Ответ был неверен. И когда парень очнулся в травматологии, он не только забыл Кристину, он даже забыл Никиту и всех тех, кто имел развитые навыки чечётки, пританцовывая на нём и его несговорчивости. Вова, естественно, знал об этих нюансах встреч с заманчивой особой и о трепетной ревности, перетекающей в болевые ощущения. Но, как мы помним, у Вовы был лозунг: «Главное… начать!». А в этом случае, ко всему прочему, им двигали зашкаливающие гормоны любови. Эндорфин всегда заставлял Вовку действовать немедленно и отточено или отчаянно! Но где хочется, там и колется… И, действительно, дядя перед каждой встречей с дамой сердца старался всё хорошо продумывать. Сначала он звонил ей из дома и согласовывал мелкие нюансы, именуемые Олегом, Дмитрием и Никитой, на момент их встречи. Затем он приходил к нам домой и уже непосредственно вблизи от объекта ждал последнего сигнала «Дом пуст». После этого осторожный, но очень жаждущий донжуан «рвал когти» к ней. Летел, как курьерский поезд! Если честно, я не совсем понимал, чего так боится мамин младший брат, который был гораздо больше её братьев, да и силой Бог его не обделил. Тем более, совсем недавно мой дядя в дружеском поединке выиграл в одну калитку нокаутом у одного из Кристининых братцев. Весь наш огромный район, по пацанским меркам, ставил Вовчика достаточно высоко. Но, наверное, парень всё–таки опасался гнева дяди Гены – как–никак, мой выстрел чему–то научил его.

Не понимая всей предыстории корыстных посещений, мой отец, увидев кузена, сиюминутно изрёк гениальную идею – предложил родственнику часок присмотреть за мной и домом. Естественно, дядя согласился. Складывалось такое ощущение, что он даже не понял, о чём его попросил мой папа. Вован просто тупо согласился и быстро прошёл в дом, чтобы телефонным звонком предупредить Кристину о том, что он уже на старте и ждёт её отмашку. То бишь готов форсировать расстояние разлуки. Я всегда знал, что голова у него находится на уровне тазобедренных суставов и даже как–то заменяли друг друга, да что там – он этим местом всегда думал.

Мои родители радостно и быстро собрались. Перед отправлением они пару раз крикнули Вове, что уезжают. Это была жалкая попытка призвать дядю к ответственности. Отец всё–таки получил какой–то скомканный отрешённый ответ через горячее сопение: «Ага!». Сейчас Вовкой руководил окситоцин, а его мысли уже давно были в объятиях благоухающей «мадмуазели». Дежурный по апрелю безошибочно мог выполнят только команды Купидона и своего желудка. Буквально через несколько минут после отъезда родителей истекающий слюнями парень, получив долгожданный условный знак от Крис, выбежал со двора, захлопнув за собой калитку. Через пару секунд, задыхаясь, он примчался назад. Как оказалось, для невнятного и тихого наказа: «Ну, ты, тут давай! Никуда! Ну, ты понял, не баловаться!». Несвязные слова, очевидно, были для дяди платой собственной, и так слепой, совести.

Я походил по двору. Делать мне было нечего. Услышав томное завывание моего Радульчика, я тут же рванул к вольеру. Пёс был несказанно счастлив своему освобождению. Ну, наконец–то, мне перестало быть скучно и страшно. Нескольких минут хватило на любимую игру в камазовскую покрышку, которую он так любил швырять, разрывать и тягать по двору. Через пять минут покрышка была разорвана в клочья, которые валялись по всему двору. Папа, конечно, поднимет бучу и крик по этому поводу, но не на меня – виноваты будут Вовка и Радул, а поэтому можно было спокойно, от души веселиться и громко смеяться, наблюдая, как Радул ловко управляется с огромным колесом. Неожиданный громкий стук по забору и в калитку заинтриговал меня. Радул насторожил уши и направился за мной к воротам. По мере приближения всё чётче слышались какие–то незнакомые хриплые мужские голоса. Тихо подойдя впритык к добротной изгороди, окружающей наш дом, я громко спросил: «Кьтё там?!».

