Отзывы на книги автора «Дмитрий Быков»

Кто автор? Тот кто придумал, или тот, кто отредактировал и привел в надлежащий для публикации вид?
Это как вопрос: кто настоящая мать? Та, что родила или та, что воспитала?

Рассуждает на эту тему Быков в своей книге. В начале кажется, что герой, принимая манускрипт из неизвестных рук, как бы продает душу дьяволу, подписывается в своей несостоятельности быть писателем и претендует только на славу. На дьявольску, порочную славу. Но, как мы знаем, заключая сделки по продаже душ, дьявол всегда выигрывает.

Разумеется, книга Быкова не явилась исключением, потому что это одно из немногих правил, в которых нет исключений. Создатель романа проходит через невероятные испытания чтобы добиться известности и доказать, что книгу написал он, хотя все говорит об обратном.

Автор доходит почти до исступленного сумасшествия в желании доказать, это он, он писатель, но ни проверочный комитет, ни жизнь ему не верят. Что же делать? Искать вдохновения в санатории?

Или просто сойти с ума?

Решать вам.

Как же занимательно и залипательно написана эта книга! Дмитрий Быков, конечно, молодец. В своей увлекательной, яркой манере он так рассказал о жизни и творчестве Максима Горького, что хочется узнать получше этого писателя, вчитаться в его произведения, по-новому открыть их для себя.
Многие исследователи и биографы Горького пишут, что у него были скучные, простоватые, а порой даже циничные и грубые произведения. Но я так не считаю. И вот в этой книге "А был ли Горький?" Дмитрий Быков тоже так не считает. Да, Быков тут во многом оправдывает и защищает Горького. Но он его любит, и даже, как мне кажется, не против поспорить с писателем.

"Тут-то и оказывается, что Горький - обделенный вкусом, неразборчивый в дружбах, тщеславный, часто ошибавшийся, склонный к самолюбованию и вранью при всем своем облике Буревестника и правдолюбца - мечтал о том, без чего человечество не сможет существовать: о новом типе человека, сочетающего силу и культуру, гуманность и решимость, волю и сострадание. И если его сочинения не могут подарить нам убедительный тип этого человека, то уж о том, какими не надо быть, они расскажут достаточно".

Очень много подробностей из жизни Горького я узнала,читая эту книгу, о которых не знала раньше. Например, о том, что в 19 лет Горький чуть не покончил с собой, прострелив себе лёгкое (а потом всю жизнь у него были проблемы с лёгкими). О том, что у Горького была дочь Катя, которая умерла в 5 лет; о том, что у него был сын Максим, названный им в честь отца (и тоже рано умерший от воспаления лёгких - а многие думают, что его убили по политическим мотивам). О том, что у Горького был ещё и крестник Зиновий, которого он называл приемным сыном. Горький не любил жалость, людей, которые казались ему жалкими и неприятными, он презирал. Он был циничен и, как мне кажется, подстраивался под власть, то с Лениным был дружен, потом его уважал Сталин. Есть версии, что самого Максима Горького могли отравить по политическим мотивам, но Быков пишет, что Горький очень болел лёгкими, у него было 10-15 процентов от здоровых лёгких. И кому бы он помешал? Но, друзья, Максим Горький был настолько "и нашим, и вашим", у него было в доме и в друзьях столько агентов ГПУ, тот же Генрих Ягода, что я не удивляюсь этой версии про убийство Буревестника. И не отрицаю эту версию, в то сложное время всё могло быть.
Итог: книга написана прекрасно! Много фотографий с подписями, подробностей и интересных мыслей Быкова о прочитанных им книгах (многие я добавила к себе в подборку "хочу прочитать").

"То, что личный путь Горького привел в тупик — ровно ничего не доказывает. Лишь многочисленные Самгины могут радоваться его жизненной катастрофе, повторяя прекрасные слова Ужа: "Летай иль ползай, конец известен". Если пытаться летать - можно двадцать раз рухнуть в море, а на двадцать первый полететь. Но если всю жизнь ползать, ни до чего хорошего уж точно не доползешь.
Именно поэтому сегодня, на очередном переломе русского исторического пути, стоит помнить, читать и перечитывать странного, неровного и сильного писателя Максима Горького.
Хватит спрашивать себя, был ли Горький.
Он — был".

Как же занимательно и залипательно написана эта книга! Дмитрий Быков, конечно, молодец. В своей увлекательной, яркой манере он так рассказал о жизни и творчестве Максима Горького, что хочется узнать получше этого писателя, вчитаться в его произведения, по-новому открыть их для себя.
Многие исследователи и биографы Горького пишут, что у него были скучные, простоватые, а порой даже циничные и грубые произведения. Но я так не считаю. И вот в этой книге "А был ли Горький?" Дмитрий Быков тоже так не считает. Да, Быков тут во многом оправдывает и защищает Горького. Но он его любит, и даже, как мне кажется, не против поспорить с писателем.

"Тут-то и оказывается, что Горький - обделенный вкусом, неразборчивый в дружбах, тщеславный, часто ошибавшийся, склонный к самолюбованию и вранью при всем своем облике Буревестника и правдолюбца - мечтал о том, без чего человечество не сможет существовать: о новом типе человека, сочетающего силу и культуру, гуманность и решимость, волю и сострадание. И если его сочинения не могут подарить нам убедительный тип этого человека, то уж о том, какими не надо быть, они расскажут достаточно".

