Глава IX

К утру, когда «Гора» почти на полном ходу мчалась по своей особой дороге, а до Лиона оставались сутки пути, Омара знал почти весь цирк. Он теперь уже спокойно стал проводить время в вагоне-ресторане, став местной знаменитостью. Он успел познакомиться с Клэр, которая, как и многие другие, обратила внимание на его неестественного для араба цвета глаза. Лишь у нее хватило смелости озвучить это Омару при знакомстве, что позволило бен Али сделать вывод, что этой смелости у нее было столько, что хоть ушами пей. У вас еще будет возможность убедиться в этом, дорогие читатели, главное – не бросайте читать.

Вскоре молва о том, что об Омаре бен Али все отзываются как о будущем великом артисте, дошла и до Мишеля Буайяра. И, дабы не допустить дальнейшего распространения этой ложной информации, а если уточнять, то для, того, чтобы об этом не прознал Хозяин, он решил вызвать Омара к себе в вагон для короткой беседы. Узнав от Клода, что Буайяр хочет его видеть, Омар, находясь в этот момент в вагоне Альфонса Лорнау, покорно отправился к управляющему, справедливо полагая, что ничем хорошим беседа эта не обернется.

Однако Омар направлялся к Буайяру полностью уверенный, что ничего отвратного не совершил, да и не мог он этого сделать за двое суток, из которых он больше спал, нежели бодрствовал. Может, старик вообще хотел сообщить что-то приятное, хотя, по лицу Клода, выражавшему ликование обиженного мальчишки, наконец добившегося возмездия за сломанную игрушку, это вряд ли можно было допустить. Как ранее узнал бен Али от Клэр, которая не спешила говорить, с кем состоит в близкородственных связях, Буайяр редко кого к себе вызывал даже «на земле» (то есть не в пути, а во время стоянок цирка в городах), а, чтобы вызвать человека прямо в поезде, заставив преодолеть расстояние в несколько десятков вагонов – такого почти никогда не случалось. Это слово «почти» подтолкнуло Омара спросить о случаях, когда же это случалось, и какие этому способствовали обстоятельства. И только Клэр успела открыть рот, дабы поведать (она, как и Омар, находилась в вагоне Альфонса Лорнау), как раздался рявкающий голосок Клода, который дал арабу две минуты, чтобы привести себя в некий порядок перед аудиенцией, невзирая на то, что вагон его находился достаточно далеко. Делать было нечего, пришлось идти. Но, как чуть выше уже было сказано, Омар не видел за собой поступков, могущих спровоцировать разговор так, чтобы шел он в формате допроса и морального избиения. Посему у Омара сохранялось настроение спокойное и жизнерадостное, пусть и разбавленное каплями сомнения.

Перед тем, как войти в вагон, Клод остановил бен Али и дал несколько указаний, как себя следует вести; указания эти почти не отличались от тех, что озвучивал Альфонс перед знакомством с Густавом. Только теперь эти почти идентичные слова невероятно раздражали Омара. Лично он был уверен, что это потому, что исходили они от грязного подхалима, даже не имевшего фамилии. Когда они все же вошли внутрь вагона, то он показался Омару мрачным обиталищем старого крота, поскольку света в нем было настолько мало, что любой человек, если бы он вошел сюда, мог почувствовать себя настоящим слепцом.

Буайяр сидел за столом, разобранном из состояния обеденного в состояние письменного. Старик высматривал что-то в бумагах, разумеется, почти ничего не имея возможности увидеть толком. На столе стояла небольшая керосиновая лампа, от которой пользы было едва больше, чем от дырявой лодки посреди океана. Обратив внимание на вошедших, Буайяр молча пригласил Омара за стул, одиноко стоявший напротив стола, а Клоду указал на дверь:

– Простите, я не понимаю, – судорожно произнес Клод, подходя ближе.

– Выйди пока что, Клод, – сказал Буайяр и убрал в сторону бумаги, – погуляй несколько минут, а мы в это время поговорим.

– Но…месье Буайяр…я…

– Вон выйди, баран глухонемой! – с чугунной тяжестью взревел Буайяр.

Клод поспешил удалиться. Омар, сев на указанный стул, пребывал в некотором удивлении от увиденной сцены. Никогда прежде он бы не подумал, что Клода не допускают до каких-либо дел. Буайяр же прибавил немного огня в лампе и, поняв, что этого явно недостаточно, в течение пары минут зажег свет во почти всех лампах, находившихся в вагоне. Сделав дело и вернувшись за стол, он заговорил:

– Знаешь, Омар, здесь существуют правила, которым каждый должен следовать, независимо от того, кажутся они ему несущественными или дикими, либо же нет. Правила позволяют контролировать наши поступки и эмоции, ограничивая тем самым нашу звериную сущность. Сегодня утром до меня дошли сведения, что ты уже успел стать знакомым всей труппе, а с некоторыми артистами и вовсе чуть ли не сдружиться. Я вынужден тебя предупреждать, Омар. Ты в цирке всего третьи сутки, но уже проявляешь ненужную и местами опасную активность, к тому же сопровождая ее чистой ложью относительно твоего рабочего статуса. Тебя многие артисты считают полноправным артистом, таким же, как и они. Но я напомню тебе, ты – простой грузчик, даже еще не приступивший к работе. Не знаю, как у тебя получится с этой-то работой справиться, поскольку у тебя явно самая активная мышца – это язык. Будь добр вернуться к себе в вагон и не выползать из него, пока тебе этого не позволят. Желаю доброго дня!

