Читать книгу «Белый конверт для Люцеры» онлайн полностью📖 — Дмитрия Чаркова — MyBook.
image
cover











На седьмую ночь он явился снова. Теперь Иван мог его разглядеть получше: дед стоял в своём заношенном пиджаке, широких брюках с подтяжками, в старых домашних тапках на босу ногу.

– А чего новое-то не одел, дед? Мы ж тебе такой костюм прикупили! И рубашка белая…А ты, глянь – в пиджаке и тапках!

На этот раз Кузьмич приблизился к внуку – настолько, что Иван кожей почувствовал смертельно-могильный холод и различил белесо-голубые зрачки покойника под седыми мохнатыми бровями и шевелящиеся губы. Звука, однако, никакого не было. Но Иван точно был уверен, что ему сказал дедуля: «Ты знаешь. Ты примешь. Это твоё теперь». Вот так – всего три фразы. И в тот момент Иван понимал, о чем говорил дед. Он даже вспомнил тут же одну из их последних встреч, перед смертью Кузьмича, на пасху, когда тот, посмеиваясь, ни с того ни с сего передал ему за столом вместо праздничного кулича ломоть черного хлеба, посыпанного солью, с этими же словами: «Принимай. Твоя доля. Твоя».

О какой доле шла тогда речь, Ивану стало очевидным значительно позднее. Но тогда он лишь усмехнулся в ответ, не став перечить деду: «Моя. Конечно, моя, дед!» И принял.

На девятый день он с утра уже был на могиле, чтобы всё прибрать к поминкам, до прихода родителей – мама с отцом собирались на кладбище ближе к полудню. И ещё издали почувствовал, что что-то не так, а, подойдя, ахнул: на месте земельного надгробия, которое они вдвоём с отцом накидали поверх могилы и сверху аккуратно присыпали влажным песочком и цветами меньше недели назад, зияла дыра. Иван даже сперва подумал – уж не вырыл ли кто гроб ненароком? – но, с опаской заглянув в могилу, обнаружил, что она просто провалилась вниз на добрые полметра. Вместе с цветами. Рядом с соседнего памятника на него с любовью глядели добрые бабушкины глаза…

Это не было в порядке вещей – не на седьмой же день после захоронения проваливаться могиле на полметра! Полгода, год – да, тут есть рациональное объяснение.

Не особо задумываясь, Иван лихорадочно принялся таскать землю с соседних участков да межмогильных проходов, по черенку с каждого, пытаясь исправить ситуацию к приходу родственников. Ну, не зря же ему ещё с вечера свербило пораньше придти на кладбище! Не зря.

Позже ему коряво объяснили за узким семейным столом, что такое периодически случается: мол, бывает, и подземные воды вдруг прорываются и подмывают грунт, земля «ухает» вниз там, где она подкопана, и могила опускается раньше времени. Что происходит тогда с телом покойного, никто не вдавался в подробности, да он и не спрашивал – задал-то вопрос как бы невзначай, про другую свежую могилу, ушедшую на три штыка в никуда в соседнем секторе. Наша-то типа в порядке.

В ту ночь он не стал дожидаться Кузьмича, а сам отправился к нему. С собой взял только чекушку, кусок черного хлеба и фонарь.

При молодой луне всё на кладбище выглядело иначе, нежели днём. Фонарь даже особо-то и не помогал, а, наоборот, его сноп всё представлял в гораздо менее знакомом свете: вроде уже ставшее привычным деревцо с одинокой ветвью и обрубленной макушкой у тропинки вглубь погоста теперь ни с того ни с сего казалось перевернутой косой в руках Той Самой, а свежевыкрашенный металлический столик в пяти крестах от тропы, отражая световые блики, представлялся помостом для отпевания душ грешников; и как Иван ни старался не глядеть по сторонам, он не мог полностью избавить себя от восприятия своим боковым зрением причудливых форм и фигур этого сакрального места, покрытого ночным мраком. Наверняка же тут бродят фантомы неупокоенные – или стоят, уставившись на него во тьме пустыми глазницами. Тьфу на них!

