Глава четвертая. Великолепнейшее существо

Для меня это навязчивый образ. Я иду через лес по узкой тропе. За день мне нужно покинуть лес и добраться до замка в горах. Останавливаться нельзя. Ночью прокатится огонь и испепелит весь лес, оставив только замок. Я знаю об этом уже сейчас. День солнечный. В лесу поляны. На одной пируют. На другой много смеющихся девушек. Все красивые, всем я нравлюсь. На третьей разбросана куча всяких нужных и ненужных вещей – бери что хочешь… но вот беда: вещи тяжелые, через лес их не протащишь… И каждую секунду меня сверлит мысль: «А вдруг наврали? Вдруг нет замка в горах? Вдруг не будет никакого огня?» И ужасно хочется зависнуть на одной из этих полян. Но я зачем-то иду.

Из дневника невернувшегося шныра

Гамов и Наста стремительно перемещались по Подмосковью. То ли Гамов прятал Насту от шныров и одновременно от ведьмарей, то ли просто так складывалось. Вначале они жили в «Серебряной молнии», затем в «Гранд-Лэйк», потом в «Современной Голландии», а теперь вот в «Лесных вершинах». Все это были роскошные коттеджные поселки, и все как один с названиями, которые им не подходили. Например, почему «Лесные вершины»? Может, это намек на то, что леса рядом вообще нет, но в хороший бинокль действительно видны его вершины?

Дом в «Лесных вершинах» был роскошный. Полупрозрачный, геометрически правильный, похожий на гигантский аквариум. Проводка в стенах, трубы нарочито на виду, для усиления техностиля. На первом этаже – бассейн. Узкий карандаш воды с постоянно поднимающимися пузырьками воздуха, в котором плавали тропические рыбы. Когда рыба оказывалась в пузырьке, ее буквально подкидывало вверх. Временами в этом бассейне плавал и хозяин коттеджа, а рыбки щипали его за плечи и ноги.

Хозяином дома был маленький старичок с волосами как у Эйнштейна. Он был худ, как эльф, изящен и вечно придумывал для себя какие-нибудь интеллектуальные развлечения. Любил мозаики из бесконечного количества фрагментов и на досуге придумывал шифры, на разгадку которых у самой умной машины ушло бы до миллиона лет.

Наста видела его всего несколько раз и никогда с ним не разговаривала. Коттедж был огромен, и в нем легко могли проживать несколько человек, почти никогда не встречаясь друг с другом.

– Где ты с ним познакомился? – спросила она у Гамова.

– Друг моего отца, старый холостяк! – пояснил Гамов. – Я знаю его с детства. Он тогда еще в Москве жил. Когда мы приходили к нему в гости, меня всякий раз предупреждали, чтобы я ничего не трогал. Он обожает порядок.

– Разве старые холостяки любят порядок? – удивилась Наста.

– Некоторые – да! Ты приходишь к нему в гости и трогаешь какую-нибудь крышечку от фотоаппарата, а он неотрывным дружелюбным взглядом смотрит, как ты это делаешь. Он потому, может, и холостяком остался, что кто-то когда-то покусился на уборку в его комнате.

– Тут роскошно! – сказала Наста.

– Само собой. Я люблю, когда вокруг все достойно! – сказал Гамов. – Не то что шныры! Вот уж пофигисты восьмого уровня! Способны ужиматься бесконечно! Будут толпой сидеть на чердаке и хлопать глазами! Потом найдут пачку манки, сварят и съедят ее одной ложкой, даже не отсеяв из манки жучков.

Наста засмеялась, хотя то, что он сказал про шныров, было ей неприятно. Насте было хорошо с Гамовым. Он был с ней заботлив и предупредителен. С ним сложно было поссориться. У тебя только еще начинало портиться настроение и хотелось побыть одной – а он уже исчезал, чтобы не попасть тебе под горячую руку. А едва настроение улучшалось – и вот уже прекрасный Женечка Гамов, появившийся как из-под земли, тут как тут. В руках поднос с кофе и печеньем.

Или, напротив, он оставался, прижимал твою голову к себе и утешал. А как он был заботлив в мелочах! Стоило, например, сказать, что тебе хочется пижаму с совами – как у тебя мигом оказывалась именно такая пижама и именно с такими совами. «Пришлось слетать в Норвегию, – сознавался Гамов, – потому что в Москве ну совершенно не такие совы!»

Наста была счастлива – но счастлива тревожным, неприятным, краденым счастьем. Точно ты фотографируешься возле чужой машины, небрежно поставив ногу ей на колесо, улыбаешься, но краем глаза отслеживаешь, не появится ли настоящий хозяин, и уже готовишь на всякий случай виноватую улыбку. Временами ей казалось, что Гамов, как паук, оплетает ее своей паутиной – до момента, пока не будет уверен, что ей не вырваться. И тогда он неторопливо вскарабкается по паутине, сладко улыбнется, скажет: «Закрой глазки, милая!» – и, превратившись в эльба, выпьет ей мозг. Брр! Что за больные фантазии!