Омар опешил:

– Подождите, вы разве не для беседы меня пригласили? Вы не дали шанса мне озвучить свою позицию.

– А зачем? – Буайяр усмехнулся, – твое мнение разве кому-то нужно? Мне не нужно уж точно.

Омар вскочил со стула, чем немного испугал Буайяра и заставил его сжать кулаки и выпучить глаза:

– Нет уж, вы меня выслушаете, – Омар приблизился к столу и пристально посмотрел Буайяру в глаза, – я не позволю разговаривать со мной, как с дерьмом!

Вдруг в вагон зашла незнакомая девушка. Вошла с противоположной стороны, спиной к Буайяру. По стуку небольших каблуков он, однако, сразу догадался о личности посетителя. Девушка была одета весьма по-простому: аккуратные ботиночки с известными каблуками; брюки, сшитые, вероятно, из дорогой и очень качественной ткани, весьма хорошо сидевшие на стройных тонких ногах; такая же стройная талия подчеркивалась шерстяным жакетом без рукавов, открывая свету белоснежную рубашку, плотно прилегавшую к телу. Омар не сразу обратил внимание на внешность девушки, сконцентрировав интерес на выражении лица Буайяра в тот момент, когда девушка заговорила:

– Месье Буайяр, секретарь куда-то подевался, так что папа отправил меня за вами.

Золотистый голос девушки все-таки заставил бен Али поднять на нее взгляд. Совершенно случайно оказалось так, что взгляды их встретились. Оба сразу их отвели, как бы страшась чего-то. Буайяр медленно поднялся и, махнув рукой Омару, пошел к человеку, позвавшего его через свою дочь. Девушка пошла следом, не проронив боле ни слова. Омар машинально слегка поклонился и пошел было из вагона, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее – не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее живописной фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она взглянула на него, было что-то особенно доброе и нежное. Когда он оглянулся, она также повернула голову. Искрящиеся, казавшиеся затемненными от густых длинных ресниц, изумрудные глаза ласково, пристально остановились на его лице, и тотчас перенеслись на ожидавшего шпрехшталмейстера. В этом коротком взгляде Омар успел заметить легкую оживленность, которая играла в ее лице и порхала между искрящимися глазами и едва заметной улыбкой. В душе Омара осталось сладостное чувство, которого он не испытывал прежде. Пораженный произошедшим, он вышел из вагона, полный надежд увидеться с незнакомкой вновь.

В проходе ожидал Клод, докуривая очередную сигарету. Увидев Омара, выходящего из вагона, он поспешил забежать внутрь. Омар же отправился к Альфонсу, надеясь поделиться с ним впечатлениями. Идти, однако, пришлось ему немного меньше, чем он думал. Альфонс ожидал араба в вагоне-ресторане. Там же находились Клэр, Венцель Лорнау, Катрин и еще несколько артистов. Завидев, как бен Али заходит в вагон, Клэр подскочила и сказала:

– Ну как? Что он тебе сказал?

– Я так понимаю, что особо ничего страшного не произошло, – подметил Альфонс, вглядываясь в глаза бен Али, – или я ошибаюсь?

– Сложно сказать, – сказал Омар, занимая свободное место, – он успел разве что разъяснить пару вещей, от которых я был не в восторге, наподобие запрета выходить из вагона без стороннего одобрения и каких-то странных правилах здешнего поведения.

– Не переживай, Омар, – произнес Альфонс, – можешь быть уверен, что право свободного хождения по поезду у тебя есть, за тебя поручится Густав, он цирковой казначей, имеет большое влияние. Про правила, которые для тебя обозначил старик, даже не думай, ему не хочется, чтобы в цирке появился кто-то, кто мог бы свободно мыслить и заражать этим других артистов.

– Почему же вы тогда все свободно ходите, не навлекая на себя его гнев? – возмутился бен Али.

Клэр устало вздохнула, понимая, что ей придется рассказать новоприбывшему о своем статусе. Альфонс допил содержимое стакана, стоявшего на столике, и подсел к Омару.

– Послушай, ну сам посуди – ты всего трое суток в цирке. Да, это наша вина, если это так можно назвать, что ты уже такой популярный, ведь если б не я, вытащивший тебя из твоего вагона, ты продолжил бы в нем молча сидеть, ожидая команд сверху, как раз так, как этого хочет Буайяр. От этого идет первая причина. Вторая же исходит от того, что каждый из нас, исключая Клэр, в цирке служит уже более десяти лет, кто-то вообще появился на свет в «Парадизе». Для них даже прозвище придумали – «рожденные в Раю», ха-ха! Некоторых людей просто раздражает факт того, что есть люди, вмиг становящиеся популярными, и они пытаются использовать все имеющиеся у них рычаги давления, в первую очередь, власть, лишь бы ослабить и унизить перед собою этих людей. Таков жизненный цикл, потому что все разные. Буайяр, видишь, такой.

