Подъезд был самый обычный для нового дома среднекрутого класса. Вся левая стена чешуилась бумажками, отражавшими ругань между управляющей компанией дома и каким-то ТСЖ. Переплаты за воду, незаконная сдача в аренду подвала, разоблачения фальшивых списков с подписями «мертвых душ». Чаще всего попадалась сделанная тайком фотография какого-то «врушки Гаврилкина», бывшего председателя, который вывел своего добермана без намордника, хотя на собраниях гнобил всех за это же самое.

«Вот где можно маркером разгуляться! Ирка бы оценила!» – подумал Меф. Свою свежую привычку править объявления он заимствовал у нее месяц назад. Правда, Трехкопейная дева делала это культурно, карандашиком и в огромных Сокольниках, где ее сложновато было поймать. Меф же, как всегда, придал делу размах, риск и авантюрность.

В стеклянном загончике дремала консьержка. Рядом с ее головой стоял электрический чайник.

– Здрасьте! – сказал Меф чайнику и прошел к лифту.

Профессор жил на двадцать первом этаже. Мефодий нажал на кнопку. Двери закрылись. Пол едва заметно задрожал. Именно в эту секунду Буслаев ощутил, что в лифте находится не один. Он резко обернулся, привычно забрасывая руку за плечо, где в рюкзаке лежал катар Арея, намного более удобный в каждодневном ношении, чем спата. Правда, катар так и не выхватил – на Мефа никто не нападал. У самой стеночки стоял человечек крошечного роста, кургузо и смешно одетый в зеленую ткань, похожую на прорезанную занавеску. Мефу он едва доставал до пояса.

У него были лихо торчащие пушистые усы, делавшие его похожим на кота, начесанная на лоб челка и яркие помидорные щеки. Задиристая голова выпивохи и бретера венчала круглое туловище, широкое, как бочка, но бодрое, упругое, налитое прыгучей силой. Из-за толщины геометрия этого туловища была нарушена, отчего казалось, что в ширину он гораздо больше, чем в высоту.

«Это тот, что шел за мной от универа!» – сообразил Меф.

– Кикимор? – ляпнул он, вспоминая Антигона, на которого незнакомец неуловимо смахивал.

Краснощекое лицо оскорбленно дрогнуло, пушистые длинные усы рванулись вверх, после чего лифт остановился так резко, словно кто-то обрубил трос. Свет мигнул и погас. Не удержавшись на ногах, Меф завалился на усатого. Дернулся, сбросил рюкзак, вскочил. Резинка, сдерживающая волосы, зацепилась за что-то и лопнула. Волосы разметались по плечам.

– Ты что, с ума сошел? – крикнул он.

Глаза Мефа жадно пили темноту, привыкая к ней. Рука нашарила катар. Мало ли как сложится. Наемные убийцы не всегда бывают огромного роста.

Несколько секунд спустя свет вспыхнул вновь. Мефодий обнаружил, что в кабине никого нет. Крошечный задира с помидорными щеками исчез. Рюкзак валялся на полу, все его содержимое было раскидано по лифту. Меф спрятал катар и стал ползать по полу, торопливо и без разбора забрасывая вещи обратно. Он еще не закончил, когда лифт добрался до двадцать первого этажа и, отдуваясь, раздвинул двери. Отыскав на полу порванную резинку, Меф кое-как связал ее, после чего с усилием заправил под нее тяжелые волосы. Посмотрев на себя в зеркало и убедившись, что хотя бы внешне он походит на приличного человека, Буслаев вышел на площадку и позвонил.

– Войдите! – громко сказали ему из коридора.

Меф потянул ручку.

Открывший ему академик вполне вписывался в известную схему Мефа, что истинный талант в науке никогда не выглядит таковым. Он был маленьким, кособоким, с серебряными зубами и прыгал по коридору боком, как воробей. На макушке торчал забавный хохолок.

– Как ваша фамилия? – строго спросил он у студента.

– Буслаев, – сказал Мефодий, хотя они виделись уже раза четыре и однажды даже вместе пили чай.

– А-а, да-да! Где нужно подписать?

Мефодий, не глядя, сунул руку в рюкзак и протянул листок. Академик некоторое время, шевеля бровями, скользил по строчкам.

