого дома. Наличники и причелины терема были украшены затейливой резьбой, изгибы которой напоминали языки пламени, на коньке красовалась резная голова лошади, а в узорах ветреницы угадывались молот и клещи.

Быстроглазый мальчишка в коротком овчинном полушубке и шапке с торчащими кверху ушами принял коня, молоденькая девушка, завидев приезжего, поспешила в дом и вернулась с кружкой пива, которую с поклоном поднесла знатному гостю. С благодарностью приняв угощение, Вяйнямёйнен направился к заднему двору, откуда поднимался чёрный дым и слышались стук и звон множества молотов.

– Доброго дня тебе, Ильмаринен! – крикнул Вяйне, переступив порог кузницы. – Жаркого огня твоему горнилу и сильной руки твоему молоту!

– Вяйнямёйнен! – Статный голубоглазый богатырь, с огненно-рыжими волосами и бородой, в длинном кожаном переднике, шагнул из глубины строения навстречу гостю. – С возвращением тебя, брат!

Братья обнялись – то была поистине добрая встреча.

Впереди ждал весёлый пир на всю округу в честь возвращения сородича, песни и продолжительные рассказы. Несколько дней спустя Вяйнямёйнену удалось поговорить с братом с глазу на глаз.

– Я слышал о невиданном чуде, имя которому Сампо.

– Что это такое? – с любопытством спросил Ильмаринен.

– Оно создано из лебяжьего пёрышка, молока нетельной коровы, ячменного зерна и овечьей шерсти. Оно щедро дарит своим владельцам хлеб и соль, а если надо – то и золото.

– Ловко придумано! – похвалил кователь. – Всем вещам вещь! Кто же рассказал тебе о ней?

– Лоухи, – вполголоса ответил Вяйнямёйнен.

– Ведьма! – нахмурился Ильмаринен. – Хозяйка Похъёлы! Сказывают, она в родстве с самим Хийси! Выходит, ты…

– Да, я был там. И довольно долго, хотя попал в Сариолу не по своей воле. В Туманном море лодка моя оказалась разбита, а самого меня носило студёной водой словно щепку несколько дней, пока буря не утихла. Я был слаб, точно новорождённый, и, признаюсь, мне пришлось солоно как никогда.

Лоухи приютила меня, приняла радушно. Она дала мне пищу и кров, излечила мои раны. Когда я встал на ноги, не раз предлагала мне остаться в её краю насовсем, однако мне хотелось домой. Когда я спросил Хозяйку Похъёлы, чем могу отблагодарить её за гостеприимство, Лоухи назвала Сампо…

– Для тебя, брат, я готов на всё что угодно, – произнёс Ильмаринен. – Но на благо похъёлан работать не желаю, даже если бы я знал наверняка, как изготовить Сампо. Ни к чему такое чудо этому злобному народишку.

– Лоухи верит, что Сампо осчастливит её народ, и её желание можно понять. Похъёлане заброшены судьбой на самую суровую окраину этого мира, и жизнь их на редкость тяжела. Кто знает, может быть, вещь, подобная Сампо, поможет им измениться к лучшему…

– В это верится с трудом, – сурово возразил кователь.

– Чтобы сотворить Сампо, одних только знаний недостаточно, – продолжал Вяйне. – Нужно умение, нужно искусство. А кто сравнится в этом с тобой? Ты выковал небесный свод, устроил крышку воздуха, да так славно, что на небе не осталось следов молота и клещей.

– Что было – то было, – не без гордости взглянул ввысь Ильмаринен.

– Разве тогда ты думал, что небо будет у одних людей и что его совсем не достанется другим?

– Не думал, конечно. Тогда и людей-то на свете не было, – кивнул Ильмаринен. – Только ты, старший брат, да я, да Сампса Пеллервойнен, посадивший леса, да ещё несколько – те, что помогали Создателю устроить этот мир, – вот и всё.

– Я верю, брат, что, начавшись в Похъёле, Сампо разойдётся по всей земле и послужит миру новым благом сродни солнцу и луне, морю и воздуху.

