Глава XIV

Старик Пушкарев напрасно поджидал возвращения своего сына с охоты. Наступила ночь, а Владимир все не возвращался.

Иван Михайлович стал беспокоиться.

«Уж не случилось ли какого лиха с сыном, не заблудился ли он в нашем лесу? Леса непроходимые, долго ли до греха. А может, лютый зверь напал на него? Надо послать в лес людей, может, нападут на след сына!» – так думал старик Пушкарев и не мешкая послал половину своих дворовых разыскивать Владимира.

Иван Михайлович стал с нетерпением ждать их возвращения. Вернулся из города и Влас.

– Влас, ступай и ты в лес! – обратился к нему старик Пушкарев.

– Зачем, господин?

– Искать боярича.

– Как, разве…

– Вторые сутки пошли, как он не возвращается из леса. Пошел на охоту и пропал, – со вздохом проговорил Иван Михайлович.

За верную и преданную службу он был расположен к Власу и многим его отличал от прочих своих дворовых.

– Я побегу… я пойду, господин! Он, наверное, плутает в лесу дремучем, не зная дороги заблудился, – торопливо проговорил Влас.

– А может, его и в живых нет?

– Господь спасет молодого боярича! Я побегу, господин.

– Ступай, Влас, ступай. Помоги тебе Бог! Разыщешь сына – награду получишь.

Влас вооружился ружьем, взял в руки толстую палку и отправился в лес разыскивать молодого Пушкарева. По дороге ему попались возвращавшиеся из лесу другие дворовые. Их тщательные поиски ни к чему не привели. Они обшарили почти весь лес, но до раскольничьего скита не дошли.

Скит, где игуменствовал Гурий, находился верстах в двадцати от Лихоборья, то есть от усадьбы Ивана Михайловича Пушкарева. К нему, окруженному вековыми деревьями, трудно было пробраться.

Влас дал себе слово найти стрелецкого полковника живым или мертвым. Все лесные дороги и тропинки были опытному охотнику хорошо известны; он заходил в самые чащи, кликал Пушкарева, осматривал кусты, думая, не лежит ли где под кустом его молодой господин.

Но все было тщетно – Пушкарев как в воду канул.

Незаметно в поисках Влас прошел несколько верст.

Как ни длинен был летний день, а стал клониться к вечеру.

В густом лесу было почти темно. Влас устал, его стали морить голод и жажда.

Свой голод он утолил, потому что был запаслив и захватил с собой на дорогу съестного. Но воды не было, и взять ее негде было. Ему пришлось искать в лесу родник или ключ.

Блуждая по лесу, Влас совершенно случайно наткнулся на высокого и худого как скелет старика с суровым лицом, с глазами, сверкавшими и хитростью, и силой воли.

На старике надета была поповская ряска, голова покрыта скуфейкой, в одной руке у него была суковатая палка, а в другой – лестовка.

– Добрый путь, отче, – проговорил Влас, кланяясь старику.

Старик в поповской ряске шел задумчиво, опираясь на палку. Он, очевидно, не ожидал встречи, и на его сухом лице появился не то испуг, не то удивление.

– Я, кажись, напугал тебя, отче? Прости, Христа ради, – с низким поклоном проговорил Влас.

– Нет, ты не волк, чего бояться!

– Благослови, отче.

Молодой парень сложил руки, желая принять благословение у старика в поповской ряске.

– Постой, постой…

Старик отстранил его руки.

– Как, разве ты не поп? – спросил у него Влас.

– По милости Господней я есмь недостойный иерей. Только прежде чем благословить тебя, молви мне: как веруешь? Как знаменуешь себя крестом? – пронизывая своим взглядом Власа, спросил у него старик.

– Как все, так и я, – не понимая вопроса, ответил парень, с удивлением посматривая на старика.

– Покажи, как крестишься!

Влас сложил на руке крест по-православному, то есть в трехперстное сложение.

– Никонианин! – с ужасом воскликнул старик и отбежал от Власа.

– Чего?..

