Он стоял в ожидании лифта за колонной в «Александровском», теребя ремешок от рации, и путано соображал, что могло произойти в «трех двойках».

«Она поднялась на этаж вместе с Андреем. Значит, «трупешник» – не она. Тогда – кто же? Тот, кому парень в плаще вручил цветы? Странный посыльный вышел из отеля без букета. И ничего никому не сказал. Значит, либо он не увидел труп, либо сам этот труп и организовал! Вот почему я сразу обратил внимание на этого «курьера»! Вот почему у меня стало тревожно на сердце!»

Вадим вздрогнул, когда двери лифта неожиданно распахнулись и оттуда спиной вперед неуклюже вышел белл-бой. Он испуганно придерживал за локоть ее. Словно боялся, что она вырвется и станет биться в истерике, нажимая подряд все кнопки на панели лифта. Вадим посторонился, пропуская их обоих и не сводя взгляда с этой красивой женщины. Ее лицо было таким белым, что, казалось, сливалось с настенной лепниной. Белл-бой беспокоился не зря. Вадиму почудилось, что колени ее вот-вот подогнутся и она потеряет сознание.

Рация буквально захлебывалась:

– Пятнадцатый, пятнадцатый, ответь десятому…

– Пятнадцатый…

– Я тебя не вижу в камеру… Ты где?

– Я уже возле двести двадцать второго. Где старший смены?

Голос Зевковича вклинился через треск эфира:

– Я уже на этаже. Иду от служебного лифта…

– Хорошо. Я возле номера…

– Коля, направь на этаж двадцать первого… Пятнадцатый, возвращайся на свой пост.

– Двадцать первый, ответь десятому…

– Двадцать первый…

– Дима, ты? Давай, оставь Володю на служебном входе и дуй на четвертый этаж.

– Понял.

– Коля, ты вызвал группу?

Это опять Зевкович. Из его интонаций исчезли привычные ироничные нотки, и поэтому голос старшего смены было трудно узнать.

– Вызвал три минуты назад…

– Хорошо. Конец связи.

Через холл пронесся Дима Мещерский – субтильный, но при этом самый шустрый сотрудник службы безопасности. Он шмыгнул в лифт, двери которого придержал для него Вадим. Дрожащую и задыхающуюся от шока женщину, как эстафетную палочку, принял у белл-боя Плешаков. Он повел ее в операторскую, бережно поддерживая за плечи и бормоча под нос какую-то нелепицу, вроде: «Ничего… ничего… аккуратненько…»

Пока Григорьев и Мещерский шли быстрым шагом по коридору четвертого этажа, Зевкович аккуратно просунул в замок 222-го номера карточку Emergency key, распахнул дверь и просунулся на полкорпуса внутрь.

Он долго вглядывался в полумрак комнаты, разбавленный только свечением единственной настольной лампы, потом нерешительно переступил порог, потоптался в прихожей, присел на корточки, словно пытаясь разглядеть что-то, опять выпрямился и… вздрогнул, почувствовав чью-то руку на своем плече.

– Ну, что здесь? – спросил Мещерский, пытаясь протиснуться в комнату между стенным шкафом и широкой фигурой Зевковича.

Тот раздраженно преградил ему путь и стал подталкивать к выходу:

– Не видишь, мужика какого-то грохнули. Здесь крови – по колено. Выйди, а то наследим оба.

Вадим ждал снаружи. Недовольный Мещерский вышел первым, за ним – Жора. Он осторожно закрыл дверь и приказал отрывисто:

– Надо остаться здесь до прибытия оперативной группы. Все понятно?

Вадим кивнул. Мещерский промолчал, обиженный на то, что его бесцеремонно вытолкнули из номера, даже не дав рассмотреть, что к чему. Зевкович щелкнул кнопкой рации:

– Коля, поинтересуйся у этого болл-вана, то есть у белл-боя, что он еще трогал в номере, кроме сигнальной кнопки и телефона…

Ефремов щелкнул кнопкой в ответ, что означало: «Ладно, поинтересуюсь…»

Через полчаса в номере 222 орудовала дежурная группа из УВД Центрального административного округа. Помимо двух оперативников и криминалиста прибыл кинолог с огромным лохматым псом, от которого, правда, оказалось мало проку. Он, петляя, потаскал своего хозяина по этажу и остановился перед дверью лифта, ведущего в «Александровский» бар.

