Экипаж спустился с холма Хайгейт. «Уэйнрайт-хаус», куда направились инспектор Гилмор и доктор Аттвуд, располагался в южной части зажиточного лондонского квартала Мейфэйр, неподалеку от Грин-парка. В XVIII веке этот район столицы Британской империи начал активно застраиваться герцогами Вестминстерами из рода Гросвеноров. В число их родичей входил также и граф Уэйнрайт, приходившийся дедом покойному супругу графини Артуру Уэйнрайту, к которой направлялись Аттвуд и Гилмор. Огромный особняк в три этажа, построенный в неоклассическом архитектурном стиле с яркими проявлениями орнаментов греческой классики, вызывал восхищение своей красотой. Экипаж миновал по кругу изысканный фонтан из гранита, по центру которого на плечах трех женщин в туниках лежала огромная морская ракушка, наполненная переливающейся за ее края водой, и подъехал по главной дороге к центральному входу в замок. На пороге особняка карету встречал лакей, который сопроводил прибывших в личный кабинет графини Глэдис Уэйнрайт. Оба гостя в сопровождении прислуги поднялись по каменной консольной лестнице с великолепными балюстрадами на второй этаж, прошлись толстым персидским ковром по длинному коридору, стены которого были симметрично увешаны картинами, и попали в большой зал. Навстречу им быстрым шагом направлялся невысокого роста полноватый мужчина, одетый в темно-коричневый клетчатый костюм. В одной руке он держал большой саквояж, а в другой был цилиндр. Его округлое, немного одутловатое лицо покрыла маска озабоченности.

– Джентльмены! – он приостановился и, казалось, был вовсе не удивлен видеть здесь инспектора Скотленд-Ярда.

– Доктор Барлоу, – Гален кивнул. – Как она?

– На вашем месте я бы не беспокоил графиню, – веско произнес личный лекарь знатной особы. – Мне пришлось дать ей успокоительных капель и прописать снотворное.

– Вы же знаете, что она ждет меня и моего коллегу, – Гилмор указал в сторону Валентайна.

– Просил бы вас быть поделикатнее, – после краткой паузы угрюмо проворчал доктор Барлоу и пошел дальше по коридору, к лестнице. Его обеспокоенность была столь велика, что он даже позабыл элементарно представиться незнакомому человеку, в то время как сам Аттвуд с интересом наблюдал за ним.

– Слово «деликатность» начинает вызывать аллергию, – произнес он.

– Томас Барлоу почти двадцать лет врачует всю семью Уэйнрайтов, – видя заинтересованность Валентайна, прокомментировал инспектор. – Доктор весьма впечатлителен и очень тонко относиться к своему ремеслу. Но дело свое хорошо знает.

– Заметно, – произнес Аттвуд.

– Идемте, – обратился Гален к лакею, терпеливо ожидающему чуть поодаль.

Чтобы попасть в кабинет, им следовало пройти через весь зал. Дверь в комнату была закрыта. Лакей постучал, услышав голос графини, он отворил дверь и пригласил гостей войти:

– Вас ожидают.

Первым последовал инспектор Гилмор.

– Сэр Гален! – навстречу ему неторопливым, степенным шагом направлялась среднего роста худощавая женщина, обладающая изящно скроенной фигурой и безукоризненной плавностью движений, чей возраст было весьма сложно определить.

