За полтора года османского плена я исписал не одну страницу своего дневника, так что мне даже пришлось заказать новый переплет. К счастью, в местном скриптории я наткнулся на грека, который, тайком ознакомившись с текстом моей рукописи, пообещал сделать работу в кратчайшие сроки и даже взялся проиллюстрировать несколько страниц. А пока мой новый приятель занят этим непростым делом, я кратко изложу все, что приключилось со мной во время пребывания в османской столице.

Стоит заметить, что с самого первого дня я поселился в роскошном особняке моего друга и, по совместительству, хозяина Махмуда. Расположенное недалеко от столицы, и наводненное сотнями слуг, музыкантов и танцовщиц, это имение могло соперничать с резиденцией самого султана, что было вовсе не удивительно, ведь Махмуд, происходивший из династии влиятельных аристократов Чандарлы, приходился братом великому визирю – Халилю-паше, а заодно супругом одной из дочерей Мурада. Повелитель османов так любил своего добродушного зятя, что не мог отказать ни в одной его просьбе.

Именно благодаря протекции Махмуда я свел знакомство со многими влиятельными вельможами, которые глядели на меня с любопытством и не испытывали ни капли враждебности.

Менее чем за год я довольно сносно освоил местный язык, который представляет из себя смесь тюркского, арабского и персидского, обильно сдобренных местным диалектом. Научившись понимать людей, с которыми проживаешь бок о бок, невольно проникаешься их культурой, нравами и обычаями.

Стоит сказать, что обычаи и традиции здесь играют особую роль – ими пронизана вся жизнь империи и именно они, вкупе с крепкой властью султана, составляют основу османского государства. Столь же важна здесь религия, которая тесно переплелась с традициями кочевых народов, прежде населявших Среднюю Азию и Анатолию. Коран – священная книга мусульман, является одним из основных источников права. Однако толковать и разъяснять Коран может лишь небольшой круг ученых-богословов, которые составляют так называемые иджмы, на основании которых и выносятся все судебные решения. Законы, издаваемые государством, целиком и полностью согласуются с нормами шариата.

Мое происхождение и моя вера тут никого не заботят и все стараются относиться ко мне с почтением и благодушием. Быть может, это объясняется огромным авторитетом, которым повсеместно пользуется Махмуд. Но мне кажется, что это тоже часть османской традиции, которая провозглашает терпимость к другим народам и верованиям.

Христиане и иудеи жили на этих землях задолго до прихода сюда турок. Они продолжают жить здесь до сих пор, хотя и ограничены в правах по сравнению с мусульманами. И все же такая жизнь гораздо лучше той, что ожидает их в раздираемых междоусобными войнами христианских государствах, где давно уже нет ни закона, ни порядка, где процветает религиозный фанатизм и где сам воздух отравлен страхом.

Одной из главных повинностей немусульманского населения в империи является так называемый налог кровью, который представляет собой принудительное изъятие из семей мальчиков разного возраста, чтобы затем воспитать из них преданных слуг султана. Несмотря на то, что для любого цивилизованного человека данная мера представляется не чем иным, как проявлением варварства и чудовищного произвола, я наблюдал за тем, как многие семьи добровольно отдавали своих детей султанским прислужникам полагая для них это лучшей долей. Почему так, я сейчас объясню.

Мальчиков, отобранных по «девширме», отправляют в столицу империи, где их обучают языку и некоторым наукам. Самых талантливых берут во дворец, где они продолжают учиться и нередко делают блистательную карьеру при дворе султана. Некоторые из этих юношей, возмужав, заседают в совете падишаха, наравне с представителями древних аристократических родов. Остальные поступают на службу в корпус янычар, что не менее почетно, ибо эти воины – краса и гордость османской армии.

Построив такую систему, султан получает возможность отбирать для службы государству людей исходя из способностей и таланта, а не за счет их высокого происхождения и родословной. Такой порядок сильно бьет по влиянию аристократов, которые редко заботятся об интересах государства, ибо они тщеславны и жадны до власти и богатства. А ведь ни властью, ни богатством пресытиться невозможно.

В то же время оторванные от семьи и дома христианские ренегаты помышляют лишь о том, чтобы своей верной службой угодить султану, ставшему над ними единственным опекуном и защитником. Их дела и таланты вознаграждаются по заслугам и приумножают могущество и славу Османской империи.

Именно теперь, понимая, как устроена государственная и военная машина империи, я ясно осознаю причины ее невероятных успехов и побед. И, к своей великой горечи, понимаю – моим собратьям-христианам нечего противопоставить этой огромной и неудержимой силе, что очень скоро обрушится на их несчастные головы.

