…– Всё, что необходимо, было сделано. Микадо прав. Нам такой сосед необходим. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Между прочим, эту поговорку я услышал от русских. Мне её рассказал их секретарь Гончаров. Я поинтересовался о его фамилии, и он откровенно рассмеялся и сказал, что, вероятно, его предки обжигали горшки. Они такие же люди, как и мы, вот что я вам скажу. И общение с ними заставит нас шевелиться, а японцам по-другому не выжить. Кстати, вы обратили внимание на то, что они не забыли даже тех, кто возил для них воду на корабли. Даже тем досталось по цветному халату и какой-нибудь безделице.

– У русских бездонные трюмы, – заметил Кавадзи.

– Они не скупятся не потому.

Старик подошёл к невысокому столику, на котором стояли подаренные Кавадзи часы. Их корпус был сделан из зелёного камня, отчего поверхность казалась глубокой, как вода, покрывавшая водоросли. Он осторожно погладил их и вздохнул. – Какая удивительная работа, не правда ли?

Рядом стояли не менее красивые стеклянные вазы, изрезанные затейливыми узорами. Прикосновение к ним вызвало долгий и нежный звук, наполнивший всю комнату.

…– Эти вещи выполнены большими мастерами, и в России их, наверное, немало.

Кавадзи в знак согласия низко поклонился, словно признавая за собой вину за эти подарки. За то, что именно ему, а не Тутсую, они достались от русских. Но ему было приятно и радостно осознавать, что эти вещи будут радовать его взгляд и украшать его дом. В то же время он чувствовал неловкость, ведь он был всего лишь чиновником, выполнявшим чью-то волю. Там же, в сознании зародилась мысль, что, соглашаясь на что-то новое, ему придется неизбежно забыть что-то привычное, старое.

– Не переживайте, дорогой Кавадзи. Мне они тоже сделали царский подарок. И это за то, что я объяснял им, как нужно есть рисовые шарики. И я тоже, как и вы, не знаю, что с ним делать. Но испытываю не меньше радости, чем вы. Мы все большие дети, и русские от нас мало чем отличаются. Нам всем свойственна радость и восторг от всего нового.

Слова старика успокоили Кавадзи, словно бальзам.

…– Их визит – для всех нас испытание.

Взгляд старика остановился на той стене, где находились клинки.

…– Я слышал, что у вас очень редкий клинок. В молодости я тоже любил держать в руках оружие. Но мне больше нравилась алебарда. Сжимая её в руках, я всегда чувствовал прилив силы. Вы не против, если я вновь испытаю это чувство?

Кавадзи радостно кивнул.

…– Сразу видно настоящее оружие. Нынче ведь можно увидеть лишь Хосодати. Всех занимает пышность и украшения, как будто жизнь состоит из одних праздников и торжественных приёмов. А игрушки делать куда быстрее, да и цена в несколько раз меньше. Старые времена уходят безвозвратно. В последнее время всё труднее увидеть на улице работу настоящего мастера. В период покоя и тишины их всё меньше становится в Японии.

– Согласен с вами. Всех занимает блеск оружия, но не его надёжность и острота.

– Тутсуй долго не отрывал взгляда от клинка, изучая качество отделки ножн, словно пытался увидеть через них сам клинок. – Синто, время хороших копий, но мне эти мечи всё равно чем-то нравятся. Они радуют глаза. А время повелителей коленок уходит в прошлое, как мне кажется. А вы как думаете?

Старик улыбнулся, но в глазах его читалась тоска по старым временам.

– Вы это правильно заметили, особенно глядя на текущие события, – сказал Кавадзи.

– Но чей же это клинок? По всем признакам его сделали давно. Кто его мастер? Наверняка он известный. Попробую угадать хотя бы время.