«Посыльный в зеленом плаще спускался на другом лифте, – отметил про себя Вадим. – Значит, собака пошла по следу белл-боя и женщины».

Еще через полчаса подъехал начальник местного ОВД, а вслед за ним – прокурор межрайонной прокуратуры и следователь.

– Ну что, геморроя прибавилось?

– Похоже, коммерса^[3] завалили. Два выстрела, в грудь и в голову… Две гильзы от ТТ.

– Оперативникам придется отработать жилой сектор на этаже, – предупредил начальник ОВД Жору Зевковича. – И еще понадобятся для беседы все сотрудники отеля, которые в последние два-три часа находились поблизости.

Следователь пробыл в номере недолго и спустился вместе с Зевковичем в операторскую. Начальник ОВД и прокурор еще некоторое время понаблюдали за работой бригады, обменялись несколькими фразами и ушли.

К «Националю» подъехала «скорая». Носилки быстро вынесли из номера к дверям, ведущим к служебному лифту.

– Двадцать первый!.. Открой решетку во внутренний дворик… Чтобы не через служебный вход выносить этого… ну, убитого…

Вадим провожал взглядом носилки, покрытые синей простыней, из-под которой выглядывали подошвы дорогих замшевых ботинок.

«Интересно, кто этот несчастный ей? Любовник? Друг? Коллега? Какая странная смерть. Прямо в центре Москвы, в пятизвездочном отеле…»

– Только этого нам не хватало, – услышал он голос над ухом. За его спиной ежился в брезгливом отвращении ночной менеджер. – Теперь журналюги намотают сопли на кулак! Всех гостей отвадят. Скандал. Опять – убытки…

– Да, – рассеянно кивнул Вадим, – убытки.

Молодая женщина из 222-го номера была безутешна. Она рыдала в операторской, пока оперативник записывал показания. Григорьеву показалось, что ее красивое лицо вмиг постарело и как будто утратило прежние яркие черты, словно на безукоризненный акварельный рисунок кто-то выплеснул стакан воды.

Вадим с трудом протиснулся в операторскую. Среди общего возбужденного движения и гвалта он видел и слышал только эту женщину. В тесную комнату набилось человек тринадцать. Помимо нескольких сотрудников службы безопасности здесь находились оперативник и следователь. Они деловито заняли места за столом старшего смены и, разложив бумаги, сыпали вопросами, перебивая друг друга и стараясь не утонуть в вязком, гудящем рое ответов, предположений, возмущений и переживаний. У стены испуганно жались еще не опрошенные сотрудники отеля: работник «рум-сервиса», доставивший в 222-й номер десерт и фрукты четыре часа назад, горничная из службы «хаус-кипинг» и помощник менеджера, снимавший остатки в мини-баре.

– Я забрал это… вещи из машины, – возбужденно рассказывал белл-бой Андрей. – И сразу… это… пошел в лифт вместе с ней.

Он кивнул на заплаканную женщину и прокашлялся. Андрей заметно волновался. Он положил свой форменный картуз на сдвинутые колени и перебирал на нем ремешок, словно провинившийся школьник.