– Это точно ваша тема? Довольно оригинальная, – сказал он с некоторым сомнением.

– Мне тоже не особо. Но какую утвердили! – энергично ответил Меф.

Академик вздохнул, подумал немного и подписал. Потом допрыгал к окну и глянул в запыленное стекло.

– На улице как? Тепло?

– Тепло, – признал Меф.

– Аллея-то наша желтая?

– Желтая.

Академик вздохнул.

– Высоко живу. Над жизнью. Осени не видно. Как, вы сказали, ваша фамилия?

– Буслаев!

– Ну, успехов вам, господин Буслаев! Заходите, если буду нужен! А интересы свои в выборе тем вы все же защищайте!

Только в лифте Меф удосужился взглянуть на бумагу, которую подписал академик. К его удивлению, это была совсем не та принтерная страница, которую ему дали на кафедре. В руках он держал мятый, желтоватый лист, причем даже не один, а несколько. Между собой они были скреплены ржавой скрепкой. Подпись профессора сиротливо ютилась внизу первой страницы.

Так вот почему он скромно спрашивал: «Ваша ли эта тема?» Меф расхохотался, оценив деликатность маститого ученого. Он уже хотел вернуться и даже попытался остановить лифт, но скользнул взглядом по тексту и палец его замер, так и не коснувшись кнопки «стоп».

Меф узнал твердые решительные буквы, каждая из которых кричала: «Я – Арей! И я Арей! И я тоже Арей!»

Пернач Гарна

Ударное оружие. На дубовое древко со следами драконьих зубов насажены бронзовые перья-пластины. Наделен способностью нейтрализовать магические свойства любого оружия и выбивать артефактные мечи, даже те, которые считаются непобедимыми.

В бою обладает большой запальчивостью. Плохо отличает своих от чужих, вследствие чего опасно использовать пернач в групповом бою. Не защищает от иллюзорного, призрачного оружия и штопорных маголодий.

Преследующий нож Элдера

Похож на обычный десертный нож. Имеет затупленный конец, тяжелую металлическую рукоять и посредственные режущие качества. В лезвии – небольшое отверстие. Если через него посмотреть на человека или стража, а потом метнуть нож, то он будет преследовать этого человека или стража вечно – и днем и ночью, не давая ему ни минуты покоя.

Именно им был убит считавшийся неуязвимым великан Восьмибрунн. Нож поразил великана на сотый день охоты, залетев ему в ноздрю во время чиха.

Очень упорный нож. Невозможно остановить никакой магией. Единственный способ его отвлечь– подбрасывать непрерывно свежие фрукты, на которые тот отвлекается.

Пилум Шоша

Метательное копье с шаром-утяжелителем для устойчивости в полете. В момент броска пилум абсолютно невидим для противника. Попав в цель, пробивает любую защиту, за исключением щита валькирий, холщовой рубашки Бробуса, щита Ахилла и обнуляющей татуировки Хорна, нанесенной на кожу младенца в первые полчаса после его рождения. Трудноуязвим для отводящей и запутывающей магии.

Уступает копьям валькирий.

Поющая секира Верда

Внешне походит на египетскую секиру. Заточенный полумесяц с двух сторон надежно прикреплен к древку. На ударной части зазубрины и следы ржавчины. В бою издает воющие либо лающие звуки, заглушающие и блокирующие атакующие маголодии света первых трех уровней сложности.

Во время использования в лесах секира Верда способна петь нежным женским голосом или звать на помощь, завлекая путников в чащу, где беспощадно с ними расправляется.

Раны от секиры Верда напоминают укусы оборотня. Они не заживают и не затягиваются. Кормить ее нужно еженедельно, сырым мясом, в противном случае она может стать опасной для хозяина.

Этой секирой Верд зарубил двух циклопов с острова Клеос и стража второго ранга Гомункулюса, обладателя трех редчайших эйдосов, принадлежащих близнецам.

Флейта Лебера

Деревянная блок-флейта, одна из самых совершенных флейт света. Изготовлена из красного дерева. Имеет семь пальцевых отверстий на лицевой стороне и одно на тыльной. При необходимости в отверстие на тыльной стороне может быть вставлен штык. Флейта Лебера усиливает атакующую магию в десять раз. Особенно опасна для драконов, оборотней, мавок и прочих существ стихийного мира.