Глэдис Уэйнрайт была обладателем той изысканной внешности, которая позволяла дать ей не более сорока лет и свыше шестидесяти одновременно. Тонкое, казалось бы, хрупкое тело могло создать ошибочное мнение о слабости, или даже ранимости, но глядя в ее круглые, широко раскрытые глаза небесно-голубого цвета, такое впечатление тут же исчезало прочь. Они лучились особой твердостью и прагматичным холодом, их блеск источал силу и волевой характер, которым обладала графиня. Поверх выразительных глаз-блюдец были тонкие, дугообразные брови, умело подкрашенные специальной тушью черного цвета, изготовленной из ламповой сажи. На фоне бледной и нежной кожи они выделялись весьма явно, как и прямые, алые губы с чуть приспущенными уголками. Ее слегка измученное обстоятельствами лицо имело овальную форму и утонченные, правильные черты. Высокий лоб и едва выделяющиеся скулы с ненавязчиво очерченным подбородком, узкий, чуть с горбинкой нос свидетельствовали о благородном происхождении. Светло-пепельные, слегка вьющиеся волосы были аккуратно уложены на голове в простую, но стильную прическу. Графиня была одета в строгое черное траурное платье из бомбазина, отделанное крепом. Несмотря на траур и происшедшее событие, выглядела она превосходно.

– Миледи, – полицейский галантно поцеловал протянутую тонкую ручку леди Уэйнрайт. – Позвольте представить вам моего друга сэра Валентайна Аттвуда!

– Весьма приятно! Наслышана о вас, и не только от сэра Галена!

– Надеюсь, отзывы лестные? – профессор, возвышавшийся над графиней словно Атлант из греческой мифологии, также почтительно склонился к ее руке.

– Не сомневайтесь. Итак, джентльмены, – она указала рукой на стулья, – прошу.

– Мои сожаления по поводу случившегося, миледи, – произнес Аттвуд.

– Благодарю. Я до сих пор не могу оправиться, – лицо Глэдис Уэйнрайн еще больше побледнело. Было заметно невооруженным взглядом, насколько сильно ей давалось сдерживать свои эмоции и переживания, а также собрать всю волю в кулак, дабы не демонстрировать слабость духа. Она также присела в кресло, взяла в руку висевший вдоль стены декоративный шнур и слегка подергала его. Где-то вдали послышался едва различимый звон колокольчика.

– Принеси-ка нам чаю, Дадли, – обратилась графиня к мгновенно появившемуся лакею, который ранее встречал прибывших гостей.

– Да, миледи! – в голосе расторопного слуги звучало привычное почтение.

– Мало того, что бедняжка Эдит так рано покинула нас, – продолжила Уэйнрайт. – Так еще и это чудовищное деяние! Скажите, доктор Аттвуд, неужели такое возможно сотворить руками человека в современном мире?

– К сожалению, миледи, – кивнул Валентайн, – возможно и не такое.

– Что может быть страшнее? – удивленно приподняла тонкие брови графиня. Кончики ее пальцев слегка подрагивали.

– Когда проделывают нечто подобное с тем, кто еще жив, а затем убивают его!

– Какой ужас! Бог мой, как это мерзко! – леди Уэйнрайт непроизвольно качала головой, словно до сих пор не веря в произошедшее.

– Скажите, миледи, – вдруг произнес доктор Аттвуд, – отчего умерла ваша племянница?

На секунду-другую в огромном зале повисла тишина. Казалось, вопрос несколько смутил леди Уэйнрайт. Гилмор с удивлением покосился на профессора.

– Эдит долго болела, – слегка кашлянув, ответила графиня. – Перед прибытием корабля из Индии в порт Лондона она почувствовала недомогание. Близкий друг Артура, моего покойного супруга, маркиз Рэймонд Куинси, владеет крупной судоходной компанией. Он вместе с семьей решил отправиться в путешествие и пригласил с собой Эдит.

Валентайн чуть приподнял брови вверх в немом вопросе.

– Он человек широчайшей души, – при этих словах Глэдис скупо улыбнулась. – И решил преподнести ей сюрприз накануне будущей свадьбы. Естественно, он сделал приглашение и Оуэну Палмеру, с которым моя племянница была обручена.

– Оба согласились, – вставил профессор.

– Да. Это было весьма романтично. По возвращению бедняжка почувствовала себя еще хуже. С каждым днем ее состояние только ухудшалось. Она перестала покидать свою комнату и окончательно слегла в постель. Доктор Барлоу буквально не покидал мой замок, однако все его усилия оказались напрасными.