Очень много подробностей из жизни Горького я узнала,читая эту книгу, о которых не знала раньше. Например, о том, что в 19 лет Горький чуть не покончил с собой, прострелив себе лёгкое (а потом всю жизнь у него были проблемы с лёгкими). О том, что у Горького была дочь Катя, которая умерла в 5 лет; о том, что у него был сын Максим, названный им в честь отца (и тоже рано умерший от воспаления лёгких - а многие думают, что его убили по политическим мотивам). О том, что у Горького был ещё и крестник Зиновий, которого он называл приемным сыном. Горький не любил жалость, людей, которые казались ему жалкими и неприятными, он презирал. Он был циничен и, как мне кажется, подстраивался под власть, то с Лениным был дружен, потом его уважал Сталин. Есть версии, что самого Максима Горького могли отравить по политическим мотивам, но Быков пишет, что Горький очень болел лёгкими, у него было 10-15 процентов от здоровых лёгких. И кому бы он помешал? Но, друзья, Максим Горький был настолько "и нашим, и вашим", у него было в доме и в друзьях столько агентов ГПУ, тот же Генрих Ягода, что я не удивляюсь этой версии про убийство Буревестника. И не отрицаю эту версию, в то сложное время всё могло быть.
Итог: книга написана прекрасно! Много фотографий с подписями, подробностей и интересных мыслей Быкова о прочитанных им книгах (многие я добавила к себе в подборку "хочу прочитать").

"То, что личный путь Горького привел в тупик — ровно ничего не доказывает. Лишь многочисленные Самгины могут радоваться его жизненной катастрофе, повторяя прекрасные слова Ужа: "Летай иль ползай, конец известен". Если пытаться летать - можно двадцать раз рухнуть в море, а на двадцать первый полететь. Но если всю жизнь ползать, ни до чего хорошего уж точно не доползешь.
Именно поэтому сегодня, на очередном переломе русского исторического пути, стоит помнить, читать и перечитывать странного, неровного и сильного писателя Максима Горького.
Хватит спрашивать себя, был ли Горький.
Он — был".

После прочтения сборника «Москва: место встречи» (на самом деле это антология, но мне удобнее его так называть, пожалуйста, не сердитесь, что я дальше кривовато употребляю термины) у меня осталось какое-то горькое впечатление, что Москва — нелюбимое дитя, особенно на фоне расфуфырившего перья винишкового Петербурга. Сборник должен был стать гимном любви к этому городу, а на деле получилось почти полностью сплошное нытьё о том, что раньше трава была зеленее, деревья выше, люди добрее, а теперь в городе только тлен и бездуховность. Между тем, как раз сама-то Москва хоть и не такая как прежде, но отстаивает свой исторический облик, а вот москвичи изменились сильно. Вот я Москву люблю (москвичей — куда меньше), поэтому даже как-то стало немного обидно, хоть мой опыт проживания в столице совсем ничегошный, что-то около года, а потом, как водится, я записалась в книжный клуб, пошла по кривой дорожке и очутилась в Болотограде, но это совсем другая история.

Мне даже показалось, что целый год сборник лежал никому не нужный, а все стали его докупать в пару после удачно выстрелившего «В Питере — жить». Изданы, кстати, обе книги просто отлично, одно удовольствие держать их на полке. Правда, Петербургу досталось ляссе, а Москву приходится закладывать трамвайным билетиком. Зато иллюстрации восхитительны, обложка тоже — и вот из-за них в первую очередь понимаешь, почему бумажные книги для многих всё ещё намного круче электронок.

И вот читаешь про бедную нелюбимую всеми Москву и огорчаешься. Не тому, что там всё ох и ах, а раньше было огого. А тому, как странно сложилась такая тенденция. Некоторые рассказы были написаны не для антологии (например, у уже почивших авторов), но подавляющее большинство писались специально, и, наверное, это и стало причиной появления некоего «шаблона». Как если бы всем задали писать сочинение на одну тему. Тема достаточно узкая: родной город. Поэтому все выбирают беспроигрышный для любой советской училки вариант — ностальгия, детство, слёзы, туманный взор в прошлое и вздохи, а потом для контраста немножко современной реальности (впрочем, этот пункт некоторые пропускают). Авторы молодцы, авторы получают пятёрки. У кого-то вышло действительно хорошо, у кого-то скучно и не так талантливо, но не подкопаешься. Москва — 1 шт., ностальжи — 1 шт., детские воспоминания про колготки и плюшечки — 1000 шт. Все условия выполнены, хвалите.

Дальше...

Получается, надо было называть сборник антологию не «Место встречи», а «Время встречи» — и это время в далёком прошлом. Кстати, все авторы достаточно взрослые товарищи, так что вспоминают, по большей части, действительно совсем уже далёкий совок. Кто там хотя бы про девяностые что-то написал? С ходу только Шаргунова вспоминаю, который из авторского ряда самый молодой — 37 лет. Даже Глуховский, которого часто представляют эдаким пацаном, старше его на год. Он, кстати, прилежно пишет по лекалу: вот раньше ВДНХ было ух, а теперь мы выросли, собака умерла и солнце светит как-то не по-таковски.