– Ну вот… Мы поднялись на четвертый… Ну вот… Все было нормально. Я донес до номера… Потом… это… она, – он опять кивнул на женщину, как будто опасался, что следователь забудет, о ком идет речь, – ну, открыла своей карточкой. Она, конечно, первая вошла… Я тоже вошел следом, а она как заорет! Я сумку даже выронил. А она, – опять про женщину, – плюхнулась прямо на колени в комнате. Ну… и в рот кулачок свой так засунула. – Андрей пихнул себе костяшки пальцев между зубами. – Я смотрю: мужик валяется, а вокруг лужа черная… У него еще рука так подогнулась, – белл-бой заломил себе руку за спину. – Ну, я сразу из номера выскочил, чтобы на помощь позвать. В коридоре не было никого. А потом я опять тоже сразу вспомнил, что в номере есть кнопка для вызова этих, – он кивнул на Зевковича, – ну… секьюрити. Ну, я вернулся, кнопку нашел на стене и нажал. А она, – опять на женщину, – значит, продолжает на коленях стоять. Но уже не орет, а только подвывает так. – Андрей поскулил жалобно. – И телефон зазвонил: треньк-треньк-треньк. А она… не подходит. Как будто не слышит вообще ничего. Только кулачок вот так в рот засунула. – Опять костяшки между зубами. – И подвывает. Ну я перешагнул через нее. Очень боялся, чтобы в лужу черную не наступить, схватил трубку, а там эти… – на Зевковича, – …и я доложил все честь по чести… Ну, сообщил…

Пока оперативник опрашивал белл-боя о событиях этого, уже свернувшегося, как молоко, вечера, следователь неспешно и терпеливо записывал показания женщины. Он не торопил ее. Она говорила медленно, делая большие паузы между предложениями, а время от времени вообще умолкала и беспомощно обводила заплаканными глазами операторскую, словно ища подсказки, помощи. Вадим несколько раз встречался с ней взглядом, и всякий раз сердце его сжималось от жалости.

Со слов женщины выходило, что она снимала этот номер в «Национале» для себя и своего жениха – главного редактора одной популярной газеты. В девятом часу ей понадобилось отлучиться из «Националя» по неотложным делам: забрать из дома кое-какие вещи для отъезда на отдых.

– Вы собрались уезжать? – перебил ее следователь, разглядывая собственную авторучку.

– Да. Вдвоем. Мы должны были лететь на курорт… – Женщина запнулась и горестно добавила: – В свадебное путешествие.

Следователь кивнул удовлетворенно, словно он уже давно догадывался о наличии билета на самолет, и благосклонно продирижировал ручкой:

– Продолжайте…

Женщина удивленно взглянула на него и, сделав паузу, собираясь с мыслями, произнесла тихо:

– А что продолжать? Когда я вернулась, то увидела, что… он лежит на полу… Кровь…

– Бляха-муха! Вот это подарочек! – Дверь в операторскую распахнулась, и на пороге возник начальник службы безопасности отеля Юрий Груздев. Он тяжело дышал, и было заметно, что его сорвали среди ночи с какого-то загородного пикника: на нем были штормовка защитного цвета с капюшоном и армейские полушерстяные брюки, заправленные в хромовые сапоги, заляпанные глиной.

От начальника за несколько шагов несло спиртным, и Вадим вдруг вспомнил, что Груздев собирался на охоту. Вероятно, ему пришлось проделать не меньше двухсот верст обратно в Москву. Не обращая внимание на собравшихся в операторской, он поискал глазами Зевковича и с упреком адресовал ему первый нелепый вопрос:

– Они что, не могли его где-нибудь на улице пришить?! Или в другом отеле…

Вадим бросил виноватый взгляд на женщину, но она, опустив голову, отрешенно рассматривала узор на линолеуме и, кажется, не услышала этого циничного восклицания.

Столпившиеся у дверей сотрудники посторонились, и Груздев решительно вошел в комнату, скользя хмурым взглядом по растерянным лицам своих подчиненных. На мгновение он задержался возле ссутулившейся в кресле женщины и, не сводя с нее глаз, протянул грязную ладонь следователю:

– Начальник службы безопасности.

Тот с достоинством пожал протянутую руку и хотел представиться в ответ:

– Следователь межрайонной…

– А это кто? – перебил его Груздев, кивая на скорбную фигурку, от которой не отрывал взгляда. – Терпила^[4], что ли?