Заметив на себе укоризненный взгляд Клэр, Альфонс поспешил исправиться:

– Ну, может и не Буайяр, но старина Клод точно такой вот. Я с самого начала обратил внимание, что ты ему не нравишься. Ты слишком свободный, это его раздражает. Это раздражает всех их, главных. До того, как стать личным помощником старика Буайяра, Клод работал с нашими уродцами. Вот работа-то была в радость ему! Совершенно безмолвные, психически и морально слабые, полностью покорные. Были бы все такими идеальными уродами, то и жизнь была бы намного легче, согласен?

Омар, как и все присутствующие, посмотрел на Альфонса с непониманием его слов. Поняв, что начал закапывать сам себя, Лорнау-младший поспешил вновь исправиться:

– Эээ…ну…ты меня понял, надеюсь, – Альфонс, чтобы защититься, слегка рассмеялся, – а вот Клэр, например, имеет защиту потому, что приходится старику Буайяру внучкой…

– Вот прохвост старый! – бросила девушка, – то несешь несуразицу, то людей сдаешь с потрохами!

Омар взглянул на Клэр с неописуемым интересом, от чего той стало не по себе. Во взгляде бен Али можно было прочитать закипавшую ненависть к человеку. Клэр, дабы не доводить до возможного конфликта, быстро взяла ситуацию под свой контроль:

– Омар, не надо паники, – сатирически сказала девушка, – я совершенно не имею никакого отношения к делам, что проводит дедушка. Все наше общение сводится к совместному ужину, и то, чаще всего только в дни, когда цирк переезжает. А «защиты», как выразился месье Лорнау, у меня никакой не присутствует. Хожу я по поезду свободно потому, что не боюсь наказания, прекрасно зная, что его не последует. И тебе советую поступать также.

Омар слегка остыл. Все успокоились. Бен Али крикнул Сюлару, который все это время стоял за баром, чтобы тот сварил ему крепкого кофе. Араб не решился никому рассказать о своей встрече с неизвестной девушкой, при этом не отпуская мыслей о ней. Ее белокурые волосы, достигавшие середины спины, ее изумрудные глаза, пронзавшие насквозь, ее белое лицо, все это не давало покоя Омару, который пытался отвлечься, вступая в диалог, шедший в вагоне-ресторане, но каждый раз его мысли вновь концентрировались на ней. А разговор шел о Лионе, об этом можно было и не гадать. Обычно зимы в Лионе были малоснежными, либо обходились без снега вовсе. Насчет зимы 1869 года, а именно пока только декабря и наступавшего в этот месяц Рождества, можно было также не сомневаться, что снега будет мало. Снегопад, чудом произошедший прошлой ночью, не оставил практически никаких следов на земле, разрушив все надежды многих артистов, долгое время не видевших настоящей, снежной зимы. Несмотря на наличие на востоке Альп, Лион и окружавшие его земли сильно холодным регионом не были. Даже наоборот, самый суровый климат в метрополии наблюдался (и наблюдается по сей день) на севере страны, в регионах Бретань, Нормандия и Пикардия. А Лион, считавшийся по влиянию городом под номером два, после, естественно, столицы империи, зимами никогда не баловал народ. Если же отбросить погодную составляющую, то циркачей, в особенности их начальство, очень привлекала лионская публика, слывшая очень задорной и любившей всякие развлечения. В Марсель «Парадиз» приехал из Генуи, завершив свое Итальянское турне, принесшее гигантские деньги и гигантскую известность, и до этого раза никогда в Лионе не останавливаясь. По словам Пьера Сеньера, это было большим упущением, поскольку французские города были более густонаселенными, чем итальянские, а итальянцы, только что пережившие Рисорджименто, достаточно пассивно отнеслись к масштабным представлениям; это особенно было наблюдаемо на юге, в Неаполе и в Венеции. Жители ли же севера, в частности Пьемонта, Ломбардии и, отчасти, Тосканы с большим ликованием встречали циркачей. Но главный бастион сапожного полуострова – вечный город Рим – взять удалось с очень большими потерями, с финансовыми, но еще и несколько артистов погибли, что заставило Сеньера раньше намеченного отправиться во Флоренцию. Поэтому на родную Францию и, в частности, на Лион, возлагал он свои наибольшие надежды. И «Гора» неслась уже с бешеной скоростью, заставляя посуду на столах дребезжать, а людей качаться и даже иногда падать. Угля для этого требовалось невероятно много, поэтому с недавнего времени цирк, закупивший паровозы системы Мейера, которые конструировались по танковому методу, то есть не имели тендера, а уголь хранился в отдельных резервуарах самого локомотива, использовал дополнительно еще и два тендера, по одному на каждый локомотив. То есть полностью реализовывался тип кратной тяги. Это позволяло «Горе» за несколько дней преодолевать расстояния в сотни километров. Скорость следования поезда была бы еще выше, если бы в составе не находилось почти шестьдесят вагонов.