Практически единственная флейта света, которая «работает» под водой и в безвоздушном пространстве. Кроме того, клювовидный мундштук позволяет владельцу дышать на океанском дне или под землей.

Минусы: ослабляет защитную магию, что делает владельца беззащитным для любой опережающей атаки. Длина флейты (около 1 метра 80 см) затрудняет ее скрытое ношение.

Наделена острым чувством справедливости. Способна вмешаться, если кто-то неправильно разделил сухарики или взял себе большое яблоко, а другу дал маленькое. По слухам, именно из-за нее был разрушен Карфаген. Карфагенский наемник, покупая тыкву, расплатился со старухой фальшивой монетой, и флейта, обидевшись, открыла ворота города для римлян.

Поперечная флейта Мероха

Мощное оружие, поражающее противника на любой дистанции. Защищает от ядов, уныния, робости и сумеречных состояний. Сама исправляет погрешности владельца, вследствие чего невосприимчива к ошибкам в маголодиях.

Она довольно капризная. Так, к ней нельзя прикасаться влажными руками. Кроме того, помнит любое дурное слово, сказанное в ее адрес, и может обращать маголодии на своего владельца. Средний срок злопамятности флейты составляет около четырехсот лет.

Среди минусов можно отметить крайнюю самонадеянность. Часто переиначивает маголодии или изменяет их на свой вкус. Кроме того, флейте Мероха присущ максимализм. К примеру, если вы собрались вскипятить стакан воды, то лучше не делать это на берегу озера. Она может перепутать и вскипятить озеро.

Очень ревнива. Не позволяет владельцу брать в руки другой музыкальный инструмент.

Свирель Корна

Традиционной формы греческая свирель. Состоит из семи тростниковых трубочек разной длины. Атакующие качества – средние, защитные – высокие. Ее владелец может не опасаться никакого оружия мрака, за исключением ряда артефактов (рапира Пулиуса, меч Лилла, пилум Шоша и т. д.).

Минус свирели в том, что она неправильно оценивает масштабность проблем, следовательно, нарушается последовательность их решения. Поэтому у того, кто играет на ней, может искажаться чувство реальности. К примеру, хозяин свирели Корна способен выпутывать из паутины муху, хотя рядом убивают человека.

Не исключено, что со временем она может мутировать и перестанет быть оружием света.

Мефодий заканчивал читать уже в подъезде, у книжного шкафа, куда жители дома складывали старые книги и журналы для взаимообмена. Память подсказывала, что Арей всегда серьезно относился к особенностям артефактного оружия стражей мрака и света. Не только тех, с которыми собирался сражаться, но и тех, с кем судьба могла схлестнуть его неожиданно. Мастерство мастерством, но полагаться только на него опасно. В магическом мире можно погибнуть и от зубочистки.

Буслаев сжимал желтоватые листки и пытался понять, как эти страницы оказались у него. Он достал их из рюкзака, совершенно точно! Но как они там оказались? Ага, в лифте он собирал рассыпавшиеся бумажки. Значит, их потерял или специально оставил тот бешеный помидор с торчащими усами, вспыливший, когда Меф назвал его «кикимором».

Но откуда у него список артефактного оружия, выполненный рукой Арея? Страницы не давали Мефу никакой подсказки, сколько он ее ни искал. И на свет смотрел, и с обратной стороны заглядывал – ничего.

Проснувшаяся консьержка посматривала на Мефа с беспокойством. Она уже трижды проходила мимо него с чайником, притворяясь, что ей нужно налить воды. Присутствие волосатого молодого человека рядом с ее боевым постом тревожило старушку. Кто их знает, этих длинноволосых! Стоит себе вот так, как порядочный, а потом треснет ее по голове тумбочкой или украдет телевизор.