Влас был мужик совершенно безграмотный и чуждый всяких споров о преимуществах старой веры; крестился он так, как научили его крестные отец с матерью; для него не составляло важности различие икон старого письма от новых.

Слышал он, что на Руси появился раскол, что нашлось много людей, недовольных нововведениями патриарха Никона, но и только. В чем состоял раскол, он не знал и не понимал.

Старик Пушкарев хоть и придерживался старины и косо смотрел на новшества, но к старообрядцам не пристал, и его дворовые могли молиться как хотели, то есть двуперстным и трехперстным сложением креста.

– Ты отступник! – кричал на Власа старик старообрядец.

– Отступник?.. Ну, отче, уж это ты врешь. Я не отступник, а такой же крещеный, как и ты, – обиделся мужик.

– А зачем так крестишься?

– Как же мне креститься?

– Смотри – вот истинный крест!

Старик сложил крест по-старообрядчески.

– Сим крестом знаменуй себя – и спасен будешь!

– Меня батька с мамкой научили так молиться с малых лет, так я и молюсь доселе.

– Молитва твоя Богом не примется.

– Я ведь неграмотный, Бог с меня не взыщет. Скажи, отче, не попадался ли тебе мой боярич? – меняя разговор, спросил Влас у Аввакума (это был он).

А как Аввакум очутился в лесу недалеко от усадьбы Пушкарева? Он как глава раскола был сослан в дальнюю ссылку, но у него при дворе государевом нашлись доброжелатели, которые и выпросили у государя ему помилование и разрешение жить в Москве.

Глава XV

Возвращаясь из ссылки, Аввакум захотел побывать в скиту, где начальствовал Гурий, его приятель, один из самых закаленных его учеников и последователей.

Дорогу по лесу, очевидно, он знал хорошо и, не доходя несколько шагов до скита, повстречался с дворовым мужиком Власом.

– Так как же, отче? Не попадался ли тебе навстречу мой боярич, стрелецкий полковник? – спросил еще раз у Аввакума Влас.

– Нет, мне никто не попадался, – хмуро ответил ему глава раскола.

– Беда, да и только! Вторые сутки пошли, как боярич не возвращается.

– А как его звать?

– Владимир Иваныч Пушкарев прозывается.

– Как? Владимир Пушкарев? – переспросил Аввакум.

– Да, да…

– Твоего боярича я давно знаю…

– Неужели, отче, знаешь? – обрадовался мужик, не зная сам, чему обрадовался.

– Знаю… парень он хороший… Только никонианин… вот что плохо… По ложному пути идет… А ложный путь ведет к погибели…

Аввакум знал Владимира Пушкарева, когда он жил в Москве и был еще стрелецким сотенным. Молодой Пушкарев часто ходил в тот приход, где Аввакум священствовал, и познакомился с ним, даже бывал у Аввакума в гостях и подолгу с ним беседовал.

– Как же боярич Пушкарев очутился в этом лесу? – спросил Аввакум у Власа.

– У его отца близко отсюда есть вотчина, прозывается Лихоборьем. Боярич-то и приехал погостить, значит, – пояснил Влас. – А ты, отче, куда пробираешься? – спросил он у Аввакума.

– Обитель тут есть близко… скит. Туда иду.

– Отче, а как звать-то тебя?

– Аввакумом.

– Возьми меня, отче, с собой в скит. Скоро ночь, а к ночи домой мне не вернуться. Право, возьми!

– Не должно входить тебе в нашу обитель, ты никонианин.

– Возьми, отче, я в скиту-то поспрошаю про боярича. Может, монахи его где видали?

– Ну, пожалуй, пойдем, – несколько подумав, сказал Аввакум.

– А далеко, отче Аввакум, идти?

– Недалече.

– Я и не знал, что здесь есть обитель. Видно, недавно построили?

– Недавно.

– А пустят меня туда?

– Пустят.

– Переночую, а ранним утром опять за поиски!

Аввакум шел молча, наклонив голову и опираясь на палку; он о чем-то думал.