Старик наполовину раскрыл клинок, ловя блеск лампы на изогнутой линии гладкой поверхности лезвия. – Почти прямая линия изгиба, а рукоятка, конечно же, имеет другую линию. Это решение очень выгодно в ближнем бою. Лезвие немного расширено, но тоньше обычного. Граница закалки едва различима. Такая закалка требует большого мастерства от кузнеца. Представляю его твёрдость. Неужели Камакура? И в таком прекрасном состоянии. Ни одной зазубрины. Видно, что этот клинок невероятно острый. А ножны, я полагаю, у него неродные.

– Вы, как всегда, правы. Ножны и рукоятку ему сделали специально. – Голос Кавадзи слегка дрогнул, отчего старик косо взглянул на собеседника и замер.

– Вы, наверное, пошутили? Ведь это противоречит установленным правилам. Я не помню такого случая, когда чужакам преподносили в подарок меч. Это шутка?

– Нисколько. Вы же понимаете, что такими вещами не шутят, к тому же я в таких делах ничего не решаю сам. У меня есть личное распоряжение сёгуна – подарить этот клинок самому адмиралу. Полагаю, что таким образом он вскоре окажется в руках у русского царя.

– И там ему не будет равных. Я правильно вас понял? А здесь он, конечно, не так заметен.

– Всё верно, мой дорогой Тутсуй.

– И всё же. Кто мастер этого бесподобного оружия?

– Это не секрет. Его ковал…

– Погодите. Попробую угадать без вашей помощи. Если это подарок царю, то его автором должен быть непременно Кавабэ Гихатиро. Я не знаю в Эдо более известного мастера, чем этот монах. Его клинки даже при жизни имели огромную цену.

– Муромаси, – коротко перебил Кавадзи.

Услышав это имя, старик закрыл глаза и какое-то время не шевелился, словно не знал, чем ответить. Лицо его, до того источавшее доброту и спокойствие, изменилось. Оно словно уменьшилось под тяжестью морщин. Он медленно вложил клинок в ножны и поставил его на место, казалось бы, с ещё большей осторожностью, словно тот мог причинить ему какой-то вред. Долгое время он молчал, и всё ещё смотрел на клинок.

– Я слышал, что его клинки приносят несчастье. Даже не могу допустить мысли, что его можно кому-то дарить. Не могу представить, что он окажется в руках русского царя, – взволнованно произнёс старик.

Кавадзи несколько удивила, и даже развеселила реакция старика на имя мастера. Он понимал, что у всех старых людей обязательно найдётся какой-нибудь предрассудок, и старик Тутсуй не был исключением. Ему стало неловко за ситуацию, и он постарался сгладить её. К тому же Кавадзи понимал, что все решения, которые он выполнял, были даны согласно его более высокому происхождению, тогда как старик, с его опытом и дипломатическими способностями, был лишь вторым лицом. Это его нисколько не оскорбляло, но для Кавадзи было серьёзным испытанием. Если бы решение о подарке поручили Тутсую, то, наверняка привезли совсем другой клинок. И теперь, когда изменить ничего было нельзя, Кавадзи по-настоящему растерялся. Суеверность старика нашла место в глубине души первого уполномоченного в переговорах с русскими и заставила задуматься.

– Мне кажется, что эти легенды о хищных клинках Муромаси во многом преувеличены, -непринуждённо начал Кавадзи. – Поверьте, они не более опасны, чем мечи братьев Конэхиро. Вы что-нибудь слышали об этих мастерах?