Ещё временами раздражал неймдропинг (когда кто-то хвастается своим знакомством или иной близостью к любого рода известным людям). Во многих рассказах это было органично, тем более, что в центре Москвы есть с кем интересным пососедствовать и о нём рассказать. Но вот Москвина (иронично, что это самая подходящая к антологии фамилия), к примеру, действительно зашкалила с этими именами, как будто просто читаешь опись известных людей, которых видела она, её мама, бабушка, собака, сосед, сосед собаки, сосед бабушки маминой собаки. И никак это не играет в рассказе о знаменитом доме, кто захочет, тот и так может посмотреть список известных жильцов, незачем упоминать каждого без интересной истории, зато с припиской «А вот я его ви-и-идела!»

Может показаться, что антология мне не понравилась, потому я тут сама разнылась, что вот раньше-то антологии были хорошие, а сейчас фуфуфу, но нет. Это особенности восприятия и пересказа: о том, что не понравилось, всегда можно сказать конкретнее и понятнее, чем о том, что хорошо. О хорошем будут неизбежно общие слова, потому что антологию не проанализируешь в целом, это достаточно разные тексты, разного уровня, и нет никакого желания разбирать каждый рассказ по косточкам, тем более, что и читать такой разбор вряд ли кто захочет. В целом получился любопытный эксперимент, и я уверена, что второй питерский блинчик из этой серии будет уже лучше (скоро буду в этом убеждаться или разубеждаться). Для любителей и знатоков Москвы — хорошее чтение, для тех, кто в ней родился, тем более, потому что узнавание старого времени прекрасно. К тому же не такое уж оно и старое. Отъедь сейчас куда-нибудь на пару тысяч километров вглубь страны, и будут там всё те же и ванные посреди кухни (кстати, видела такие и в питерских коммуналках до сих пор), и деревянные рассыпающиеся форточки, и пользующиеся спросом общественные бани. Не нужно никакой машины времени, достаточно высунуть голову из МКАДа, вдохнуть то, о чём так вдохновенно плачется во всех этих рассказах, а потом стремглав вернуться в эту фуфуфу бездуховную столицу, чтобы снова сыто предаваться воспоминаниям о детских лакомствах и потрясениях.

Отдельно хочу отметить хорошую редакторскую работу по построению текстов. Они достаточно плавно вытекают друг из друга географически и логически, так что даже будучи написанными разными авторами, всё равно формируют практически маршрут для прогулки или литературной экскурсии. Если когда-нибудь поймаете одновременно много хорошей погоды и много свободного времени, то «пройдитесь» по отдельным страничкам. Я бы прошлась, если бы была такая возможность.

Бессмысленный подвиг – вдвойне подвиг.

Впрочем, давно замечено: или читать – или жить...

Трудный, но очень стремительный путь к славе проделал Максим Горький. Он был всемирно известен, в своей стране являлся главным писателем советской эпохи, а по мнению Д.Быкова, и Серебряного века (я думаю, что если уж не главным, то очень значимым). Затем сменились времена, и Горького превратился в одно из имен в списке образовательных программ. Сегодня его самостоятельно, без внешней мотивации, читают уже немногие. А многие и вообще почти не помнят, кто такой Горький, кем был он для русской литературы, был ли вообще…
Тем не менее Горький не только был, но и есть – есть одна из знаковых фигур нашей культуры, истории. Горький-человек, Горький-общественный деятель, Горький-писатель заслуживает того, чтобы его вспомнили, перечитали, заново оценили и – поняли… И первым шагом на пути к такому вот переосмыслению нашего культурного прошлого может стать данная книга.

Художественное качество его текстов здесь играет роль второстепенную – хотя по самому строгому счету он войдет в первую десятку русских прозаиков ХХ века. Кто бы ее не составлял.

Дм. Быков не пытается нарисовать нам этакого бронзового божка, певца свободы, Буревестника. Не убеждает читателя, что Горький – безусловно талантливый писатель, чьи произведения все великолепны, потому что это не так. Для него важен не черно-белый миф о Горьком, не собственно его тексты, а Горький-человек. Потому что понять наследие Максима Горького можно только через узнавание его самого, его жизни.

Автор очень живо и интересно рассказывает о жизни Алексея Пешкова, который рано решил оставить эту грешную землю. Только самое главное, но именно те подробности, под воздействием которых и сформировался потом новый железный человек – Максим Горький. Выстрел, оборвавший существование Пешкова, стал точкой отчета в судьбе Горького – неприкаянного странника с большой душой, увидевшего слишком много горя и так мало счастья.
Именно поэтому он так ненавидел слабость – но всегда стремился помогать тем, кому мог помочь (как считает Быков, вопреки себе, компенсируя эту свою неприязнь к сирым и убогим – спорно, мне кажется, но достойно обсуждения, потому как не лицемерие же это все-таки было, а нечто другое). Спорно, потому что он всегда готов был увидеть в любом человеке, повторюсь – В ЛЮБОМ, – что-то человеческое, хоть каплю, хоть искру божественного огня:

Он рассматривает человека от такого минуса, что любое – даже малейшее – проявление милосердия или самовоспитания начинает ему казаться чудом, достойным слез умиления, которые он и проливал в изобилии по любому поводу.