Гамов относился к Насте настолько серьезно, что даже решился познакомить ее со своей мамой, прилетевшей в Россию с Лазурного Берега. Имя-отчество у нее было какое-то сложное, и Наста, чтобы не запоминать, называла ее про себя МамаГама. Как-то вечером они поехали к МамеГаме есть пиццу. Насте захотелось сделать для МамыГамы что-нибудь приятное. У мусорки она тайком от Гамова поймала котенка и сунула его за пазуху. В ШНыре считали, что самый лучший подарок – подарить что-нибудь живое и прикольное. Крысенок там, котенок – кто попадется.

МамаГама встретила их в коридоре. Она была очень красивая. И фигура, и лицо. В первую минуту Наста даже решила, что она сама старше мамы Гамова. МамаГама окинула Насту быстрым оценивающим взглядом. Зацепила шрамы, татуировочку, короткие, едва отросшие волосы, небольшую костяную шишку на лбу. Шишка осталась со времен, когда Наста в пятнадцать лет пыталась набить себе лоб, чтобы там была костяная мозоль. Глупая была, зеленая.

– Ах! – воскликнула МамаГама, распахивая руки как для очень крепких объятий, но обнимая Насту довольно вяло. – Ах! Ах! Какая ты хорошенькая! Что это тут у тебя такое мягкое?

– Это вам! – сказала Наста, выуживая из-за пазухи кота. По котику ползали блошки. Наста небрежно сдула их и вручила котика маме. Но МамаГама котика почему-то не брала, а пятилась от него, защищаясь руками. – Под баком поймали! – дружелюбно объяснила Наста. – Где у вас ванная? Я его в тазике помою, там же и блошек потоплю.

МамаГама посмотрела на Насту слезящимися глазами и исчезла в комнате. Через минуту Наста услышала, как она в ужасной истерике звонит кому-то и требует у него приехать. Гамов попросил у Насты остаться в коридоре, а сам последовал за мамой. Оставался он там недолго. Вышел, поймал котенка и, поманив Насту за собой, увел ее из квартиры.

– Знакомство придется отложить до другого раза, – сказал он мягко.

– С МамаГамой все хорошо? – спросила Наста.

– С кем, с кем? – напрягся Гамов.

– Ну с твой мамой?

Гамов облизал губы:

– Видишь ли, у мамы дикие фобии. Тебе стоило со мной посоветоваться. Она боится, что у нее может начаться отторжение тканей. Она же очередную пластику себе сделала недавно.

В общем, к МамеГаме они больше не ездили. Пиццу она, видимо, съела сама, а через пару дней улетела на Лазурный Берег. Лазурный Берег у Насты зависти не вызывал. Она была там пару раз и не понимала, чем он глобально отличается от Новороссийска. Длинная набережная, какие-то мокрые плиты. Ветер и холодно. Турок продает устриц, которых готовит в маленькой жаровне. И все стоят рядом и умиляются. А турок дает им пледы, чтобы можно было согреться.

А когда в Геленджике примерно такой же абхаз продает примерно таких же устриц, все морщатся и говорят: «Траванешься еще! У него и справки на товар нет!» А у турка на Лазурном Берегу есть справка? Он каждую устрицу в лабораторию сдавал? Просто если заболеешь норовирусом на Лазурном Берегу – это романтика и приключение, а если в Геленджике – то это кошмар и «я тебя предупреждал».

Шныры вообще путешествовали много, используя возможности сирина и компьютерные карты, чтобы ясно представлять себе места телепортаций. Переносились то на горные вершины, то в джунгли Амазонки. Быстрый такой туризм, на несколько часов. Один из шныровских бонусов. Главное – одолжить у друга резервную нерпь или подзарядиться где-то на месте. Шныруйтесь, маменька, и вперед!

За годы, проведенные в ШНыре, Наста побывала в сотнях разных мест. Особенно она любила крыши – главным образом потому, что легко было обнаруживать их фотографии в Сети. Она посетила множество крыш в Гонконге, Судане, Мексике, Кении. И везде почему-то пахло супом. Даже там, где супу явно предпочитали похлебки из кукурузы и бобов.

Чаще всего Наста путешествовала в компании Рузи и Фреды. Рузя был человек деловитый и неунывающий. Легко входил в контакт с местными, менялся, раздобывал еду и вообще был большим специалистом по безденежным сделкам. В ШНыре считали, что Рузя когда-нибудь сменит Кузепыча.

Фреда забавно охала и считала своим долгом по сто раз сфотографироваться рядом с каждой достопримечательностью. Она почему-то была убеждена, что самая ужасная страна в мире – Россия и что если где-то что-то дурное происходит, то только у нас. «В Италии не воруют!» – повторяла она раз сто. И когда у нее в Италии нагло своровали телефон, она все равно не изменила своему мнению и сказала: «Ну, это кто-то из наших!»