Незнакомый голос взрослого мужика осипшей интонацией ответил: «Ребёнок! Позови родителей!».

Продольно глубокая речь тревожила и пугала меня, насмешки, доносящиеся снаружи, мне также очень не нравились. Дома никого не было, и я ответил, сказав правду: «А никого дома неть, родители уехали».

Минутку пошептавшись, люди за воротами стали пытаться заглянуть к нам сверху, но забор был очень высок и им это никак не удавалось. Такие быдлячие действия явно удивляли Радула, который с непробиваемым спокойствием наблюдал за этим беспределом. В его глазах читалось недоумение.

– Мальчик, нам нужна вода, мы хотим пить! Дай нам, пожалуйста, воды. Или открой калитку, чтобы мы сами воды набрали!

Я вопросительно посмотрел на Радула, будто спрашивая: «Можно или нет?». В морде пса не было ответа на мой вопрос. Он был совершенно спокоен. Очевидно, от него мне передалась уверенность, и я ответил: «А калитка открыта!».

После этих слов люди за забором бросились её открывать. Странно и то, что Радул также рьяно бросился в ту же сторону. Я заметил небольшую странность в поведении Радульчика. Обычно, когда к нам кто–то приходил, он, подбегая к калитке, вилял хвостом, а здесь Радул тихо и ужасно рычал, скаля свои огромные и острые клыки. Не знаю, может быть, эти непрошеные, испытывающие жажду гости были пьяными? После того как наша калитка отворилась, какой–то дядя неприятной наружности удивлённо упёрся в огромную физиономию недовольного и озлобленного пса. Именно в этот момент мне стало понятно, что наш любимый питомец не такой уж ласковый и нежный зверь. В голове всплыли слова дяди Андрея, который называл нашу собаку: «Лютой машиной для убийства». Да, и теперь мне стало понятно, зачем папа сделал «милому Радульчику» такую массивную клетку из длинных железных труб, как у белых медведей в нашем городском зоопарке. Громкий крик незнакомого противного мужика напоминал панику, множимую на истерику. Радул трепал его как камазовское колесо. Моментами мне казалось, что происходящее – это спецэффекты из фантастического фильма про Зорро. Два других непрошеных гостя бросились на повозку. Заметив это, Радул рванул за ними, издавая дико–рыкающие тигриные звуки. Я вышел на улицу, чтобы посмотреть на того дядьку, с которым играл Радул, но он, как мог, быстро улепётывал прямо по улице на одной ноге, держа другую в руке, а может, это был просто ботинок со штаниной.

Радул, в свою очередь, ударом головы перевернул повозку, тем самым подбросив вверх двух оставшихся бедолаг. После чего он принялся за мужика с осипшим голосом, который, кстати, не мог громко кричать и прикольно шипел. Видя этот хаос, лошадь с перевёрнутой телегой бросилась в лес, а я первый раз наблюдал наше домашнее животное на фоне лошади. Не знаю, может, это была не кобыла, а пони, но в сравнении с ней наш пёс казался весьма внушительным. Пока Радульчик трепал «сиплого», другой «гость», понимая неотвратимость своей участи, пытался упросить меня отозвать этого зверюгу. Этот дядя был похож на ненавистного мне физрука и даже прихрамывал также. Поэтому я произнёс свои любимые слова: «Сьюкьки вьсе! Радьдюль фась!».

Этот человек был сильно удивлён моей детской недружелюбностью. Через несколько минут, после того как внушительный пёс окончательно вселил страх и ужас в этих дядек и вытрепал из них весь дух, а неуспевший за лошадью стал карабкаться на дерево, я, наконец–то, отозвал собаку: «Пойдём, Радуль, нам туть не рады!».

Он сразу же принял команду к сведению и с довольным видом отправился во двор. Папа мог поругать нашего спасителя, ведь псу было запрещенно выходить на улицу без взрослого хозяина, поэтому мы зашли вместе. Через пятнадцать минут, как ни в чём не бывало, пришёл Вова, «довольный до соплей». Зайдя домой, он сразу же направился в кухню, спросив между прочим: «Что за куски хлама валяются на улице?». А я ответил, выгораживая обожаемого питомца: «Там всё так и было, просто ты был так занят, что даже не заметил». Конечно, Вова согласился с этим достоверным утверждением. После нескольких недель, прошедших с момента этого события, мама, будто невзначай, спросила у папы: «Слушай, помнишь, после нашего сбора по поводу этих странных незнакомцев, которые уже так всех пугали. По‐моему, их и след простыл?».