Среди чужих могил он, тем не менее, не потерялся – его словно вёл кто-то, уверенно и даже безмятежно. Подойдя к знакомой оградке, Иван всё же высветил бугорок – на месте ли? Затем вдруг спохватился: чего это он припёрся среди ночи в чужой мир, да не спросясь? Быстро перекрестившись, как бабуля в детстве тайком учила, забормотал:

– Простите, духи, сущности и другие обитатели сего места, что явился сюда в час неурочный, но, видит Бог, без всякого злого умысла, а лишь с добрыми намерениями – появилась нужда срочная обратиться к предку моему, что покоя мне не даёт, как сам представился девятого дня, Николаем зовут, посему позвольте мне беспрепятственно отдать ему должное, а за вас Господу помолюсь – он знает всех вас тут поименно, уж не обессудьте.

На душе словно просветлело, и в волосах он ощутил лёгкий весенний ветерок. Откуда слова взялись, он так никогда и не мог объяснить даже себе самому, да ему и не требовалось, в принципе.

С дедом просидел час, наверно. Вспоминали былые дни, делился с ним планами на будущее. На прощание оставил ему недопитую чекушку с кусочком хлеба и попросил его не шариться больше по людским квартирам, упокоиться, и оставить кесарю кесарево. На том и разошлись.

Больше дед к Ивану Буранову не приходил.

А, проснувшись утром, он обнаружил, что знает настоящую фамилию Петьки Жирного.

4

Апрель 1944

Мост уже полыхал, когда Николай подбежал к насыпи, с ведром и лопатой, которые прихватил со двора сразу же. Воздух тут, казалось, извергал напрямую в лёгкие смрад пожарища с привкусом нефти.

– Николай Кузьмич, что делать-то?! – кричала бежавшая ему навстречу Валя, машинист паровоза, размахивая синим платком, сорванным с головы. Сам черный стальной бегемот замер в сотне метрах от пламени – женщина вовремя заметила неладное на мосту и затормозила.

В посёлке все друг друга знали по имени. Здесь, на месте, Николай, похоже, оказался единственным пока авторитетным руководителем – с него и спрос потом за тушение будет. Авторитетный, по всему выходит, спрос.

Он оглянулся по сторонам: отовсюду к пожару спешили люди. Кто успел вёдра прихватить, кто лопаты, кто багры стянул с ближайших щитов – благо, тут их натыкано было чуть ли не частоколом, на нефтяном перегоне.

Под мостом протекал ручей – ручей, проходящий через нефтебазу. По нему часто школьники запускали деревянные кораблики, которые спускались в неспешном потоке к реке вместе с ажурными нефтяными пятнами. Иногда, впрочем, пятна были и керосиновыми, как догадывался Николай Кузьмич. И если таскать воду из этого ручья и лить её на огонь…

– Стой, Степан…! Нельзя оттуда! – крикнул он парню, уже зачерпнувшему ведро воды, стоя по щиколотку, в кирзачах, в ручье.

– Ты что, Николай Кузьмич?! По шпалам же понесёт! Смотри, ветер какой…

– Брось, говорю тебе! Давай землёй – наполняем ею вёдра и на шпалы вываливаем, с обеих сторон. Наталья, лови всех, кто со стороны реки подтягивается, а я тут… Две команды по обе стороны – одни снимают сухой дёрн с подветренной насыпи, другие делают трёхметровый отсып из земли поперёк шпал! Степан, сгоняй ещё за вёдрами в школу – там же в сарае их склад. Взялись..!!!

Сам он начал грузить со склона оврага сухую песчаную землю сразу в два ведра и бегом подтаскивать их вверх, к огненной кромке на путях, в десятке метров от моста, раздавая по ходу резкие команды женщинам, снимавшим ещё не тронутый огнём сухой и просмоленный дёрн на подветренном склоне.

С другой стороны железнодорожный откос был из гальки – оттуда беды ждать не приходилось, слава богу. В воздухе стоял треск от пожираемого пламенем сухих деревянных балок моста; то и дело слышались отрывистые реплики, когда кто-то вдруг поскальзывался с тяжёлыми вёдрами на железнодорожном склоне; ветер относил в сторону черное марево, и хоть это позволяло людям свободно дышать.