Решив не тревожить консьержку, Меф вышел во двор и, ослепленный солнцем, на секунду поднес ладонь к глазам. Когда он отнял ее, первым, кого Меф увидел, была Дафна. Она стояла у футбольной площадки и испуганно махала руками, словно предупреждая о чем-то. Не раздумывая, он бросился к ней. За спиной что-то пронеслось, больно толкнув Буслаева в левую лопатку. Меф упал, перекатился через голову и вскочил, готовый защищаться. Еще во время падения он успел увидеть, что Дафна исчезла.

В стволе старого клена торчало копье с узким злым лезвием. Древко недовольно дрожало, словно никак не могло простить себе промах.

Меф обшарил взглядом кустарник, откуда могли метнуть копье, но никого не увидел. Тот, кто умел их бросать, умел и скрываться. Нелепо было предполагать, что он промахнулся. Если бы Мефодию не померещилась Дафна и он не рванул бы вперед, копье торчало бы в нем.

Буслаев подбежал к клену, настороженно разглядывая копье, едва не ставшее причиной его смерти. На древке он увидел шар-утяжелитель, кованый, с заметными закусами молота. Оставаться здесь было опасно. Возможно, затаившийся недруг готовит для броска второе копье. Буслаев не стал искушать судьбу и телепортировал.

Телепортация получилась непродуманной. В последнее мгновение, уже окутанный золотым дробящим сиянием, Меф спохватился, что на обычной площадке, которую он чаще всего представлял себе, переносясь к общежитию озеленителей, вчера вечером поставили сетчатый загончик для торговли арбузами. Отменять телепортацию было поздно, мысли Мефодия лихорадочно заметались, и он кое-как представил себе зеленый щит со схемой Сокольников.

Спустя несколько мгновений Буслаев уже стоял около него. Парня шатало, виски раскалывались от боли. Каблук правого ботинка застрял в асфальте, и высвободить его так и не получилось. Пришлось укорачивать его катаром, оставив в асфальте торчащий огрызок. Хромая из-за отрезанного каблука, Буслаев направился к Ирке, но до сарайчика не дошел, заметив на поляне мелькание двух знакомых фигур. Со ста метров Ирка и Багров казались играющими в бадминтон, только на очень близкой дистанции.

Меф осторожно приблизился, стараясь не бросаться в глаза, прислонился плечом к дереву и стал наблюдать за «бадминтонистами». Ирка рункой отбивалась от Матвея, который нападал на нее со шпагой в одной руке и дагой в другой. Следить за боем было интересно, особенно за Матвеем. В работе шпагой и дагой он достиг высокого мастерства. Почти не повторялся, нападая поочередно двумя клинками. Парировал непредсказуемо, путая противнику карты. К тому же шпага с дагой имели громадное поражаемое пространство от головы до ступней.

– Переброс! – внезапно крикнул Багров, и красивым одновременным броском поменял оружие местами.

– Это чего такое было? – не выдержал Мефодий.

Матвей на секунду отвлекся на голос. Ирка подсекла древком рунки переднюю ногу противника. Тот упал. Меф протянул ему руку, чтобы помочь встать, но тот вскочил сам, не коснувшись земли ни клинком, ни ладонью.

– Уйди, – буркнул он.

– В общем, какая мысль: если ты и с мраком так будешь шпагами жонглировать, останешься без ушей. В бою надо убивать, а не плести кружева, – заявил Буслаев.

– Да пошел ты! Это тренировка. У меня не так много Ирок. Если убивать по одной на каждой тренировке, надолго не хватит, – отозвался Багров.

– Можно и не убивать. Но зачем разменивать удар в бедро на удар в глаз? Ты просто знаешь, что в глаз она тебя не станет атаковать. Да и все эти пляски с кинжалом, в общем, можно оставить горским народам.

– Плагиат! – вступилась Ирка за Багрова.

– Почему?

– Потому что так говорил Арей! Может, другими словами, но мысль такая.

– А если я говорю «ку-ку», это плагиат кукушки? – возмутился Меф.

– Ну вот видишь: признался, что и птичку обокрал! – сказал Багров и, взяв у Ирки рунку, понес оружие в сарай. Свою шпагу он держал под мышкой, а дагу в левой руке.

Меф с Иркой остались одни.

– Ну как ты? – спросил Меф после долгой паузы.

– Хорошо. А ты?

– Прекрасно.