Он искал нового Бога, что и сделало его, очевидно, знаковой фигурой рубежа XIX-ХХ, когда идеи богоискательства-богостроительства властвовали (под разными наименованиями) практически всеми умами – от рабочих, делавших бомбы, до приближенных царя. Сопоставляя некоторые любопытные черты горьковского богоискательства и аналогичных поисков символистов, Быков проводит интересные параллели, позволяя, впрочем, очень четко понять, какого именно Бога стремился создать/найти Горький:

... по образу и подобию человека, отталкиваясь именно от человечности как от главного чуда.

То есть чудо – в самом человеке, в его доброте, в способности к сочувствию, к сопереживанию. И любой почти может встать на трудный путь Богоискательства – нужно только в себе эту человечность взращивать. В это всю жизнь верил Горький, который видел такую нищету, до которой не смог дойти ни один другой русский писатель (мнение Быкова, если я правильно его поняла). Но и на дно общественной жизни Горький шел не для любования всякими ужасами, а в поисках все того же сильного человека, все той же искры сверхчеловеческого – и находил искомое, и показывал в своих бесчисленных очень живописных очерках.

Он и себя считал себя сверхчеловеком. И в новой жизни, к которой нужно было стремиться, которую нужно было строить, должны были жить «сверхчеловеки» вот такие. Только где их взять? Перековать! В детских колониях (школа Макаренко), в Соловецком монастыре. Да-да, в Соловецком монастыре, где из сильных, но заблудших душ ковали, по мнению Горького, новых людей. Многие ставят в вину Горькому это глубокое и страшное заблуждение. Но кто нам дал право судить? И не искупил ли он свой «грех» незнания, ослепления, если так к этому относится, бесчисленными вмешательствами в чужие жизни, которые не уставал спасать, не думая о себе? Ведь, вопреки общепринятому мнению, отношения с властями у Горького были далеко не безоблачными.

Мы видим неутомимого железного человека, полного сил и энергии, который стремиться все успеть, всем помочь, везде побывать, обо всем рассказать – забыв о своих болезнях. А ведь он был очень серьезно болен. Его работоспособность достойна была восхищения – как в плане писательском, так и общечеловеческом. Сегодня по-разному можно относиться к тому, что было создано Горьким либо при его посильном участии – но едва ли кто-то сможет сказать, что он не оказал огромного значения и на литературу, и на культуру, и на историю России. Если задумываться о прошлом, нельзя не учитывать Горького.

________________

Очень многое я оставила за рамками этой «рецензии» (скорее, отзыва), потому что есть еще о чем подумать, потому что многое в книге пересеклось с интересующими меня проблемами Серебряного века и революций начала ХХ века, преемственности русской литературы. Например: Быков показывает некоторые очень интересные точки соприкосновения в женских образах Достоевского и Горького, утверждая, правда, что только у Горького роковые красавицы стали своеобразным женским типом (у Достоевского же лишь «что-то похожее мелькало»). Имхо, последнее утверждение весьма спорное. Любопытны и другие чисто литературоведческие сравнения Быкова. Но книга, повторюсь, обращена отнюдь не к филологам, читать ее будет интересно всем. Или вот: Горький, по мнению Быкова, становится в общий ряд трансформирующегося литературного типа (От Печорина и Онегина к героям ХХ века), причем героем этот становится сам Горький, осмысливающий себя через литературу, становясь «главным собственным персонажем» (Дм. Быков). Это очень и очень интересный ход, как мне кажется.
На многое, благодаря Дм. Быкову смогла взглянуть с новой, непривычной точки зрения, и много заметок осталось, за которыми последует чтение других книг. А это разве не лучшая оценка для публицистической книги – когда понимаешь, что после прочтения книги не ставишь точку, а становишься на какой-то новый путь, хочешь найти ответы на новые вопросы?

Книга написана прекрасным языком, очень актуальна и может быть, по моему скромному мнению, интересна всем, для кого прошлое, история, развитие – не пустые слова. Я выделила какие-то литературоведческие моменты, но их, на самом деле, немного в книге, просто мне это было особенно интересно. Так что просто добавляйте ее в список своих «хочушных» книг – и читайте!

P.S. Актуально уже больше века:
«Не надо нам столько образованной молодежи. Особенно из числа бедняков, именно это и чревато социальными потрясениями!»
Где-то там, наверху, так ничего и не поняли...

Бессмысленный подвиг – вдвойне подвиг.

Впрочем, давно замечено: или читать – или жить...

Трудный, но очень стремительный путь к славе проделал Максим Горький. Он был всемирно известен, в своей стране являлся главным писателем советской эпохи, а по мнению Д.Быкова, и Серебряного века (я думаю, что если уж не главным, то очень значимым). Затем сменились времена, и Горького превратился в одно из имен в списке образовательных программ. Сегодня его самостоятельно, без внешней мотивации, читают уже немногие. А многие и вообще почти не помнят, кто такой Горький, кем был он для русской литературы, был ли вообще…
Тем не менее Горький не только был, но и есть – есть одна из знаковых фигур нашей культуры, истории. Горький-человек, Горький-общественный деятель, Горький-писатель заслуживает того, чтобы его вспомнили, перечитали, заново оценили и – поняли… И первым шагом на пути к такому вот переосмыслению нашего культурного прошлого может стать данная книга.