На что отец пошутил: «Если они ещё раз появятся, я им Радула покажу!».

Эти слова сначала вызвали смех у меня, а потом и у моих близких.

Весна следующего года. Сладкий аромат фиалок, усеявших всю площадь видимого леса, возбуждал память и естественным образом заставлял двигаться: выходить гулять, танцевать, бегать, просыпаться от зимней спячки. В один из таких прекрасных дней, под несмолкаемое разноголосье птиц, постоянно перемещающихся по лесной расцветающей зелёной гуще, моя родня готовилась к проведению шестидесятилетнего юбилея всеми любимого дедушки Коли. Всё было прекрасно! Погода шептала нам о своей благосклонности, мама с бабушкой убирались в доме и заботливо накрывали праздничный стол. До прихода гостей у них было полно времени. Размеренно текущая работа с ровным ритмом приготовления создавала массу позитива.

Время шло… Я гулял со своими друзьями, но, естественно, все мои мысли были о вечернем празднике и, самое главное, о том торте, который бабушка принесла утром. Всё подходило к тому, что вот–вот начнут собираться гости. Мы с друзьями сидели в лесу на пеньках. Это своеобразное место сбора всей многочисленной молодёжи нашей улицы. Почти каждая семья, живущая в «прилесных» домах, имела не меньше трёх детей. Исключением были только мои родители в силу своей молодости. Так что у меня было много разновозрастных знакомых.

Нас, дружащей ребятни, было человек пятнадцать, из них девять девчонок и шесть мальчишек, включая и меня. В этот яркий день, сидя на пеньках, мы как обычно играли в «Имена». Внезапно старшие братья Марины испортили нам это смешное времяпрепровождение. Появление этих здоровяков с товарищами, естественно, принудило нас перебазироваться на лавочки возле дома Наташи. Ну, и как обычно, скорее даже буднично, за старшими братьями Марины на нашу уютную, любимую полуполянку набежало большое количество молодых людей от шестнадцати до двадцати лет. Это совершенно чётко указало нам, «мелким», что туда уже не вернуться.

Громкий рык мотора «Мерса» моего двоюродного дедушки Александра заставил всех, кто был на нашей улице, посмотреть в ту сторону. Сначала из‐за поворота показался яркий насыщенный синий свет фар, а затем с небольшими пробуксовками выкатил дедушкин «мерен». В то время такой аппарат, укомплектованный чёрным кожаным салоном и оборудованный спутниковым телефоном, был сравним с летающей тарелкой. Мобильных телефонов в ту пору вообще почти ни у кого не было, а если и были, то их вид напоминал кирпич, да и функции у них были схожи – такой прибор был не только для связи, но и годился для самообороны. Таким образом, эта машина была просто «космос» или роскошная колесница, приковывающая к себе взгляды.

По–видимому, как я понимал, за рулём сидел не дедушка Александр, а мой дядя Вован – его сын. Об этом свидетельствовали резкие, привлекающие к себе внимание всплески ревущей мощи мотора от судорожных нажатий на педаль газа. Когда Вовке разрешали покататься на этой «тачке», он становился как минимум князем, подтверждая своё благородное происхождение лучшими вещами своего гардероба, напяленными на себя. В такие моменты Вовино вождение отличалось удивительной медленностью передвижения по любой дороге. Он не ехал – он катился с высоко поднятым подбородком и постоянными экстремальными нажатиями педали газа впустую – ради «понта». И вот они, наконец, докатились до нашего двора. Из машины вышли дедушка с бабушкой, а Вова специально немного задерживался. Он был одет только в чёрно–белые тона: кристально натёртые туфли, отглаженные брюки, белую рубашку, кожаный с огромной бляхой пояс, шахматный в тёмных тонах галстук, чёрный крокодиловый пиджак. Создавалось ощущение, что Вова возглавляет бандитский клан. Пафосно звучит, но гонщик в прямом и переносном смысле шёл так, как будто только что избежал тюрьмы, уйдя от погони десятка машин правоохранителей. Интересно так, но мне хотелось назвать его Доминик, ерунда какая–то, но именно это латинское имя крутилось на языке, когда Вовик, выходя из машины, хоронил банальную серость окрестностей. Генерируя крутизну одним своим присутствием, ночной хулиган добавлял себе очки решительности неприлично большим крестом на шее. И почему я до сих пор удивлялся!

