Глава 6
За лучшей долей

Москва в те годы принимала всех. Молодые и старые, богатые и бедные, из «бывших» или «нынешних», самые разные люди старались хоть как-то закрепиться в Красной столице и начать новую жизнь. Они оседали в ее переулках, в малюсеньких комнатках и бараках, теснились в пригородах, но упорно надеялись на перемену своей судьбы.

Решение Якова Михайловича Марецкого двинуться в Москву из Таврической губернии было обдуманным и выстраданным. Жена Мария Давыдовна болела давно и тяжело, нужны были серьезные врачи. О будущем детей тоже необходимо позаботиться, ведь старшему Марку уже шестнадцать!

Но как же не хотелось покидать родной Геническ, буквально расцветший незадолго до революции, – он официально стал городом только в 1903 году. Строительство порта все преобразило: в центре вместо саманных домов выросли каменные, улицы замостили, и даже главная площадь, еще недавно в непогоду соперничавшая с болотом, выглядела вполне прилично. Открылись торговые конторы, даже иностранные, гостиницы, рестораны, кофейни и трактиры (по-простому «обжорки»).

Собственное дело имелось и у Якова: он перепродавал все, что можно было приобрести у селян, и сбыть на городском базаре или в порту.

Да и жена досталась ему золотая: миловидная, хозяйственная, из уважаемой семьи – дочь состоятельного лавочника (дом Берсовых с магазинчиком находился в центре, у самого рынка). А когда родила двоих ребятишек (и как по заказу: сначала отцу помощника, следом девочку – матери опору) – Яков, кажется, полюбил Марию еще больше.

В детях Яков Михайлович души не чаял: Анюта – нежный цветок, зеленоглазая красотка, и Марик – бурный поток, энергию которого родителям приходилось направлять в нужное русло с самого раннего возраста. Уже лет с пяти старшему доверяли присматривать за годовалой малышкой: и оказалось, что ответственность – вторая главная черта сына после любознательности, не имеющей предела. Марка интересовало все и сразу, а кто же сможет объяснить непонятное, если не папа!

Тогда уже было ясно отцу, что мальчика нужно учить: «Пожалуй, одного Талмуда ему будет маловато. Придется не на хедер зарабатывать – на гимназию».

* * *

– Мария, – измученный вопросами, но явно довольный отец призывал к ответу супругу, – как таки угораздило тебя родить мне сына к открытию библиотеки?! Верно, потому ему и нужно все знать!

Учреждение богатой Публичной библиотеки, первой в Геническе, стало событием, о котором писала местная пресса и судачили даже на базаре, кто с одобрением, а кто и с недовольством, ибо «зачем столько книг, когда есть Тора».

– Ой, Яша, разве хочешь ты, чтоб сын твой был нариш (глупый), как Мойша, что только и знает, как голубей да кошек гонять? – напоминала мать о непутевом отпрыске Винкелевичей. И добавляла с усмешкой: – И потом, в тот год еще и улицы мостить начали – скажешь, у сына нашего каменное сердце?

Ответить жене глава семейства не успевал.

– А что такое библиотека? – Очередной вопрос у Марика рождался незамедлительно. И тут же, следом, другой: – Разве бывает – каменное сердце?

– Библиотека – это там, где много книг. – Отец старался быть терпеливым. Но разговор, которому не было видно конца, спешил закончить: – А каменное сердце – у бездушных детей, которые мучают родителей вопросами.

Тут уже за любимого брата вступалась младшая.

– Ма-ик хо-оший! – заявляла чуткая Анюта, не вникая в смысл диалога, но улавливая изменения в интонациях отца. Непоседа и выдумщик, изобретатель игр и развлечений – старший брат был для нее лучшим на свете. А он, в свою очередь, нежно любил сестренку.

* * *

В общем, все шло неплохо у семейства Марецких. Жили дружно. Не сказать, чтоб богато, – но и не бедствовали. В портовом городе капцаним (нищими) могли стать только отъявленные лентяи или пьяницы, а Яков Михайлович был трудолюбив, смекалист, к тому же здоров и силен, что при его роде деятельности было совсем не лишним.

Но Гражданская война не просто прокатилась через Геническ – она его, можно сказать, почти смела. Кто только не атаковал небольшой порт в Мелитопольском уезде, на подступах к Крыму: его обстреливали даже с бронепоездов по железной дороге. Все, воевавшие на Украине, побывали в этом городке. А разрушения долго зияли ранами на его улочках, и в домах жителей поселились горе и страх.

Геничане, конечно, люди деловые: в местных катакомбах прятались сами и укрывали продовольствие от немцев, белых и красных, зеленых и прочих карательных отрядов. О старинных подземельях чужаки если и слышали, то найти всех тайных ходов не могли. А вот мальчишки, которым приближаться к катакомбам – давнему прибежищу контрабандистов – строго запрещалось, все же много чего узнали и разведали. Разве мог остаться Марк в стороне от таких важных дел! Но внимательные родители вовремя пресекали попытки принять участие в небезопасных подземных изысканиях. О том, чтобы ослушаться, – и речи быть не могло.

Однако, как ни странно, подлинной катастрофой стал 1921-й – год, когда Гражданская война на Юге уже закончилась. Казалось, что Геническу больше не возродиться: сыпной тиф, расстрелы ЧК и страшный голод. Голод в хлебном краю, в местечке, которое и стало городом благодаря торговле зерном…

* * *

Никому не верилось, хотя постепенно горожане переходили к мирной жизни. Но никаких перспектив не оставалось здесь. Да и запасы подошли к концу после стольких погромов и реквизиций…

Вспоминая пережитые ужасы, Яков Михайлович догадывался, что болезнь жены, начавшаяся внезапно и поставившая в тупик всех местных врачей, стала следствием именно бесконечных обысков и угроз. И стены дома, казавшиеся раньше такими надежными, помочь семье не смогли.