Через пятнадцать минут подъехали пожарные на трёх лошадиных подводах, с водяными бочками и ручными помпами. Единственный на посёлок «ГАЗ» с тысячелитровой цистерной сюда подобраться не смог бы – оставили на повороте к переезду. Пожар к этому времени удалось остановить от распространения по откосу и шпалам, но мост полыхал багряным заревом – вот-вот рухнет. Подоспевшие бригады сразу активно включились в заданный ритм и уже через две-три минуты поливали бушующее пламя.

– Кузьмич, ты тут командовал? – окрикнула Николая начальница пожарной команды.

Николай в ответ ей молча кивнул.

– Кто-нибудь знает, отчего полыхнуло?

– Не спрашивал. Занят был, – сказал, как отрезал.

– Молодцы, что остановили огонь!

Мост не обрушился, но в этом мало было утешения – через два часа рельсы каким-то чудом висели в воздухе двадцатиметровым хребтом исполина, лишь в одном месте поддерживаемые обгоревшей донельзя широченной древесной балкой.

Дознаватели не заставили себя ждать.

– Чужих кто-нибудь видел в районе? – был первый вопрос.

Уставшие люди озадаченно качали головами: здесь все друг друга знали, чужих бы сразу заприметили. Николай в изнеможении лежал на своём ватнике чуть поодаль от крайней пожарной подводы. Мысль о диверсии у всех, конечно, была основной, пока кто-то не выдвинул вслух гипотезу:

– На той неделе у Прошкиных пал вокруг дома загорелся – сухо ведь уже, а зимой отходами с базы кочегарили печки свои, поди, всё пропиталось кругом керосинкой, картошка даже не растёт. А тут-то вообще…

– Сколько говорили уже, мол, опасно тут – и школа рядом, детишки бегают, и нефтезавод, а какие меры-то приняли? – подхватил кто-то из женщин.

Народ не расходился до ночи. Уже в сумраке устанавливали мощные осветители, чтобы досконально обследовать весь прилегающий участок. Много было людей в погонах. Все понимали, что дело может обернуться для кого-то быстрым трибуналом, но вслух остерегались произносить такого рода догадки, оттого и версий про самопал сыпалось со всех сторон всё больше и больше – от греха, что называется: времена такие, что саботажников выбирать из толпы – дело привычное, и нет гарантии, что сегодня им не назначат тебя или твоего свата. Так что с самопалом оно как-то всем надёжнее выходило.

Николай кое-как стёр с лица въевшуюся через пот копоть и уже собирался домой, когда к нему сзади подошёл грузный человек с красным лицом, в штатском, и тихо произнёс:

– Доброго здравия, Николай Кузьмич.

– Тебе того же, Пётр Евграфыч, – резко обернувшись, ответил он Петьке Жирному.

– Слышал я, что ты тут всё грамотно организовал, пока Люся со своими не подоспела.

– Как учили, – хмуро ответил на комплимент Николай.

– Ты сам-то, часом, ничего подозрительно не заметил?

– Сказал бы уже.

– Сам с ночной, что ли?

– С ночной. Фёдор в день ушёл.

Мужчина кивнул. Затем прищурился недобро:

– А малой твой, что ж, тоже в день сегодня?

– Серёжка, что ль?

– Серёжка, Серёжка, ага.

– Захворал, мать дома оставила. А твой какой интерес до него-то?

– Да Гринька мой сказал, что Буранов опять с контрольной по арифметике схлюздил.

– А ты, Пётр Евграфыч, за своим следи. За моим я сам пригляжу, будь уверен.

– Видел его после смены-то?

– Видел. Сопливый весь. Иль ты думаешь, что это его рукоделие? А, Пётр?

Николай нахмурил жёсткие брови и открыто поглядел в переносицу Жирному, буравя его немигающим взглядом. На заводе поговаривали, что взгляд Кузьмича мало кто мог запросто вынести. Вот и Петька теперь отвёл глаза в сторону, проговорив:

– Не горячись, Коля, все знают, что твой малой – мастер на все руки. Мало ли, чем он был днём занят, пока батька его после смены отдыхает.