* * *

Весь минувший год я беззаботно провел в поместье Махмуда. Когда же обучение подошло к концу, передо мной открылись запретные двери султанского дворца. Махмуд провел меня по богато украшенным павильонам и роскошным зеленым садам, где день и ночь воркуют «райские птицы» и растут диковинные плоды, сладость которых доступна лишь султану и его семье. У самого дворца, на крытой террасе, мне вновь довелось увидеть падишаха в окружении многочисленных вельмож. Одутловатое и уставшее лицо Мурада, вместе с тем светилось радостью, ибо он отбывал в Манису – место своего будущего отдохновения.

В тот же самый день, в небольшой дворцовой мечети я увидел и принца Мехмеда, который с гордым видом опоясывал себя мечом своего великого предка – Османа. Этот символический акт совершался в знак того, что новый султан готов возглавить армию и повести ее в бой на защиту страны или на завоевание новых земель.

Уже тогда, уловив непреклонный блеск в глазах молодого султана, я понял, что этот энергичный юноша еще докажет, что он достоин носить священный клинок своего прадеда.

Впрочем, мое мнение разделяли лишь очень немногие. Придворные показывали пальцами на своего будущего владыку и украдкой улыбались.

– Старый лев ушел, а молодой еще не оторвался от груди матери, – шептались они. – Теперь управлять страной будем мы.

Но Мехмед не стал довольствоваться формальным титулом и с первых же дней начал борьбу за власть. Главным соперником молодого султана был великий визирь, которого поддерживали практически все именитые и старейшие дома империи. Их всех объединяло крайнее неприятие перемен, а Мехмеда они считали вспыльчивым мальчишкой, неспособным принимать самостоятельные решения.

Чтобы противостоять оппозиции, султан окружил себя выходцами из янычарского корпуса. Среди них был хорошо знакомый мне евнух Шехабеддин, а также хитроумный Заганос, который имел репутацию крайне опасного и расчетливого человека.

Апогеем придворной борьбы стало восстание янычар, которое перевернуло обычно размеренную и спокойную жизнь столицы. В тот день султан едва не лишился жизни от рук разбушевавшихся солдат и лишь вмешательство великого визиря спасло Мехмеда от неминуемой смерти. Это восстание поставило точку в грандиозных планах юного падишаха, он был вынужден подписать обращение дивана к своему отцу с просьбой как можно скорее вернуться в столицу и усмирить мятеж. Все понимали, что возвращение Мурада не сулит ничего доброго ни Мехмеду, ни его соратникам и многие из окружения молодого султана уже готовились к худшему.

В эти дни Мехмед часто прогуливался по тенистому саду, слушая пение соловьев и о чем-то размышляя. Я часто видел его там, в сопровождении всегда немногословного янычара, по имени Омар, о котором рассказывали много удивительных историй.

Уже прошел год, как я находился в плену у турок, и все уже привыкли к моим частым визитам во дворец. Мехмед тоже замечал мое присутствие, но ни разу не заговорил со мной.

До того судьбоносного утра, которое я подробно изложил в своем дневнике.

* * *

21 июня 1446 года (1 год и 7 месяцев после битвы при Варне)

…В Эдирне установилась страшная жара, какой не припомнят даже местные старожилы. Нещадно палящее солнце уничижает посевы, становится причиной пожаров и смертей. Жители стараются лишний раз не покидать свои дома, однако нависшая, подобно облаку духота не отступает даже ночью, продолжая кружить над столицей и досаждая измученным горожанам. Из-за отсутствия дождей пересохли все каналы, а реки превратились в маленькие ручейки. Еще немного и в городе начнет недоставать пресной воды, а это уже грозит серьезными последствиями, ведь люди и без того доведены до отчаяния.

Впрочем, никакие трудности не могли изменить рутинную жизнь дворца, где все продолжало идти своим чередом. Уставший от государственных забот Мехмед, по своему обыкновению, отправлялся гулять в парк. Там, в тени высоких деревьев, у журчащего ручейка, дающего спасительную прохладу, правитель османов наслаждался короткими минутами покоя. Однажды его отдых был прерван одним из придворных евнухов, который попросил государя срочно принять важного посла. Мехмед недовольно скривил губы и, не открывая глаз, бросил слуге:

– Пусть его приведут сюда.