Возможно, потому он и согласился с дочкой, когда та заговорила об отъезде. С волнением наблюдала Аня, как покидают Геническ один за другим те, на ком, собственно, и держался город. – Папа, все едут отсюда, – голос ее дрожал, – вот бы и нам тоже в Харьков. Там теперь новая украинская столица и настоящая жизнь.

– Эх, что же это за жизнь такая – настоящая, дочка?

– Я не знаю. Просто там она есть, а здесь нет.

Ком в горле. Как в повседневных заботах о выживании, о здоровье Марии, он пропустил это отчаяние? Посмотрел на сына. Тот был серьезен и молчалив. Поняв немой вопрос отца, только кивнул. И кто бы сомневался? Эти двое – всегда заодно.

Да, давно надо было решиться. Притянул к себе Анюту, потрепал по плечу сына:

– Ну что ж, если уж ехать в столицу, так в самую главную!

– Папочка!!!

– Ох, цорес… – только и вздохнула Мария Давыдовна.

– Ну почему несчастье, мама? – уверенно возразил Марк. – Там и врачи хорошие.

* * *

Марк любил Геническ. Так дети бережно хранят в памяти все, связанное с самыми ранними и светлыми годами жизни. Уму непостижимо, сколько вмещал этот маленький городок! Толчею шумного яркого базара сменяла расслабленность новой набережной со степенной публикой, тишина узкой улочки с мягкой пылью под ногами вдруг резко обрывалась суетой центрального «проспекта», гул порта, где день и ночь гремели по настилу тележки, гудели баржи и покрикивали грузчики, отступал перед размеренным покоем пустынной косы – Арабатской стрелки.

Здесь не ощущалось присущих многим провинциальным местечкам скученности, замкнутости пространства, ведь со всех сторон раскинулись такие просторы! С одной – бескрайняя водная гладь, с другой – бесконечная степь. Вокруг было так много воздуха, который, казалось, имел не только запах, но и вкус, когда соленая морская свежесть смешивалась с ароматом степных трав. Наблюдательный от природы Марк успевал замечать все штрихи и оттенки, перемены настроения и природы, когда бежал куда-нибудь по поручению родителей или бродил с ребятами.

Возможно, многообразие Геническа во многом определило его характер. Но именно потому в родном городе ему неизбежно должно было стать тесно.

* * *

Конечно, Марк поддержал сестру. Что ожидало его здесь? Тяжелый труд в порту (в худшем случае), помощь отцу в его коммерческих поездках или (в лучшем) работа у Берсовых – уж зейде не отказал бы сыну единственной дочери – с перспективой дослужиться до магазинера. Но, во-первых, любознательного юношу подобные варианты не привлекали. А во-вторых, они отпали сами собой. И хотя светлые детские ощущения не померкли, будущее омрачали впечатления последних суровых лет.

Марк пока и сам не мог точно сформулировать, чего бы ему хотелось. Поначалу подумывал о морской службе, но ее изнанку он видел с детства и рано понял, что романтики во флотском деле немного. Затем воображением его овладела совсем иная сфера.

Не раз за эти годы приходилось наблюдать, как кружили над городом и морем аэропланы, как проплывали они по небу, мерно гудя моторами, или хищно набрасывались, как голодные чайки, на жертву, сбрасывая смертоносный груз. Частенько получал зазевавшийся Марик и подзатыльник: «Ну что за мальчишка! Быстро в подвал!» Вместо того чтобы прятаться, он старался разглядеть каждый летательный аппарат. А посмотреть в те времена было на что – в небесах парили самые разные модели: Вуазены, Фарманы, Ньюпоры, Сопвичи.

Однажды ему посчастливилось увидеть машину с поистине огромным размахом крыльев. «Илья Муромец» (названия самолета он тогда не знал) поразил воображение Марка. Он взахлеб описывал дружку Сереньке:

– Какая громадина! Крылья – во! Гул от него такой – у самого внутри все гудит! – Восторгам Марка не было предела: оживленно жестикулируя, он гудел и рычал, стараясь изобразить рев четырехцилиндрового мотора, а потом бегал по двору, раскинув руки.

А еще раньше он наблюдал, как с северо-восточного азовского берега взлетали и кружили над морем гидропланы «Лебедь». Построенный в 1916 году в Таганроге аэропланный завод испытывал свои новые машины над водой, и порой они покидали Таганрогский залив, на радость мальчишкам. Заслышав далекий рокот мотора, они устремлялись на набережную, чтобы лучше рассмотреть скользящую в облаках над морской гладью диковину.

Но всю красоту, всю мощь крылатых машин увидел Марк уже во время войны, когда в боевых условиях демонстрировали они свои возможности (еще б родители не мешали наблюдать за этими сражениями!).

И вот годам к пятнадцати ему стало совершенно ясно: если выбирать себе занятие, то только связанное с этой новой техникой, с небом. Но где Геническ, где сам Марк – и где небо…

* * *

Такое желанное, но все же неожиданное решение отца о переезде в Москву открывало новые возможности.

Но Яков Михайлович сперва сам поехал на разведку. В Москве новая экономическая политика, как утверждали люди сведущие, уже начала творить настоящие чудеса, живительным эликсиром возрождая то, что, казалось, воскресить уже никогда не удастся.