Он наклонился, норовя получше рассмотреть лицо женщины:

– Будто я тебя раньше тут видел, девонька… Промышляешь, что ли, в отеле нашем?

Женщина вспыхнула в негодовании и встала с кресла.

Следователь, руку которого Груздев все еще продолжал пожимать, поспешил сгладить неловкость:

– Это – гостья отеля. Она проживает в двести двадцать втором номере. Убитый – ее коллега.

– Во-он что… – равнодушно протянул Груздев. Было видно, что ему ни капельки не стыдно за свою развязную бесцеремонность. Он был изрядно пьян. – Прошляпили убийцу, бездельники! Киллер приходит в пятизвездочный отель в самом центре… столицы нашей родины!.. Вашу мать! Всех расстреливает, кого хочет… и потом, насмехаясь над нами, уходит! И его никто не видел! Кто вечером дежурил на центральном?

У Вадима стукнуло сердце.

– Я дежурил… – опередил его Плешаков. – Ну и что?.. Я должен всех входящих в отель обыскивать, что ли?

– Я тоже стоял на одиннадцатом, – твердо произнес Вадим, глядя на Груздева. – И мне показался странным один посетитель…

Но Груздев его не слушал. Он оскалился в издевательской улыбке и хлопнул по плечу Плешакова:

– А-а! Сутенер-затейник! Секс-доярка! Орел! Ни одна прошмандовка мимо не проскочит, да, Игорек? Граница на замке?

Плешаков изменился в лице и задрожал, словно отрывал от пола атлетический снаряд. Казалось, еще секунда – и он со всего размаху зарядит в челюсть своему пьяному начальнику, шипя в ярости: «Гнида! Ты же со всех смен кормишься! Ты же с «ночных» денег «Мерседес» себе купил!»

Оператор Коля Ефремов поспешно вскочил с места и вклинился в назревающий конфликт:

– Так был же посетитель в двести двадцать втором! Помнишь, Игорь? Мы же с тобой переговаривались по рации! Парень в зеленом плаще с цветами!

Плешаков поморгал, приходя в себя, и буркнул хрипло:

– Да. Помню. Переговаривались…

– В котором часу это было? – оживился следователь. – Вы запомнили его внешность?

Вадим с тревогой сообразил, что он, пожалуй, единственный, не считая белл-боя, кто видел странного визитера в лицо. Но его наблюдения, похоже, никого не интересовали.

«Что ж, ребята, бойкот – так бойкот. Выпутывайтесь сами. Вспоминайте, сочиняйте… Упрямцы и глупцы».

– Это было… – Ефремов нахмурил лоб, – в начале одиннадцатого…

«Если быть точным, – мысленно поправил его Вадим, – пятнадцать минут одиннадцатого. А ровно в половину одиннадцатого посыльный покинул отель. Я как раз посмотрел на часы и подумал, что мне осталось еще полчаса дежурить на центральном».

Он насмешливо глядел на оператора.

– Да, в начале одиннадцатого, – повторил Ефремов, стараясь не встречаться взглядом с «опальным» Григорьевым. – Можно посмотреть на пленке. Я наблюдал за ним в камеру.

И он кивнул на шахматную доску мигающих квадратиками мониторов.

Оперативник удивленно перевел взгляд с Вадима на оператора и переспросил, словно ослышался:

– Так на центральном входе дежурил только один сотрудник?

Ефремов невозмутимо щелкнул кнопкой на пульте и стряхнул с рукава невидимую пыль:

– Да. Один.

Плешаков промолчал.

Пока оператор отматывал пленку, отыскивая нужную запись, следователь закончил опрашивать женщину.

– Администрация отеля предоставила вам другой номер, – сказал ей Зевкович, – чтобы вы могли отдохнуть.

– Не стоит, – она покачала головой, – я теперь все равно не усну, а утром у меня самолет. Хотя… Какой теперь самолет… Спасибо. Мне нужно побыть одной. И не здесь. – Она медленно и с усилием поднялась со стула.

– Наш сотрудник проводит вас… Вам вызвать такси?

– Да. Благодарю.