Я подбежал к дедушке Саше. Он поднял меня на руки и поцеловал. Тут же на встречу вышел мой папа и любимый деда Коля. Они обнялись, посмеялись и потом папа пригласил их в дом, а Вова должен был зайти за Кристиной. Кстати, к тому времени он уже официально встречался с ней и был её бойфрендом или «бойбрендом». Я тем временем побежал обратно к детям ещё немного погулять. Вовик воздушной криминальной походкой направлялся к большой группе молодых ребят. Разинув рты, они с удивлением смотрели сначала на машину, а потом на дядю, потом опять на машину, а потом на ключи, которые Вован, не выпендриваясь и, тем не менее, выглядя нескромно, нёс на указательном пальце будто потому, что просто элементарно забыл положить их в карман. Завидев «Великолепного Вовчика», к нему навстречу из толпы открытых ртов сразу же выбежал самый большой подхалим нашего района Павлик. Он остановил моего дядю, поздоровался и, играя на публику, говорил ему всякие псевдосмешные вещи, с которых сам же и смеялся. «Высокомерному гангстеру» было параллельно как на Павлика, так и на его нелепые попытки продемонстрировать дружеские отношения с ним. Вова искал способ избежать близкого контакта с представителями знакомой группы молодёжи, каким–то образом пройти мимо, без крепких рукопожатий с каждым из них. На лице дяди было написано: «Блин, такая толпа, да я замучаюсь с ними со всеми здороваться и костюм помну», но тут его лицо изменилось. В один миг пафосным жестом, скрестив руки в замок над головой, он произнёс: «Привет всем!». На что в ответ услышал разобщённые: «Привет!». В этой лени, выпяченной «фельдеперсовости», пренебрежении к окружающим был весь Вова. Он даже не хотел тратить свои бесценные секунды на приветствия. Павлуша пытался ещё что‐то договорить, но «Крёстный отец» неуклонно, подчёркнуто значимо приближался к калитке Кристины, и та не заставила себя ждать. Буквально в одно мгновенье она впорхнула в объятия «главного бандита» района. Дядя опять посмотрел на вмиг замолчавшую толпу приятелей и явно, чтобы потом ни с кем не прощаться, произнёс: «Не прощаемся!».

Потихоньку все собрались. День рождения набирал обороты. Я прибежал домой. Увиденное в прихожей мне очень понравилось: рядом с пиджаком Вована висела кобура с пистолетом. Мне даже не пришлось подумать: «Откуда он взял ствол?». Это было то самое оружие, за которое королю понта и так сильно влетело. Спасло его тогда только то, что это был травмат, а «Хамста» интерпретировал его как невинную игрушку. Но особо зацикливаться мне на нём было некогда, так как очень хотелось попробовать праздничного торта. По моему мнению, я пришёл именно к тому моменту, когда его уже должны были разрезать, но, увы, чай и сладкое ещё не подавали… Попытки выклянчить у взрослых кусочек кулинарного шедевра заканчивались ничем. В лучшем случае я получал ответ в виде: «Подожди, сладкое будет чуть–чуть позже». Меня, естественно, это не устраивало, и чем больше ответов «нет» я получал, тем сильнее меня это бесило.