– Ну вот видишь, наконец где-то в мире встретились два человека, у которых все хорошо и прекрасно, – отозвалась она.

Мефодий хмыкнул – с Иркой не соскучишься. Они немного помолчали, потом пошли к скамейке, которую кто-то перетащил с аллеи в кустарник.

Ирка присела на корточки. Меф увидел под скамейкой корзину, а там щенка. Ощутив Ирку, щенок слепо приподнял морду и запищал. Было ему дней пять, не больше. Хозяйка вытащила из-под подстилки шприц, уже не тот первый, на два кубика, а купленный в зоомагазине с резиновой насадкой для выкармливания животных.

– Твой? – спросил Меф.

Она кивнула, кормя и лаская щенка. Буслаев любовался ей. Она была похожа на молодую мать, родившую неведомого зверька.

– Скажи что-нибудь вумное! – попросил он.

Ирка строго взглянула на него и чуть оскалилась. Меф подумал, что она похожа на готовую к защите волчицу.

– Прости. Фраза кривая. Мне правда нравится тебя слушать, – поспешил добавить Меф.

Она расслабилась, волчица ушла из глаз.

– Я по заказу не умею, – сказала она, трогая пальцем нижнюю губу. – Хотя вот… навещает меня в последнее время навязчивая мыслишка, что самое важное в жизни – не позволять себе манипуляций. Быть честной со всеми и, главное, с собой.

– Чего не позволять?

– Манипуляций. Пример: маленький мальчик хочет мороженое, но ему не покупают. Как его получить? Можно выгибаться, биться головой об пол и орать дурным голосом. Можно клянчить, повторять «купи, купи!» миллион раз. Если родители уважают деловой подход, можно договориться: «Мол, вы мне мороженое, а я уберу комнату. И буду есть понемножку, пусть во рту тает». Еще можно подлизываться: «Милая мамочка, я тебя та-а-ак люблю! Ты такая красивая! Купи мне, пожалуйста, одно ма-а-аленькое мороженце!»

– Не, некозырно, – поморщился Меф.

– Или притвориться таким дохлым, беспомощным и обвисающим, что все плюнут и скажут: «Надо ему мороженое купить, а то он какой-то жалкий! Как бы совсем не сдох!»

– Чимоданов разорался бы, – сказал Буслаев.

– Мошкин прикинулся бы круглым сироткой! «Это мороженое, да? Но мне же его теперь никогда нельзя? Даже самого маленького кусочка, да?» – передразнила Ирка.

– Ната охмурила бы продавца. Прасковья подожгла бы город. По трупам прошла к киоску с мороженым, лизнула два раза и заявила бы, что мороженого больше не хочет, а хочет пиццы… – увлеченно сказал Меф.

Ирка, помедлив, кивнула.

– Наверное, так. Только мне почему-то кажется, что Прасковья сложнее.

– Погоди, – внезапно сказал Меф. – Ты хочешь сказать, что ВСЕ манипулируют? Абсолютно все?

– Да, – грустно подтвердила Ирка. – Боюсь, что так. Каждый новенький человек примеривает все формы манипуляций по очереди. Смотрит, что у него лучше прокатит, и останавливается на одной манипуляции как на основной. А я так не хочу! Просто не хочу, и все!

– Гм… Слушай, а… он тоже манипулирует? – с интересом спросил Меф, посмотрев в сторону, куда скрылся Багров.

Ирка слишком резко нажала на шприц – щенок закашлялся. Трехкопейная дева испуганно отдернула руку.

– Не знаю, – неохотно отозвалась она. – Хотя… может, Матвей ушел бы в партизаны и пускал бы составы с мороженым под откос. Потом лежал бы на ящиках с мороженым, весь в пулеметных лентах, с бомбами на поясе, и презирал бы их… Пальцем не притронулся бы к мороженому, хотя ужасно бы его желал. Но вообще про него я стараюсь не думать. Потому что если буду ловить его на манипуляциях, это будет такое маленькое, но предательство.

Буслаев долго молчал. Потом подошел к кусту и несильно ударил кулаком по листьям.

– А мне толку нет по полу кататься! Катайся – не катайся! Все равно ее не вернут, – глухо сказал он.