Молчание.

– Эдит умерла, – прошептала графиня, плотно сжав губы. Ее тонкие пальцы вновь задрожали.

– Хотите воды? – вежливо спросил Гален.

– Нет. Благодарю, – отмахнулась леди Уэйнрайт и глубоко втянула в себя воздух. – Тяжело, когда умирает тот, кого ты безумно любишь.

Эти слова прозвучали очень просто, но в них сквозила самая сильная боль души. Аттвуд, сохраняя терпение, ожидал, когда она продолжит.

– Так до конца и не было ясно, какой недуг сразил мою девочку. В итоге Томас объявил, что ее сердце остановилось.

– Значит, она умерла от остановки сердца?

Леди Уэйнрайт на мгновение отвела взгляд в сторону, словно смущаясь ответа. Однако затем посмотрела в глаза доктору Аттвуду:

– Да. Он так сказал.

– Мистер Барлоу один наблюдал леди Моллиган? – в голосе Валентайна сквозило удивление.

– Нет, не один, – графиня несколько раз судорожно сжала руки. – Он привозил какого-то профессора. Имени я не помню.

– И он также не смог определить диагноз?

– Да. Но зачем вы все это спрашиваете?

– Простите, миледи, – видя появившуюся враждебность в облике леди Уэйнрайт, тут же сгладил инспектор. – Сэр Валентайн интересуется не из праздности.

Доктор Аттвуд молчал. Казалось, он погрузился в собственные мысли.

– Вы не знаете, мисс Моллиган нравилась корица? – пользуясь паузой, поинтересовался Гилмор.

– Корица? – удивленно приподняла брови вверх графиня. – Это имеет значение?

– Да.

– Ммм… сложно сказать. Определенно, особой привязанности к ней Эдит не испытывала. Иначе я бы знала.

– Может ее парфюм?

– О, нет, нет! – леди Уэйнрайт даже чуть улыбнулась. – Моя девочка предпочитала исключительно мускусные ароматы. Она слишком чувственная натура.

– Ясно, – произнес инспектор, в голосе которого зазвучали едва заметные нотки разочарования.

– Как я поняла, вы уже все видели своими глазами? – меняя тему разговора, спросила Глэдис.

– Совершенно верно.

– Расскажите мне, – тихо произнесла она, чуть припуская веки.

– Вы уверены? – обеспокоенно спросил Гилмор, понимая, насколько жестко будет звучать информация.

– Абсолютно. Я хочу знать все до малейшей подробности.