Хамское и наплевательское отношение всех к моим желаниям невообразимо раздражало детскую личность. Зайдя в гостевую спальню, я обнаружил своего любимого дедушку, который мило беседовал с друзьями и на все мои просьбы: «Деда, торт. Деда!», он в лучшем случае что‐то лебезил. В этих невнятных наборах звуков угадывался «отвод меня на второй план». Больше всего сердило то, что игнорировались мои интересы. Это были последние капли моего терпения. В особенности я не переносил, когда мои требования пропускал мимо ушей любимый деда Коля, пусть и не по своей вине. Упёртые взрослые даже не хотели смягчить свои категоричные отказы. Они вовсе не пытались сблизить со мной свои позиции для точного понимания дальнейших действий: «Когда будем есть торт!», «Хватит ли его всем!», «Буду ли я первым его пробовать!», «Я хочу сейчас!», «Почему нельзя сейчас!». Неприемлемость, отсутствие гибкости, неясность, дремучесть, пищерность выводов – всё это приближало фатальность моего дальнейшего поведения.

Ситуация приближалась к апогею. Меня уже начали раздражать все звуки, слышащиеся в нашем доме, а их, к сожалению, было очень много. Громкий неистовый смех моей троюродной тёти Зины напоминал лошадиный ржач, причём явно бешеной, больной, в порывах предсмертной агонии кобылы. Народные напевы, которые исполнял на кухне дедушкин друг с мукомольного завода, Геннадий Петрович, напоминали мартовские мотивы кота Мурзика. Всё это великолепие вскипятило мою детскую психику «донельзя». Я целенаправленно, с ярко светящимися глазками, с громадным азартом, предвкушая будущие потрясения, шёл в прихожую, где висел интерпретированный Вовой игрушечный ствол. К слову сказать, это была последняя халатность взрослых в отношении моей персоны. В дальнейшем даже пластмассовая вилка в моих детских руках считалась «оружием массового поражения». Пока мистер крутой, закрывшись в одной из детских спален, мило обнимался с Кристиной, я уже проходил мимо этой комнаты с «пушкой» в руке. Двери нашего дома были сделаны из непрозрачного тёмно–коричневого рябого стекла, поэтому Вова смог увидеть проходящую маленькую тень с пистолетом в руке. Естественно, он выглянул в коридор, но увидев мои пламенно–шаловливые глаза, тут же решил не связываться с неоднозначной ситуацией. На вопрос Кристины: «Что случилось?», Вова, захлопнув дверь, сказал: «Да, показалось!». Здесь дядя воспользовался своим вторым жизненным кредо: «А… зачем!».

Забежав в гостиную, я произвёл ожидаемый фурор на всех присутствующих. На этот раз все явно понимали, чем могло кончиться кипящее сочетание меня с пистолетом. Я же был счастлив!… Наконец–то, эмоциональная, с перебором, тётя Зина прекратила громко ржать и на её лице уже не было бессмысленной улыбки. Теперь в нём превалировали тревога и разумные мысли о сохранности своей целостности и здоровья. Сначала именно она огорчала меня сильнее всех. Но в момент, когда я сильно жмурился и трясущимися руками водил пистолетом из одной стороны зала в другую, громкий, пронзительный, неприятный возглас Геннадия Петровича словно бросил вызов моему пистолету и поманил меня к себе. С криком: «Сьюкьки вьсе!», – с ещё большим азартом во взоре рванул в кухню.

Никто из гостиной не успел даже выбежать в коридор, они только успели услышать мою речёвку о правде происходящего. Громкий выстрел и хриплый крик мартовского кота, плюс некоторым удалось заметить мальца, забегающего в родительскую спальню.

Я как обычно укрылся в своём любимом убежище. И в этот раз уже никто не пытался доставать меня оттуда. Наученный горьким опытом дядя Вова, присутствуя в толпе, собравшейся у родительской кровати, сразу высказал свою мысль: «Ну, вы чё! Туда лезть – это просто самоубийство! Лучше вообще отсюда выйти, там ещё целая обойма! Сам потом вылезет!». Помню, после этих событий я целый месяц сидел дома. Ну, а в конечном итоге торта я так и не получил.

Вышеописанные события свидетельствуют о том, что я рос очень озорным ребёнком. Все мои шальные выходки являлись следствием простой гиперреактивности, – как говорил маме невролог. Но, несмотря на всё, я был очень добрым.