– Так, может, пойдём, допросим сопляка, а? Не полночь ведь ещё, – шёпотом в лицо Петьке выдохнул Кузьмич.

– А что, и то дело, – вдруг согласился Пётр.

– Пошли! – Николай развернулся и бодро зашагал в направлении своего дома, будто и не было нескольких часов битвы за нефтебазу.

Пётр, чертыхаясь, засеменил следом. Николай небрежно бросил ему через плечо:

– По пути только к Евграфу заскочим – спросишь у него, почему он до сей поры песком подходы к мосту не засыпал, как ему велено было месяц назад на партактиве. Ну, зайдём, чтобы не возвращаться потом – по пути ведь!

Пётр Евграфыч замер на полшаге.

– Ты о чем это, Николай?

Тот тоже остановился и в ответ лишь пожал плечами, глядя куда-то в темноту. Пётр смачно выругался и сплюнул. Потом сказал:

– Ладно, сам завтра поговорю с ним. Но ты, Буранов…

– И тебе спокойной ночи, Храмов!

5

Апрель 2017

– Храмов… – выдохнул Иван.

Рапс посмотрел на него вопросительно. Тот неуверенно огляделся вокруг, очнувшись, и, разжав ладонь с аметистом, уставился на кристалл.

– Занятные камушки тут у вас, Сергей.

– Подбирать под себя их нужно очень индивидуально, однако. Но этот, я вижу, вас нашёл.

Он опять широко улыбнулся, глаза его излучали спокойный приветливый свет.

– Извините, мне срочно нужно позвонить, не возражаете?

Буранов достал телефон и, выбрав адресата, стал ожидать ответа.

– Алло? Игорь? Привет, да… Буранов. Не отрываю? Буквально секунду… Отчество Вероники не помнишь? Храмовой, да… О! А есть возможность узнать имя её деда по отцу? Да. Это важно для меня. Благодарю. Потом объясню, обязательно. Спасибо, до связи. Жду.

Он несколько секунд молча глядел в потемневший экран смартфона, затем поднял взгляд на Рапса и задумчиво произнёс:

– Она – Александровна… Если моя догадка верна, то её отца звали Александр Григорьевич, деда – Григорий Петрович, а прадеда – Пётр Евграфыч, он же Петька Жирный… Да-а, забавная тут у вас песочница… с камушками, – и Иван подкинул на ладони свой аметист.

Беловоденко терпеливо ожидал, когда клиент вновь будет готов к общению в заданном русле. Наконец, спросил:

– Судя по всему, ваша дилемма получила новый импульс к разрешению. Я, признаюсь, не медиум – то есть, не контактирую с душами умерших в режиме прямого общения, так сказать, только фрагментально. Пока вы пребывали сейчас в состоянии контакта с прошлым – ваш дедушка сопровождал ваш собственный дух. Борис, я предполагаю, был рядом. Впредь они будут контактировать уже с вами напрямую, минуя меня. Вам нужно научиться управлять такими… спиритическими сеансами, как принято было говаривать во времена госпожи Блаватской. И, знаете, ваша аура несколько изменилась – она теперь более ровно окрашена в цвет вашего аметиста.

Иван посмотрел на него с удивлением:

– Вы действительно видите… такие краски… вокруг меня?

– Ну, да. Это моя работа. Каждый цветовой оттенок свидетельствует о чем-то определенном в вашей личности, её духовной сущности. В вас очень сильна целеустремленность, Иван. Поэтому, я уверен, вы в итоге разрешите свою проблему.

– В том-то и дело, что всё, оказывается, так переплетено, что сам чёрт ногу сломит… ой, извиняюсь.

Рапс рассмеялся:

– Мы не в храме, да и сила чертей только там, где их боятся, а, следовательно, верят в их негатив. Если бы вы Чертягой нарекли, скажем, своего любимого пуделя, поверьте, что только лишь от этого он не обрёл бы дьявольский прикид и замашки… Что же до вашей проблемы – дело, по-видимому, касается смерти вашего брата?