Влас несколько раз с ним заговаривал, но глава раскола отвечал неохотно и коротко.

Было уже совсем темно, когда подошли они к воротам раскольничьего скита, где игуменствовал Гурий.

Ворота были заперты.

Аввакум шибко постучал три раза.

К воротам подошел сторож и спросил:

– Кто стучит?

Аввакум ответил ему каким-то изречением Священного Писания.

Калитка у ворот быстро отворилась. Сторож-раскольник встретил его земным поклоном и принял благословение.

Аввакум истово его благословил и спросил:

– Что игумен?

– Отошел ко сну, отче. Прикажешь разбудить?

– Не надо. Чай, скоро утреня?

– Скоро, святой отче. Всего два часа до утрени осталось.

– На время дай пристанище этому мужику, – повелительно сказал Аввакум сторожу-раскольнику, показывая на Власа.

– А он из наших?

– Не спрашивать, а исполнять твое дело! – строго заметил ему Аввакум.

– Прости, Христа ради, святой отче.

Раскольник опять поклонился в ноги Аввакуму.

– Пусть парень переночует в твоей хибарке.

– Слушаю, святой отче. Пойдем! – обратился сторож-раскольник к Власу и ввел его в свою сторожку, показывая ему на постель.

Усталый и измученный Влас скоро захрапел богатырским сном. Он не знал, что несколько саженей отделяют его от Владимира Пушкарева, который все еще томился в тяжелом заключении.

Глава XVI

Было утро, когда проснулся Влас. Он поспешно встал и вышел из сторожки.

Солнце ярко горело на лазоревом небосклоне.

На дворе раскольничьего скита не видно было ни души.

Из большой избы, на которой был водружен восьмиконечный крест, доносилось протяжное, унылое пение.

Там происходило богослужение.

Влас от нечего делать стал бродить по монастырю.

Он подошел к той избе, где находился в заключении его молодой господин, Владимир Пушкарев. Дверь в избу была только притворена, но не заперта.

Власу хотелось узнать, что это за странная постройка без окон.

Он взялся было за скобку двери. Вдруг перед ним выросли как из-под земли двое здоровых мужиков с дубинами.

– Тебе что? – крикнул на Власа один из мужиков, отстраняя его от двери.

– Я… я посмотреть.

– Чего тебе смотреть?

– Да так.

– То-то так. Да как ты попал в нашу обитель? – сурово спросил у Власа другой мужик-раскольник.

– Я с отцом Аввакумом пришел, – не запинаясь, ответил Влас.

– Не врешь?

– Чего врать – хоть самого Аввакума спроси.

– Коли с ним пришел – другое дело. Выходит, ты наш гость. Отца Аввакума мы все чтим и любим и Бога за него молим.

– А где же отец-то? – спросил у раскольников мужик-охотник.

– В церкви… утреню слушает.

– А для чего у вас такая чудная изба построена?

– Сюда сажают провинившуюся братию ради очищения от греха.

– А теперь кто-нибудь там есть?

– Есть.

– Кто? – расспрашивал раскольников Влас.

– Один мирянин.

– Да кто?

– Не знаю, кажись, из бояр.

«Уж не мой ли боярич угодил к раскольникам?» – подумал Влас.

– Дозволь, брат, мне на него взглянуть, – обратился он с просьбой к мужику-старообрядцу.

– Что же, взгляни, если охота, дверь не заперта.

Влас приотворил немного дверь. Крик радости и удивления вырвался у него – он увидел там Владимира Пушкарева, спавшего на соломе.

Этот крик разбудил стрелецкого полковника. Он сел и, закрывая лицо от света, тихо спросил:

– Что случилось?

– Боярич, родной, ты ли?

– Влас! – удивился молодой Пушкарев, узнав своего верного слугу.

– Я… я, родимый, наконец-то тебя нашел… Да скажи, боярич, как сюда попал? – спросил Влас радостным голосом.

– Пошел в лес на охоту, далеко отошел от усадьбы, заблудился, подошел к этому скиту, попросил приюта… Меня впустили раскольники, а отсюда не выпускают… держат как колодника, – со вздохом проговорил молодой Пушкарев.