– А… Мечи палачей. Конечно, слышал, – несколько рассеянно ответил Тутсуй. – Не хватало только их подарить русскому царю! – Старик всё ещё находился под впечатлением услышанной новости, продолжая держать глаза закрытыми, словно стыдясь видеть этот свет. Потом он всё же открыл глаза. – Конечно, это легенды. Но разве не благодаря легендам мы знаем о нашей великой Аматерасу? Легенды тем и хороши, что их невозможно придумать. Приукрасить – да, но не выдумать. В годы своей молодости я слышал историю о том, что таким мечом сын Токугавы сделал себе харакири, а его племянник случайно порезал себе указательный палец. И тоже таким же мечом, и этот палец так и не зажил, и в конце концов его пришлось отрезать. Таким было лезвие. Вам разве неизвестно, что чем лезвие острее, тем дольше заживает рана. А мечи Муромаси рассекали листья. Их бросали на воду, и лезвие клинка рассекало листья на две части. И это совсем не легенда. Вы скажете, что это всего лишь результат правильной закалки? Думаю не только. Когда Муромаси ковал свои мечи, то на их полотно падали не только капли его пота, но и слюна с губ дьявола, что всё время стоял за спиной. Неужели вы не понимаете, что изготавливая подобную вёщь, мастер разговаривает с богами. Могу представить, кому молился этот кузнец, выковывая такой клинок. За каждой его работой могли наблюдать с неба. Рассказывали, что когда он делал свои клинки, то в каждый удар вкладывал магические заклинания. Об этих словах даже думать нельзя, а он их произносил. Мне думается, что причина человеческих несчастий не только в их глупости, но и неугодности богам. Некоторые боги тоже могут наслаждаться человеческими несчастиями. А для этого они выбирают себе помощников среди смертных. Таких как Муромаси. Потом этот клинок уничтожили, как и многие другие. Хорошо, что Муромаси уже не было в живых. Думаю, что ему не поздоровилось бы, ведь Токугава умел мстить своим обидчикам. Он был большим мастером сводить счёты с теми, кто не угождал ему хотя бы раз. Да, Иясу Токугава… Вы должны знать, что в годы его правления даже хранить эти клинки запрещалось, не то что носить. Он видел в них прямую угрозу своему благополучию и покою. Но мечи Муромаси были так хороши, что многие самураи их прятали, несмотря на то, что за ослушание их могли сурово наказать. Зло всегда загадочно и привлекательно, а человек любопытен. В отличие от своего учителя Муромаси делал мечи, несущие смерть. Вот в чём беда.

Старик подошёл к стенке, взяв другой клинок, стоявший рядом. – Вы не представляете, какие несчастья могут принести вещи, сделанные с таким умыслом. Вы осознаёте свою ответственность, предлагая русским такой клинок? И что может последовать за всем этим? Я лично не представляю. Неужели у сёгуна не нашлось другого достойного клинка? Почему бы не подарить русским вот этот клинок? Тут и цуба богаче украшена, и литьё её очень тонкой работы. И металл, похоже, нисколько не уступает в твёрдости. Поверьте, в руках он вызывает совершенно другие чувства. Кто его автор? Могу поспорить, что не Муромаси, – не скрывая удивления и восторга произнёс гость.

– Это мой личный меч. Мне его подарили. И, если бы не это обстоятельство, то я непременно так и поступил бы, дорогой мой Тутсуй.

– Вы, должно быть, лукавите, Кавадзи. Но ради бога, извините меня, старика, за мою откровенную глупость. Разве я осмелюсь поступать вопреки воли сёгуна? А такой меч достоин своего хозяина. Он стоит целого состояния. Я искренне рад за вас. У вас замечательный друг, если смог сделать вам такой подарок. Я знаю много людей в окружении сёгуна, мечтавших о таком клинке. Полагаю, вам многие завидуют.

– Ещё как! Поэтому и послали меня, надеясь, что я допущу какую-нибудь оплошность.

– Ну да. Что русские уйдут, а обвинят во всём, разумеется, вас. Мне такие фокусы известны. Вы справились блестяще, и об этом уже говорено, и скоро узнают в Эдо. Но как быть с подарком? Я не могу поверить, что сёгуну неизвестны истории, связанные с этими мечами. Поверьте, это не сказки. Но я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали.

– Хорошо, если бы и стены не слышали, – иронично заметил Кавадзи. – Я не могу изменить воли сёгуна, как и русские, веления своего царя. Хотя мне кажется, что у них в этом деле больше свободы. Будем надеяться, что наши гости не так суеверны как вы, и ничего не узнают вообще.