Художественное качество его текстов здесь играет роль второстепенную – хотя по самому строгому счету он войдет в первую десятку русских прозаиков ХХ века. Кто бы ее не составлял.

Дм. Быков не пытается нарисовать нам этакого бронзового божка, певца свободы, Буревестника. Не убеждает читателя, что Горький – безусловно талантливый писатель, чьи произведения все великолепны, потому что это не так. Для него важен не черно-белый миф о Горьком, не собственно его тексты, а Горький-человек. Потому что понять наследие Максима Горького можно только через узнавание его самого, его жизни.

Автор очень живо и интересно рассказывает о жизни Алексея Пешкова, который рано решил оставить эту грешную землю. Только самое главное, но именно те подробности, под воздействием которых и сформировался потом новый железный человек – Максим Горький. Выстрел, оборвавший существование Пешкова, стал точкой отчета в судьбе Горького – неприкаянного странника с большой душой, увидевшего слишком много горя и так мало счастья.
Именно поэтому он так ненавидел слабость – но всегда стремился помогать тем, кому мог помочь (как считает Быков, вопреки себе, компенсируя эту свою неприязнь к сирым и убогим – спорно, мне кажется, но достойно обсуждения, потому как не лицемерие же это все-таки было, а нечто другое). Спорно, потому что он всегда готов был увидеть в любом человеке, повторюсь – В ЛЮБОМ, – что-то человеческое, хоть каплю, хоть искру божественного огня:

Он рассматривает человека от такого минуса, что любое – даже малейшее – проявление милосердия или самовоспитания начинает ему казаться чудом, достойным слез умиления, которые он и проливал в изобилии по любому поводу.

Он искал нового Бога, что и сделало его, очевидно, знаковой фигурой рубежа XIX-ХХ, когда идеи богоискательства-богостроительства властвовали (под разными наименованиями) практически всеми умами – от рабочих, делавших бомбы, до приближенных царя. Сопоставляя некоторые любопытные черты горьковского богоискательства и аналогичных поисков символистов, Быков проводит интересные параллели, позволяя, впрочем, очень четко понять, какого именно Бога стремился создать/найти Горький:

... по образу и подобию человека, отталкиваясь именно от человечности как от главного чуда.

То есть чудо – в самом человеке, в его доброте, в способности к сочувствию, к сопереживанию. И любой почти может встать на трудный путь Богоискательства – нужно только в себе эту человечность взращивать. В это всю жизнь верил Горький, который видел такую нищету, до которой не смог дойти ни один другой русский писатель (мнение Быкова, если я правильно его поняла). Но и на дно общественной жизни Горький шел не для любования всякими ужасами, а в поисках все того же сильного человека, все той же искры сверхчеловеческого – и находил искомое, и показывал в своих бесчисленных очень живописных очерках.

Он и себя считал себя сверхчеловеком. И в новой жизни, к которой нужно было стремиться, которую нужно было строить, должны были жить «сверхчеловеки» вот такие. Только где их взять? Перековать! В детских колониях (школа Макаренко), в Соловецком монастыре. Да-да, в Соловецком монастыре, где из сильных, но заблудших душ ковали, по мнению Горького, новых людей. Многие ставят в вину Горькому это глубокое и страшное заблуждение. Но кто нам дал право судить? И не искупил ли он свой «грех» незнания, ослепления, если так к этому относится, бесчисленными вмешательствами в чужие жизни, которые не уставал спасать, не думая о себе? Ведь, вопреки общепринятому мнению, отношения с властями у Горького были далеко не безоблачными.

Мы видим неутомимого железного человека, полного сил и энергии, который стремиться все успеть, всем помочь, везде побывать, обо всем рассказать – забыв о своих болезнях. А ведь он был очень серьезно болен. Его работоспособность достойна была восхищения – как в плане писательском, так и общечеловеческом. Сегодня по-разному можно относиться к тому, что было создано Горьким либо при его посильном участии – но едва ли кто-то сможет сказать, что он не оказал огромного значения и на литературу, и на культуру, и на историю России. Если задумываться о прошлом, нельзя не учитывать Горького.

________________

Очень многое я оставила за рамками этой «рецензии» (скорее, отзыва), потому что есть еще о чем подумать, потому что многое в книге пересеклось с интересующими меня проблемами Серебряного века и революций начала ХХ века, преемственности русской литературы. Например: Быков показывает некоторые очень интересные точки соприкосновения в женских образах Достоевского и Горького, утверждая, правда, что только у Горького роковые красавицы стали своеобразным женским типом (у Достоевского же лишь «что-то похожее мелькало»). Имхо, последнее утверждение весьма спорное. Любопытны и другие чисто литературоведческие сравнения Быкова. Но книга, повторюсь, обращена отнюдь не к филологам, читать ее будет интересно всем. Или вот: Горький, по мнению Быкова, становится в общий ряд трансформирующегося литературного типа (От Печорина и Онегина к героям ХХ века), причем героем этот становится сам Горький, осмысливающий себя через литературу, становясь «главным собственным персонажем» (Дм. Быков). Это очень и очень интересный ход, как мне кажется.
На многое, благодаря Дм. Быкову смогла взглянуть с новой, непривычной точки зрения, и много заметок осталось, за которыми последует чтение других книг. А это разве не лучшая оценка для публицистической книги – когда понимаешь, что после прочтения книги не ставишь точку, а становишься на какой-то новый путь, хочешь найти ответы на новые вопросы?