– Да, с этим я к вам, собственно, и пришёл.

– Я слышал об этой трагедии.

– Не сомневаюсь. В интернете много было… разного по этому поводу. Вы знаете, на какой стадии теперь дело?

– Думаю, было бы правильнее, если бы вы изложили всё так, как считаете нужным.

– Да, верно, конечно. Вот я тут распечатал кое-что для вас, – он достал распечатку одной из статей. – А если вкратце…

Моего брата сгубила женщина. Как-то банально звучит… Но очень продуманная ведьма, должен сказать – м-м-м, не в обиду вашим здешним коллегам по ремеслу сказано. Та самая Вероника Храмова, о которой я только что говорил с Горенко – это, кстати, следователь, который дело тогда вёл. Она вместе со своим заокеанским хахалем придумала схему, как вывести крупные суммы из бизнеса Бориса, сымитировала самоубийство другого человека, подставила под это одного своего тайного воздыхателя… И всё – благодаря своим, стоит заметить, весьма развитым способностям к манипуляциям – людьми, разумеется, их сознанием.

– Гипноз? – уточнил Рапс.

– Да, – подтвердил Иван. – И, наворотив здесь дел, благополучно улетела в Штаты, имея уже там на счетах солидные суммы. Но жадность, как говорится, фраера сгубила: её удалось выманить назад, причем вместе с её американским мужем, по уши замешанном в махинациях, и обоих благополучно взяли прямо в Шереметьево. Дело было в пятнадцатом году. Патрик оказался далеко не графом Де Ля Фер и сдал любимую со всеми документами, возместил причиненный ущерб бизнесу Бориса и отдельно ещё – его деловой репутации, причем добровольно… ну, я имею ввиду – без специального какого-то решения суда. И он был счастлив таким исходом для себя, поверьте. Что бы ему тут светило, при нашей молодой тюремной демократии… Суда-то, уголовного, как я уже сказал, и не было по нему – с мужиком всё решили, что называется, в досудебном порядке и выдворили из страны; очевидно было, что он вроде как – ни сном, ни духом о том, что вытворяла тут Храмова во имя их вечной любви, помимо денежных афёр. Или прикидывался – я не готов тут судить.

А вот по ней – другая тема и другая статья. Точнее, целый статейный наборчик: убийство, покушение на убийство, мошенничество в особо крупных, умышленное причинение вреда здоровью какой-то там тяжести – парень один чуть без мозгов не остался – мог до конца дней в этом изменённом, овощном, так сказать, состоянии пребывать… Наворотила столько, что на несколько поколений хватило бы. Доказательств полно, для пожизненного…

Иван замолчал, сосредоточившись на внутренних своих переживаниях, словно заново подводя итог прошедшим годам.

– Что-то пошло не так, – резюмировал Рапс.

Буранов хмуро кивнул:

– Не так, как планировали в прокуратуре. Совсем не так. После месяца в Крестах Храмова заявила, что беременна. Естественно, провели обследование и подтвердили восемь недель. Это в конце зимы, в две тысячи шестнадцатом, уже было, если не ошибаюсь. Перевели на щадящий режим. Следственные действия и подготовка к судебному процессу, конечно, продолжались, как положено. На седьмом месяце у неё возникла серьёзная угроза выкидыша, по свидетельству тюремных медиков, и в какой-то критический момент её перевозили в специально оборудованный стационар… я не особо-то разбираюсь ни в медицинских, ни в юридических процедурах в отношении… таких больных, когда реальная угроза смерти матери… наверно, всё было сделано правильно, с точки зрения закона – и человеческого, и божеского… Только, в результате, истекающая кровью больная пропала. Буквально исчезла из кареты скорой помощи где-то на пути от СИЗО до больницы, в начале декабря. Полгода уже ни слуху, что называется, ни духу. Простите за такой случайный каламбур, но вот насчёт последнего я как раз и хотел с вами проконсультироваться.

Иван вопросительно посмотрел на экстрасенса, непроизвольно вертя кристалл между пальцами. Рапс быстро пробежал глазами распечатанную статью из интернета:





...
5