– Они, может, и не узнают, но богам-то известно всё. Разве я не прав?

– Значит, и это угодно богам, – невозмутимо ответил Кавадзи.

– Теперь я понимаю, почему назначили именно вас. Но не скажу, иначе вы обидитесь. Вы мне вот что скажите… Русские интересуются оружием? Вдруг они не оценят его по достоинству? Будет ужасно обидно, если они не заметят такой щедрый подарок.

– Ещё как интересуются. Вы бы видели, как они осматривали мой клинок.

– Вы мне так и не сказали, кто его сотворил. Надеюсь, вы осмотрели его хвостовик? Вы снимали рукоять.

– Мне сказали, что его сделал Масамуне.

– Я так и думал! Это действительно царский подарок. Подумать только, учитель и ученик рядом, но какие разные. Говорят, что мечи Масамуне необязательно было вынимать из ножен. В них такая сила, что присутствие уже только одного клинка приводит к порядку. Я слышал, что этот кузнец даже не ставил клейма на своих изделиях, словно его не интересовала слава.

– Он был скромным, это верно, – согласился Кавадзи, довольный тем, что его клинок вызвал такой восторг у старика. – Но если вы помните, Масамуне обслуживал сёгунов Минамото, а эти честолюбивые полунебожители не терпели, когда их личные вещи оскверняла надпись какого-то ремесленника.

– Вы знаете больше меня, – вздыхая признался Тутсуй. – Я, правда, ни на что не годен, кроме как прислуживать на знатных обедах. Ладно, давайте оставим эту тему и поговорим о том, как лучше преподнести наш главный подарок. Делайте со мной что хотите, но я не верю, что это клинок Муромаси. Пусть это будет кто угодно, но не он. Это мой старческий каприз. В конечном счёте русским всё равно. Поэтому, надо продумать всё до мелочей. Будет очень обидно, если русские в своей церемониальной суете не заметят его. Мне будет очень обидно, если к нему отнесутся хуже, чем я. Вы видели, что они мне подарили? Часы. Вот поглядите… Я боюсь расстаться с ними. В них есть даже измеритель температуры воздуха. Они показывают даже фазы луны. Это просто чудо какое-то! Пожалуй, за такой подарок я добавлю лично от себя к этому клинку какие-нибудь украшения. А то мне кажется, что ножны слишком уж просты. Вы не находите? Вероятно, их делали в спешке. Надо бы придать ему большей парадности, а момент вручения подарка растянуть как можно больше. Вот увидите, это усилит внимание гостей. Я знаю толк в том, как преподносить подобные подарки. Уж вы мне поверьте.

Кавадзи отметил, что волнения старика исчезли, и у него отлегло от сердца. Тема проклятого меча уже не так сильно волновала Кавадзи. Лицо старика опять излучало теплоту и спокойствие, и было притягательным, как магнит. Хотелось просто смотреть на это лицо, живое и отзывчивое, с глубокими лучистыми глазами и лёгкой улыбкой. В то же время мысли о подарке глубоко засели в сознании, и теперь ответственность за судьбу клинка Кавадзи чувствовал, как личную. Более того, ему вдруг показалось, что судьба русской флотилии тоже может зависеть от этого клинка, если, конечно, к словам Тутсуя относиться должным образом.

…– Вы как будто не слушали меня, Кавадзи? Может, вы не согласны со мной?

– Ну что вы, дорогой Тутсуй. Всё, что вы предлагаете, очень важно, и завтра мы постараемся не ударить лицом в грязь. Я вам этот обещаю.

1.

«У меня зазвонил телефон».

– Кто говорит? – про себя почему-то получилось – Слон. Как ни странно, в трубке послышалось знакомое сопение и его голос. – Что с твоим телефоном? – ещё не успев включится в реальность, без эмоций спросил Панчик. На том конце «провода» что-то быстро заговорило. Как обычно, взахлёб, Слон пытался донести какую-то информацию.