Книга написана прекрасным языком, очень актуальна и может быть, по моему скромному мнению, интересна всем, для кого прошлое, история, развитие – не пустые слова. Я выделила какие-то литературоведческие моменты, но их, на самом деле, немного в книге, просто мне это было особенно интересно. Так что просто добавляйте ее в список своих «хочушных» книг – и читайте!

P.S. Актуально уже больше века:
«Не надо нам столько образованной молодежи. Особенно из числа бедняков, именно это и чревато социальными потрясениями!»
Где-то там, наверху, так ничего и не поняли...

Делать в России что-нибудь чрезвычайно опасно, обязательно окажешься скомпроментирован... А вот если не делаешь ничего и ругаешь остальных, это практически гарантированная репутация, а иногда и бессмертие.

Прослушивание литературоведческих лекций Дмитрия Быкова недурной способ восстановить душевное равновесие.  Когда удельный вес напыщенной  глупости в окружающем пространстве стремится к критической отметке, их можно принимать как антидот, не теряющий эффективности при повторном прослушивании. Не в том смысле, что всякий раз, "как мысли черные придут" гоняю по кругу ограниченный набор быковских лекций, а в том, что значительную часть текстов в составе этого сборника уже читала/слушала прежде.

В основе "Страсти и власти"  принцип "Поэта и гражданина". Объясню, как я это понимаю: по метаистории Даниила Андреева, русская религиозность сращена с  эргрегором российской государственности, и не может осуществлять роль духовного руководства нации, как в абсолютном большинстве западных культур. Эта роль поневоле делегирутся литераторам, названным Вестниками, естественно находящимся в конфронтации с властью.

"Житие протопопа Аввакума" - памятник древнерусской литературы, иллюстрирующий время раскола, удивительно интересен сегодня, я имела случай убедиться в этом. Страшно, невыносимо грустно, местами трогательно и исполнено высокой поэтики.

Ломоносов с "Вечерним размышлением о Божием величестве" рассказ о Михайло Васильевиче, который не только делал физические опыты и изготовлял стекло, не только стоял у истоков Российской Академии наук, но на практике сделал реформу стихосложения Тредьяковского действенным инструментом осмысления реальности, "открылась бездна, звезд полна" оттуда мы и теперь с удовольствием цитируем.

Иван Андреевич Крылов, чья протестная муза наиболее полно выразилась не в известных всем баснях и знакомых куда меньшему числу читателей пьесах, но в журнале "Почта духов", за который ву относительно вегетарианские времена был примерно наказан.

Дивный цикл пушкинских лекций. О "Евгении Онегине", из которой узнаем, что прототипом героя был не автор, но Раевский, а Пушкин там Татьяна - самый цельный, честный, порядочный образ романа. "Медный всадник" как метафора отношений маленького человека и власти. "Пиковая дама" - мистический триллер, сюжетная коллизия которого ляжет в основу самого знаменитого русского детектива - молодой человек убивает старуху.

"Капитанская дочка" и  неожиданная для меня мысль о тяготениеи пушкина к комиксовости, к раскрытию содержания посредством картин, о которых рассказывается в зачине: в "Станционном смотрителе" по стенам развешан цикл лубков на сюжет "Блудного сына", здесь не связанная тематически тройка, завершают которую "Похороны кота" - символическая отсылка к казни Пугачова. И ты думаешь, блин, а ведь и в самом деле, Пушкин много рисовал на полях своих= рукописях и не оборвись его жизнь так трагически рано, возможно культура графического романа была бы в нашей литературе столь же естественной, как в американской.

Лермонтов, сыгравший роль Павла при христологическойпушкинской фигуре, внес в  ее цельность мучительную раздвоенность и придал дополнительной глубины. Гоголевский "Вий", в котором ДЛ видит черты эротической прозы (по правде, мне кажется изрядно притянутым за уши). Ярчайшая фигура Некрасова, в котором автор видит универсального гения.

Даже несколько слов, сказанные о каждом из героев, рискуют превратить этот отзыв в нечитаемого объема лонгрид, а рассказать хочется обо всех. Не всегда однако наши желания совпадают с нашими возможностями.  потому совершенно галопом по европам: "Братья Карамазовы" мистический роман, "Анна Каренина" - политический, апология Обломова, Островский русский Шекспир. Безнадеждный Чехов как лучший антидепрессант, роль Короленко в Деле Бейлиса, о которой большинство, ручаюсь, не знало. 