– Да как они, проклятые, смеют! Я все их логовище по бревну разнесу! – крикнул не своим голосом мужик-охотник.

– Ну ты, потише! – остановил его один из раскольников.

– Пойдем, боярич, со мной, никто не посмеет нас остановить!

– Ну, брат, это ты напрасно! Ни тебя, ни твоего боярича с монастырского двора мы не выпустим!

– Посмотрим, кто посмеет нас удержать!

Проговорив эти слова, Влас ринулся на одного раскольника, вырвал у него дубину и стал размахивать ею. Другой раскольник бросился бежать с донесением к игумену.

Раскольники, не окончив своего богослужения, во главе с игуменом окружили Владимира Пушкарева и Власа. Некоторые из раскольников вооружены была топорами и дубинами.

Гурий, узнав, в чем дело, приказал связать Власа, и, сколько сильный мужик ни сопротивлялся, его все-таки крепко связали.

Влас ругался и проклинал раскольников на чем свет стоит.

Пушкарев вступился за своего слугу. На шум пришел и Аввакум.

– Что такое здесь творится? – сурово спросил он у раскольников.

Ему объяснили.

– Выпусти меня! Ты не смеешь держать меня в неволе! Я – стрелецкий полковник! – кричал Пушкарев.

– А, старый знакомый!.. Что шумишь? – ласково проговорил Аввакум, слегка ударяя по плечу Владимира Пушкарева.

– Отец Аввакум, и ты здесь? – удивился Пушкарев.

Он узнал главу раскола, несмотря на то что не видел его несколько лет.

– Узнал… Не позабыл?

– Зачем забывать!

– На том тебе, добрый молодец, спасибо.

– Прикажи, отец Аввакум, меня и моего слугу отсюда выпустить! Меня держат ровно колодника.

– Тебя выпустят, но только с условием.

– С каким? – спросил молодой Пушкарев.

– Ты должен дать клятву, что никому ни словом, ни делом не выдашь нас, не скажешь, что здесь в лесной глуши есть скит и что тебя в нем держали… Даешь клятву?

– Даю.

– Слуга твой должен сделать то же, и с него возьмем мы клятву.

– И он поклянется! – ответил за Власа Пушкарев.

– Если вы измените своей клятве, то оба будете прокляты. Гнев и ярость Божия да поразят вас тогда! Проклятие будет напечатано на челе вашем. Оба вы, как Каин-братоубийца, будете скитаться по земле и не находить себе покоя! – грозно произнес Аввакум.

Говоря эти слова, он был страшен: выпрямился во весь свой рост, выразительные глаза его горели каким-то особым огнем, исхудалые руки поднял кверху, как бы призывая самого Бога в свидетели.

– После всего слышанного из моих уст даешь ли ты клятву? – опять спросил у Пушкарева Аввакум.

– Даю… – тихо ответил стрелецкий полковник.

– И ты даешь? – обратился с вопросом Аввакум к Власу.

– Знамо, даю… Как боярич, так и я…

После этого их обоих вывели за ворота и там завязали им крепко глаза.

– Не думайте снять с глаз повязку, иначе вас убьют! – предостерег Аввакум Владимира Пушкарева и Власа.

Их повели за руки от ворот с завязанными глазами. Вели их несколько времени густым лесом по узкой, извилистой тропинке.

Человек десять раскольников, вооруженных кто чем попало, сопровождали Пушкарева и Власа до самой лесной проезжей дороги.

Ни молодой Пушкарев, ни мужик Влас и не думали развязывать себе глаза; они были уверены, что сопротивление и непослушание их погубят.

– Садитесь на землю и сидите смирно! – приказал им кто-то из раскольников.

Пушкарев и его слуга повиновались.

– Прощайте, не забудьте своей клятвы… Мы уйдем, тогда снимете с глаз повязку, – проговорил Пушкареву и Власу тот же раскольник.

Раскольники оставили их. Скоро не слышно стало и шагов.