Очень скоро поляна наполнилась вельможами, которые заняли свои места по обе стороны от султана, восседавшем на небольшом деревянном троне. Тогда несколько янычар привели посла. Это был худощавый человек, средних лет, с вытянутым лицом, короткой бородкой и испуганными глазами. Посол внимательно оглядел людей вокруг себя, а когда его взгляд остановился на Мехмеде, он упал на колени и стал что-то очень быстро говорить. Однако, похоже, никто из окружения султана не понимал ни слова из того, что произносит этот человек. Посол изъяснялся на одном из диалектов греческого языка, так хорошо знакомого жителям Пелопоннеса и на юге Балкан, но не столь распространенного в дипломатии.

– Кто-нибудь понимает, что он говорит? – спросил Мехмед, оглядев своих придворных.

– Этот иноземец говорит на глосса димодис^[19], – сказал стоявший рядом Заганос. – Я понимаю лишь отдельные слова и едва ли смогу передать суть. Может, послать за толмачом?

– Это следовало сделать уже давно! – произнес Мехмед, утомленный то ли жарой, то ли гнетущими его мыслями.

– Мы сейчас же пошлем за ним, – низко кланяясь, заявил один из слуг. – Но это займет какое-то время…

– Так поспеши! – раздраженно воскликнул Мехмед, принимая бокал охлажденного щербета.

– Повелитель! – громко сказал я, делая шаг вперед и кланяясь султану. – Мне знаком этот диалект. Если желаете, я переведу слова этого человека.

Заговорить без позволения султана было величайшей дерзостью с моей стороны, но, когда желтоватые глаза Мехмеда остановились на мне, я не отвел взгляда. Несколько секунд султан с любопытством глядел на меня, а потом вяло взмахнул рукой в знак согласия.

Я обратился к послу:

– Как твое имя и кто прислал тебя?

– Я прибыл из Фив, – сказал все еще стоявший на коленях человек. – Меня зовут Иероним, я долго служил у афинского герцога Нерио, который и прислал меня сюда.

Я перевел слова иноземца султану.

– Спроси у него, – обратился Мехмед ко мне. – Передал ли его господин что-нибудь для меня? Может быть, письмо?

– Нет, – отвечал посланник. – Я бежал из города тайно и если бы при мне нашли послание герцога, то непременно убили бы.

– Ладно, – нетерпеливо махнул Мехмед. – Что просил передать Нерио? Говори!

– Он просит о помощи. Ромеи вторглись на Балканы, захватили его города и крепости, а верных вам вассалов угрозами заставили служить себе. Самого герцога держат под стражей и никуда не выпускают.

– Кто командует ромеями? – спросил Заганос.

– Ими командует царевич Константин Палеолог, правитель далекой Мореи.

Заганос нагнулся к султану и тихонько прошептал:

– Этот царевич уже давно причиняет нам беспокойства. Он говорит, что воюет с латинянами, на самом же деле он борется против вашей власти на Балканах. Он опасный мятежник, и его надо остановить любой ценой.

– Если мы пойдем войной на Пелопоннес, – спросил после короткой паузы Мехмед, – герцог Нерио и его люди буду сражаться на нашей стороне?

Посланник немного помолчал, понимая, насколько важно каждое следующее слово, а затем твердо произнес:

– Пусть султан не беспокоится. Войска герцога будут в его полном распоряжении.

Мехмед улыбнулся и обратился к Заганосу:

– Кажется, дела у латинян идут совсем неважно, если их правители взывают за помощью к нам.

– Победа над ромеями повысит ваш авторитет в глазах отца и войска, – подобострастно прошептал Заганос.

– Об этом поговорим потом, – резко ответил Мехмед. Напоминание о скором возвращении Мурада в столицу мигом испортило его настроение. Султан посмотрел на меня. – Передай этому оборванцу, что мы приняли его слова к сведению и непременно займемся этим вопросом.

Я перевел слова османского владыки и Иероним, мгновенно просветлев, бросился целовать край султанского халата. Мехмед сделал едва заметный знак и янычары, стоявшие за троном, быстро подхватили посланника под руки и увели прочь. Следом разошлись и вельможи.

– Эй ты! Подожди, – неожиданно услышал я голос позади. Мехмед поднялся и подошел ко мне. – Откуда ты так хорошо знаешь греческий язык? Ты родом из тех мест?

– Да, государь. Я родился на Пелопоннесе.

В глазах Мехмеда промелькнуло любопытство.

– Какими языками ты владеешь помимо греческого и турецкого? – спросил он.

...

11 12 13

...

Премиум

4.6

(5 оценок)