Ходасевич прототип Клима Самгина. Необычайный профессионализм Куприна и бунинская  сентиментальность, которая у любого другого воспринималась бы пошлостью - не у него. Прекрасная Тэффи - воплощение английскости в русской прозе и почему "Петербург" Андрея Белого нужно читать, несмотря на отсутствие атлантов в том районе города. куда он их поместил.

Я не люблю Москву. Шумная, вечно чему-то противостоящая, деловая, неприветливая. Этот город так и не стал для меня желанным и манящим.
⠀
Другое дело — воспоминания людей, живших давно, 30, 50 лет назад. Их воспоминания яркие, живые — будто бы живущие своей жизнью.
⠀
Человеческая память удивительно избирательна — если ребёнок не понимал многих жестоких и несправедливых вещей, то и во взрослом возрасте он относится к таким воспоминаниям как-то иначе, будто да, это происходило с ним, но было... обычно, что ли. Как данность. Удивительно и интересно.
⠀
Авторы рассказов из сборника "Москва: место встречи" делятся своими детскими и юношескими историями. Их Москва — в горках в соседских дворах, в побегах с уроков, в аллеях, от которых не осталось ни дерева, в общественных банях по субботам, в домах, где родился Пастернак и где жили Цветаева с Парнок. Они вспоминают и то, что многим приятно было бы забыть — но и это преподносят с какой-то детской невинностью, неловкой улыбкой. Кто-то пострадал от родственной причастности к евреям, кто-то — от ареста родителей... Но любовь к столице от этого не угасла. Странная, но сильная и необъяснимая любовь.
⠀
Я не люблю Москву. Но смогла полюбить эти воспоминания о ней.

200 лет вместе?
Нет, уже 220!
Скоко ещё?
Да кто ж его знает!

Книжка имеет 2 контекста: первый, он же и последний: туземно-хазарское сожительство на определенной (спорной с точки зрения Дмитрия Львовича) территории.
Большое видится на расстоянии, поэтому автор счел нужным сообщить, что писал в Арканзасе, заканчивал на местах, на спорной территории.
«ЖД» - книжка русофобская. Точнее – всякофобская (см. мою историю). Русофобия «ЖД» Быкова точно такая же, как и антисемитизм Солженицына. Иначе: кто считает «200 лет вместе» книгой анитсемитской, тот справедливо может определить «ЖД» как книгу русофобскую. А придумки Дмитрия Львовича, коих число в книге – миллиард, нужны ему единственно для выяснения «…что же будет с Родиной и с нами…»

Давайте попробуем посмотреть на круг недетских проблем, поднимаемых талантливым писателем и умным человеком. И неравнодушным гражданином.

1. Бессилие. Перед неменяющейся, ходящей по кругу, сутью вещей этой земли. Солнце всходит и солнце заходит, столетие сменяет столетие, само время ходит по кругу, ничего то ли не хотящее, то ли не могущее изменить. Называя туземцами тех, кто вместе с возглавившими их некогда варягами, разрушил каганат, завоевал землю, изгнав хазар, автор делает это не случайно. Известно, что идея линейности времени – абсолютно хазарская, до этого же история имела циклический характер. «До этого» - время варварства, состояние которого и есть суть теземства..

2. Но ещё больше Быкова если и не сводит с ума, то вызывает очень бурную эмоциональную реакцию иное, решение которого ДЛ не далось и даться не могло. Ни ему, ни Солженицыну, - вообще никому. Это – туземно-хазарский симбиоз со всеми вытекающими. Симбиоз, проблемы которого рассматриваются с точки зрения хазар. В чем дело?
В тексте есть великолепная метафора этой неразрешимой ( в представленной метафизической основе) проблемы. Тля, которая вроде бы кормится муравьями, но не подозревающая для чего ей дают до времени кормиться эти самые муравьи. И вопрос жертвы и бенефициара зависает. Навечно.
Достижения лиц хазарской национальности за эти самые 220 лет великолепны, грандиозны без преувеличения. Что, естественно, ещё более утверждано хазар в их главном концепте – богоизбранности (они – были первыми в этом, но отнюдь не единственные сегодня). Но главная хазарская проблема в исключительно ясном понимании основы великолепных достижений: культурная среда, созданная туземцами. Мощный хазарский гений остался бы просто потенцией, возможностью, если бы не существовало этой протоплазмы хазарских достижений - культуры и цивилизации туземцев.

3. Всё бы и ничего, но отуземившийся хазар помнит слова ещё одного полукровки, ставшим для туземцев «нашим всем»: «И угораздило же меня…»
Что гнетет хазара Быкова? Для начала – собственная слабость, раз проявленная: с чего бы это гордому и чистокровному хазару Быкову менять фамилию, четко обозначающую племенную принадлежность – Зильбельтруд на «камуфляжную» (читатель понимает, что я имею в виду в данном контексте) Быков?
Главное – это непрезентативность туземного цивилизационного проекта как такового. Который к тому же оказался лузерским в конце 20 века. Туземцы сегодня не являются референтной группой не только для ближних и дальних «соседей», - для части собственного туземного населения «преданья старины глубокой» - fucking rubbish.