– Здорово, шеф. Это я, Слон. Тут дело на штуку баксов…

– Мы же договорились, без всяких шефов! – вскипел Панчик. – Ты уже достал меня своим плебейством.

– Ну ладно, Панчик, не шуми. Это само вылезло.

– Ну, и где ты пропадал? Опять в какой-нибудь аптеке отсиживался? Ты же знаешь, что нам нужны мани, а для этого надо смотаться в Берёзовку, и хорошо потрясти кое кого. Это как раз по твоей части. Потом на мебельную фабрику надо сгонять, после этого с комсомольской братвой встретится, и это тоже тебе. А у меня своих дел по горло, поэтому надо, чтобы кто-то, а это, скорее всего, ты, починил твоё ведро. И как можно скорее, потому что я не успеваю. По твоей милости на меня скоро наедут. А ты где-то пропадаешь с моей машиной, Слоняра несчастная? Ты лобовое стекло хотя бы поменял? И что с твоей мобилой? – завёлся Панчик, чувствуя, как голову начинает постепенно отпускать, словно Слон был экстрасенсом и снимал с него эту боль.

– Да погоди ты на меня наезжать! У меня даже голова заболела. Правда. Батарея в телефоне не фурычит. Заряжу, а она не держит. Эта китайская дрянь и года не проработала, – начал оправдываться Слон.

– Не будешь ворованное на рынке с рук брать. Я тебе сто раз говорил об этом.

– Ну ты же сам сказал, пусть рассчитаются, чем могут.

– А…Это за шкуру рыси, что ли? А твоя башка с бивнями о чём думала? А если я тебя попрошу с моста прыгнуть? Они же тебе ещё что-то предлагали. Ладно. Прекратили. Не забудь потом номер удалить. А то мало ли что.

На том конце возникла заминка и знакомое сопение в трубку. Слон, как всегда, думал.

– Ну, ты даёшь! Твой телефон только моя прабабушка не знает.

– Короче! Ты когда появишься? Или мне самому за деньгами на птицефабрику на автобусе трястись? И вообще. Чего тебе надо в такую рань?

– Дак это… Почему звоню. Ты же всё время меня сбиваешь с мысли. Я же стрелку набил, угадай с кем? С Яковлевым.

– С Андроном?!

Панчик на мгновение задумался и даже, растерялся.

– И где же ты её набил? – едва сдерживая эмоции, спросил Панчик. Если Слон не шутил, то это была большая удача. Выцепить этого кренделя раньше, чем его закопают в землю бандиты, действительно было подарком, особенно для Андрюхи. Те, кому он должен был много денег, давно жаждали его крови. – Ну? Где твоя стрелка? Не тяни жилы.

– Ага! А наезжал на меня. В музее. Он в краеведческом музее будет через час или полтора.

– У вас что, детство заиграло в одном месте?

– А ты, наверное, хотел, чтобы в ресторане? – сорвался Слон.

– Ладно, ладно. Был неправ. Погорячился. Всё понял. Где тигры и всё такое прочее. Там? Я правильно понял вашу мысль?

– Давай, подкатывай.

– Ага. Сейчас. На троллейбус сяду, потом возьму билет…

Его не дослушали. Слон наверняка специально прервал разговор, когда речь зашла о транспорте. «Ну, Слоняра». Впрочем, на Слона за машину он не сердился. Ездил он аккуратно и мусор в салоне не оставлял. Слон даже не курил. «Интересно, Протас знает, что Андрон объявился в городе? На последней встрече ни словом не обмолвился». Панчик полистал телефонную книжку в поисках номера «дяди» Протаса, но потом сбросил вызов, решив, что сначала нужно разобраться самому. Да и не по-дружески выходило. Сразу стучать. А этот волчара, если встанет на след, своей добычи не бросит. И тогда от Андрюши останутся рожки да ножки.