Вадим проводил взглядом эту красивую молодую женщину, которую не сломили события чудовищной ночи. Он восхищался ею.

«Она прекрасна. Какая удивительная женщина! Красивая, умная и… беззащитная. Она напоминает мне мою Милу. Мою единственную любовь…»

Дима Мещерский провел ее по длинному коридору, мимо двери комнаты с депозитными сейфами, через тяжелую штору, мимо стойки лобби – через просторный зал reception. Они вышли через распахнутую швейцаром дверь центрального входа, в свежую, наполненную пестрыми огнями осеннюю ночь. Мещерский помог ей сесть на заднее сиденье такси и, захлопнув за ней дверцу машины, шагнул обратно на тротуар. Она посмотрела на него в окно и, чуть наклонившись к шоферу, скомандовала спокойным, деловым голосом:

– В аэропорт. Живо!

Водитель кивнул и щелкнул рычагом передачи.

Следователь тем временем усадил напротив себя сотрудника «рум-сервиса». Это был худощавый молодой человек лет двадцати по имени Вианор, с бегающими глазками и подобострастной улыбкой. Он застыл в ожидании вопросов, всем своим видом демонстрируя готовность подробно ответить на каждый.

В операторскую шумно ввалился второй оперативник. Он выглядел раздраженным и усталым. Хождение по этажам не принесло никаких результатов.

– Я отработал жилой сектор, – буркнул он, кидая на стол тощую папку из кожзаменителя. – Иностранцев не трогал. А из наших – никто ничего не видел, никто ничего не слышал… Ни шума, ни хлопков…

Вианор оживился. Его глазки сузились, и он даже приподнялся со стула, словно помогая себе торопливо выдавливать реплики:

– Хлопки… Нет, хлопков я не слышал, но… как будто… Я слышал – «спасите!». Как будто… «Спасите!»

Оперативник бросил на него удивленный взгляд, в котором одинаково читались недоверие и презрение. Следователь поднял голову:

– Вы слышали, как кто-то звал на помощь?

– Как будто…

– Что значит – как будто? – рявкнул уставший оперативник. – Я шляюсь по этажам, пытаюсь достучаться до полоумных и трусливых стариканов, а тут сидит, понимаешь, молодой да резвый, который слышал крики о помощи – и как в рот воды набрал!

– Действительно, – укоризненно произнес следователь, – что же вы молчали-то?

– Так ведь до меня еще очередь не дошла, – почти кокетливо ответил официант. – Я думал: у вас все по порядку… Чего лезть-то?

«Педик», – одновременно решили про себя следователь и опер.

– К тому же, – невозмутимо продолжал Вианор, опять садясь на краешек стула и сложив руки между коленями. – Это совсем не там было…

– Что значит – не там?

– Ну, не в «трех двойках»… В другом номере. Я и значения не придал.

– В каком же номере вы слышали «спасите»? – теряя терпение, процедил следователь.

– Ну, – парень вдруг засмущался, – это, может, и не «спасите» было…

– А где? – начал следователь, но его опередил Груздев. Задевая стоящих сотрудников, он угрожающе наклонился к самому лицу официанта, будто собираясь откусить ему нос, и рявкнул:

– Ты что, идиот?! Или ты думаешь, здесь тебе памятник Героям Плевны?^[5] Чего ты задницей-то виляешь?

Следователь аккуратно оттеснил начальника службы безопасности от побелевшего Вианора и спросил как можно миролюбивее:

– А где же вы слышали возглас, который… который, может быть, вовсе и не крик о помощи, а только похож на него?

– Чуть дальше по коридору от «трех двоек», – ответил сотрудник, с опаской поглядывая на тяжело дышащего Груздева. – Я не помню номера… Но дверь показать могу.

Оба оперативника переглянулись.

– Прошу вас, – галантно произнес следователь, – подняться на четвертый этаж с нашим работником и показать ему эту дверь. – Повернувшись к хмурому оперативнику, он добавил: – Саша, сходи еще…