4. В чем слабость туземно-хазарского взгляда на представленный в книге предмет?
Собственно говоря, симбиотическая неразделенность туземцев и хазар для окончательного, по замыслу ДЛ, решения хоть туземного, хоть хазарского вопросов – основа неприемлемая, потому как из-за совершенной нечеткости метафизической основы (типа полу-материализм, полу-идеализм) любой вывод будет спекулятивным. Посмотрим на примере?
«Всё гниет» - одна из главных тем книги. «Всё гниет» подразумевает окончательный и бесповоротный трандец. Для кого подобное утверждение – справедливо? Для хазарина? Чушь: время – это линейка, одним концом уходящая в бесконечность. Сегодня гниет, завтра – отгниет или вылечится. Уж хазарская-то история учит этой мудрости больше, чем любая другая. Тогда, может, для туземцев это утверждение справедливо? Ну тут уж ДЛ вообще пальцем в небо попал: туземцы, заточенные своей верой (основой культурного кода цивилизации) на временность здешнего земного пребывания (почему, думаете, здесь такие неухоженные города и веси? Так есть дела и поважнее!) – так им вообще по барабану многие, куда более важные штуки, чем ржавая (гниющая) вертикаль! И в этом туземцы и хазары сходятся, пусть и по разным причинам.

5. Разомкнется ли туземный круг? Будем посмотреть, что называется. Это ведь не только хазары отуземливаются. Это ведь и туземцы – охазариваются.

Книга читается трудно, как, видимо, и писалась. Книга – очень умная, очень интересная, очень честная. Не думаю, что будет преувеличением назвать книгу явлением в нашей литературе. Написана мастерски, ярко, талантливым писателем-интеллектуалом.
Представляется, что композиционно варяги введены для устойчивости конструкции (треугольник). Видимо, отдает ДЛ старые долги СА и ВМФ СССР, описывая военных начальников ничтожными, мерзкими, тупыми тварями. Каковы же тогда туземцы, находящиеся под их началом?
Перелопачено материала, передумано думушек всяческих – мама не горюй! Быков перепахал не только свою душу, он ещё и нашими занялся. К сожалению, успешно – местами не только трогает – переворачивает душу. Пробивает, что называется, наглушняк. До слез. Респект!
К прочтению! Из подборки «100 книг, которые необходимо прочесть прежде, чем…»

Всегда хотела, чтобы лекции Дмитрия Быкова по литературе были напечатаны на бумаге, потому что слушать мне всегда труднее, чем читать (и не так быстро получается). Впрочем, «Советская литература. Расширенный курс» большую часть лекцию покрывает, а ещё что-то можно нарыть по календарям. В конце концов, вполне логично, что про одни и те же книги он говорит примерно одинаково, пусть иногда и разными словами, так что неважно, в рамках каких рассуждений эти тексты встретились.

Про радиопередачу Быкова я тоже слышала, но саму её слушать не решилась. Во-первых, много. Во-вторых, там добрая половина политоты, чего мне совсем не надо. Говорят, что из книги «Один» большую часть этого всего вырезали (хотя кое-что, связанное с текстами и неотделимое от них, осталось), за что большое человеческое спасибо редакторам. Вообще, текст получился достаточно удачным: сохранились и фирменные быковские интонации, и явно всё подчищено до гладкости. Гораздо проще, чем слушать.

Что же касается самих радиопередач, то тут вот ведь какое дело... Я не люблю Быкова-писателя и особенно Быкова-поэта. Быкова-литературоведа тоже не то чтобы ценю, но его лекции и рассказы про книги мне нравятся, потому что я привыкла воспринимать его как этакого common reader. Обычный читатель, который умеет достаточно глубоко копать, но не всегда в ту сторону, которая мне кажется адекватной. Иными словами, вероятность моего согласия с его книжными ориентирами и теориями как у блондинки вероятность встретить тираннозавра на улице (то есть фифти-фифти, 50%, что встретит, а 50%, что не встретит). Именно поэтому его часто интересно читать, потому что при всём неприятии личности вполне возможно принимать читательское мнение. Тем более, что у нас много-много с ним пересечений, которые редко встречаются с другими: нежно любимый Шаров, редко ценимая Вера Панова и другие советские имена, которыми сейчас часто пренебрегают. Вообще, по советской литературе мы с ним часто резонируем, а вот по классике, фантастике и зарубежке — нет. Тем любопытнее узнать, как на это смотрит человек с другой субмарины.

Внутренняя учительницы любезно подсказывает, что я — последняя буква в алфавите (и достаём двойные листочки), а я всё я да я, пряжка от ремня. Начали же про книгу. Просто пытаюсь объяснить, что можно Быкова не ценить, но «Один» прочитать без неудовольствия. Как-то так.

С другой стороны, если вы плотно сидите на Быкове-литературоведе, то каких-то действительно новых открытий и информации будет с гулькин нос. Почти всё это уже слышано, видено, читано и повторено десять раз. С таким количеством активности это и немудрено. Но если вам, допустим, понравились его аудиолекции, а «Советской литературой» вы свою библиотеку не обременили, то тут будет, о чём почитать. К тому же литература далеко не только советская. Я вообще за изобилие читательских мнений от читателей совершенно разных категорий. Список литературы на ознакомиться, если попадёт в руки, я пополнила обильно — а что ещё требуется от такого сборника?