– Что ж, если так, то можно попробовать. Хотя сам я охотнее устроил бы Сампо здесь, нежели в туманной Сариоле.

* * *

Наступил черёд Тойво стоять в дозоре. Антеро спал, положив под голову мешок с одеждой, Тойво сидел на бревне, обхватив руками дротик, и глядел в костёр. Близилось лето, и ночи становились коротки; придёт ещё время, когда солнце станет скрываться за краем неба, лишь немного уступая вечерним сумеркам. Но сейчас ночь, сохранившая ещё немного времени для своей темноты, была по-настоящему волшебной. Она стёрла границы и очертания, и небольшая поляна с кружком света от костра посередине сделалась бескрайней и таинственной. В темноте о чём-то шептались ветви деревьев, тёмные силуэты которых сплетались в небывалые образы, а небо, усеянное большими яркими звёздами, висело низко-низко, едва не задевая еловых макушек. Казалось, что стоит подпрыгнуть чуть выше – и можно ухватить рукой Отаву, словно ковш за ручку.

Внезапно Тойво почувствовал чей-то взгляд, и тут же увидел за раскидистой елью, до которой едва доставал свет костра… человека? Нет. Ни один человек не появится из леса так бесшумно. Длиннопалыми лапами, покрытыми густой шерстью, отводил пришелец еловую ветку; Тойво успел разглядеть длинный носище и нависшие, лишённые волос, брови, из-под которых вспыхивали, отражая огонь, маленькие глазки…

– Антти!

Оказалось, что рунопевец не спал. Он лежал на спине с открытыми глазами и наблюдал за незваным гостем. Тойво поднял было дротик, но Антеро положил руку ему на плечо, шепнув: «Не надо!» – а сам шагнул навстречу пришельцу и выставил перед собой ладонь:

 
Чадо леса, муж косматый,
Дикий зверь с двумя ногами,
Ты зачем посмел явиться
Пред очами человека?
Я овец твоих не трону —
Эти овцы – злые волки,
Я коров не потревожу,
Тех оленей длинноногих.
Уходи, укройся в чаще,
В шалаше средь бурелома,
Где рождён ты дочкой Хийси,
Молоком медвежьим вскормлен!
 

Существо дико сверкнуло глазами и исчезло так же тихо, как и появилось, – только заколыхались еловые лапы.

– Подбрось-ка хворосту, – сказал рунопевец. – Пусть огонь будет высоким. Ложись спать, я покараулю.

– Этот косматый – кто он? – спросил Тойво. – Зачем он приходил к нам?

– Он бы то же самое спросил у нас с тобой, если бы умел разговаривать по-человечески, – ответил Антеро. – Это мы в его лес пожаловали, вот и вышел взглянуть. Это меньшой хийси, дикий человек леса.

Они не в родстве с Хозяином леса Тапио, и разум их ближе к звериному – огня боятся, ходят нагишом, однако обижать их без нужды нельзя – они всё же часть народа Метсолы, и на людей похожи как никакой другой зверь.

Одного из меньших хийси знал наш Кари – ушёл он как-то в лес дальше обычного, да и оказался с косматым по соседству. Угощал хийси сухарями да салом, и тот в долгу не оставался – то зайца человеку притаскивал, то тетёрку. Когда пообвыклись, Кари даже говорить с ним пытался, да только косматый по-людски не понимал – только лопотал что-то да чирикал, как воробей. Потом смешно получилось: задремал как-то Кари на солнышке, куртку скинул и башмаки тоже – полдень жаркий выдался. А хийси уж тут как тут – он и раньше видел, как люди одежду носят, и тоже захотел попробовать, а как надо – не знал. Напялил куртку задом наперёд, руки в башмаки засунул, снять не сумел – и давай блажить на весь лес да бегать туда-сюда, – подумал, что человечьи штуки его поймали. Кари проснулся – и вдогонку, да куда там! Так и оставил косматого в покое, а вскоре и вещи свои в лесу отыскал – вернее то, что от них осталось.

Остаток ночи прошёл спокойно. Лесное чудо после забавного рассказа не казалось страшным и, словно понимая это, не тревожило отдых путников.