А теперь и Рузю, и Фреду, и ШНыр – всех заменил один Гамов, совершенство всех совершенств. Денег у Гамова было много. Тратил он их с толком. На самое лучшее оружие, на самое лучшее снаряжение, на самую лучшую одежду. Вот тут только сразу возникала проблема: что считать самым лучшим? Ни одна фирма в мире не сознается, что выпускает самое худшее. Так что считать лучшим? Самое дорогое? Но и это не показатель. Гамов сидел долгими вечерами, сопоставляя два каких-нибудь товара по параметрам, залезал на сайты, смотрел обзоры, напряженно мыслил, и Наста в такие минуты испытывала к нему искреннюю нежность, потому что ясно видела, что Гамов все-таки дурачок.

– Рузя бы тебя легко обвел вокруг пальца! – сказала она как-то, не удержавшись.

Гамов поставил на паузу обзор арбалетов.

– Это еще почему? – спросил он.

– В ШНыре все подрабатывают где могут, – объяснила Наста. – Денег-то ни у кого нет. Родион занимается объездкой лошадей. Купит крутой человек лошадь – и понимает, что лошадь не «мерс». Лягается и кусается. Ул таскает с двушки всякие грязюки на кремы. Не закладка, но получше всякой косметики. Афанасий пишет любовные письма на заказ. У него есть коронная фраза: «Вас, милостивая государыня, ужасно люблю и считаю великолепнейшим существом». Много-много счастливых браков сложилось благодаря этой фразе. Никто не знает, что Афанасий списал ее у Достоевского!

– Хорошая фраза! Есть в ней шик и непонятная магия. А если всплывет, что это фраза Достоевского, девушка только больше будет тебя уважать, – признал Гамов, на секунду закрывая глаза и, видимо, стараясь запомнить слова, что Насте совсем не понравилось. – А Рузя как подрабатывает?

– Рузя сидит на холодных звонках! Он очень хорошо по телефону говорит. Голос у него представительный! – Наста засмеялась – так ей не терпелось передразнить Рузю. – Самая трудная вещь – раскачать человека на покупку! Демонстрирую, как он это делает! – Наста схватила телефон Гамова и ткнула в первый попавшийся номер в списке контактов. Ей ответил сонный голос: – Здравствуйте! – затарахтела Наста. – Сергей Юрьич? Наша компания хочет сделать вам уникальное предложение! Утюг «Жамфунг»! Долго сохраняет тепло и при необходимости позволяет жарить яичницу в режиме экономии электроэнергии. Представляете, как удобно? Погладили себе мятые спортивные штанишки, а потом на остывающем утюге приготовили яичницу, перед тем как идти на тяжелую и неблагодарную работу!

Трубку бросили. Наста сдвинула брови и хладнокровно перезвонила по тому же номеру:

– Ты не стоишь нашего утюга, Юрьич! И никогда не будешь его стоить! Ты усвоил это? Ни-ко-гда! Он тебе просто не по карману, потому что ты лузер! – проникновенно произнесла она и повесила трубку. – Главное – сделать это первым, пока клиент не успел высказаться! Если выскажется, холодный звонок никогда не станет горячим! – пояснила она.

Насте немедленно стали перезванивать, но Наста трубку снимать не стала, только удовлетворенно хмыкнула.

– Вот примерно так Рузя все и делает! – сказала она. – А дальше все по обычному сценарию. Этот парень будет притворяться, что хочет купить утюг, чтобы заманить Рузю и поставить ему фонарь под глазом. Но курьером к нему поедет не Рузя. У фирмы есть специальные ребята, борцы из Дагестана. И им будет обидно, что они ехали через весь город, потратили свое время, а утюг у них не купили. Неуважение, понимаешь. Мужчина дал слово, что купит, – должен слово сдержать.

Гамов забрал у развоевавшейся Насты телефон, который продолжал сердито вибрировать, посмотрел на экран и на секунду прикрыл глаза ладонью.

– А сколько борцов обычно ездит? – спросил он.

– Обычно два, – сказала Наста.

– В этом случае лучше будет послать четырех! Потому что ты впаривала утюг бандиту, который крышует моего папу, когда у него проблемы. Разбудила его среди ночи и обозвала лузером! – сказал он.

– Ух ты! – обрадовалась Наста. – Сбросишь мне его номер? Рузя впарит ему кредитный пылесос, который надувает воздушные шарики! Там комиссия агенту двадцать процентов!

Гамов, не так уж сильно разозлившийся, когда Наста создала ему проблему с бандитом, теперь почему-то огорчился гораздо больше. Брови у него сомкнулись.

– Перестань думать о ШНыре! Ты ведь теперь со мной! – Он посадил Насту к себе на колени и стал целовать ей щеки и лоб. – Это откуда? С кошкой царапалась? – спросил он, целуя три коротких рядом расположенных шрама.