Доктор Аттвуд изучающе смотрел на графиню, чья сила воли вызывала уважение. И тому была веская причина. Суровые правила и чопорность поведения в британском обществе, строгость нравов и мораль, пуританские взгляды и прочие мыслимые добродетели высшего сословия настолько сильно впитались в каждого ее представителя, что порой доходило до абсурда. Откровенным гонениям подвергалась любовь, причем не только как чувство, но и как слово. Произнести его вслух означало проявить аморальную пошлость, а сама чувственность в широком понимании этого понятия отрицалась полностью. Более того, подвергалась самому жестокому порицанию. И мужчина, и женщина просто обязаны были забыть о существовании своего тела, потому, что единственными его частями, которые допускалось держать неприкрытыми тканью, были лицо и кисти рук! Барышня, не надевшая перчатки, воспринималась голой! Выражать эмоции и чувства было принято, к примеру, языком цветов, а рояль у стены с оголенными, не покрытыми чехлами ножками считался пошлым эротизмом. Предложить же во время ланча леди отведать птичью ножку приравнивалось к откровенной грубости! Ухаживание за дамой, покорившей сердце, происходило все более ритуально, символически, а открытые проявления симпатии между влюбленными категорически запрещались. Стоило незамужней девушке высшего сословия оказаться по неосторожности в обществе молодого человека один на один и быть при этом замеченной, как она уже могла считаться скомпрометированной! Им также полагалось ничего не знать о сексе и деторождении. Беременная женщина запиралась в собственном доме, вынужденная скрывать «позор» с помощью платья специального пошива, так как иначе она представляла собой зрелище, безмерно оскорблявшее нравственность. Стоило представительнице слабого пола заболеть, как тут же следовало задуматься о сокрытии от посторонних глаз «постыдных» медицинских манипуляций, осуществляемых доктором-мужчиной. Глухие, плотные ширмы со специальным отверстием для рук, дабы врач мог коснуться лба заболевшей или прощупать пульс были тому спасением. Однако даже подобные жесткие меры морали и нравственности не способны были до конца избавить высшее общество от проявлений эротизма и сексуального влечения. Ведь главное все же было не отсутствие грехов, а чтобы о них никто не прознал. Именно в такой непростой ситуации оказалась покойная леди Моллиган и ее тетка графиня Уэйнрайт. И если первой было уже все равно, что о ней подумают в обществе, то второй следовало собрать всю свою волю в кулак, дабы вынести страшный позор вначале самой, справиться с этим оскорблением внутри себя, а затем стерпеть его от всех остальных. Что можно ожидать в ситуации, когда самым бесстыдным образом осквернен труп юной девушки, причем неоднократно, в то время как леди без перчаток на улице уже считалась оскорбительницей британской морали? Профессор и его друг инспектор Гилмор отлично понимали, с какой бедой пришлось столкнуться леди Уэйнрайт. Валентайн перевел вопросительный взгляд на инспектора. Тот лишь пожал плечами, понимая, что спорить с этой женщиной бесполезно.

– К сожалению, я не силен в такого рода отклонениях психики, миледи, однако сделанные мной наблюдения позволяют говорить о неких первых логических умозаключениях.

Профессор, не скрывая детали, подробно описал увиденное им в родовой усыпальнице Уэйнрайтов на Хайгейтском кладбище. После он поделился своими мыслями относительно того, кто же мог совершить такое, о чем ранее говорил инспектору Гилмору.

– Боже мой, Боже мой, – шептала потрясенная графиня, применяя всю свою выдержку. – Это просто невероятно, и… и чудовищно! Джентльмены, найдите его! Заклинаю, найдите того, кто сотворил такое с моей Эдит!

– Это сложно, – тут же вставил Валентайн. – Очень сложно.

– Почему?

– Вы не желаете огласки и я понимаю вас. Однако я не представляю себе, как можно вести расследование, если ты даже не можешь допросить человека. Ему ведь надо задавать вопросы, миледи! И не одному!

– Сэр Валентайн прав, графиня, – подтвердил Гилмор. – Рано или поздно, но об этом узнают.

– Прошу вас, – после непродолжительной паузы прошептала Уэйнрайт, а в ее глазах промелькнула боль. – Никому не следует знать о том, что…, – она запнулась, плотно сжав губы, – что ее осквернили. Это позор, и оскорбление фамилии.

При этих словах лицо графини сделалось жестким, словно высеченным из камня.

– Ограничьтесь лишь информацией о проникновении в крипту и том, что голову бедняжки отделили от тела и унесли.

– Это значительно облегчит дело, миледи, – кивнул Аттвуд, восхищаясь тем, как эта с виду хрупкая женщина противостоит такому серьезному вызову судьбы.

– Знаем только мы трое, – вставил Гален.

– Смотритель кладбища?

– Мистер Мэтью Такер. Имел несколько приводов в полицию. Напивался до чертиков, а затем участвовал в уличных драках. Когда трезвый, то вполне богобоязненный господин. Я хорошо знаю его. Он будет молчать, – ответил инспектор. – К тому же он не ведает об осквернении. Только о вскрытии гроба и том, что тело без головы. Доверьте его мне, миледи.

– Найдите мерзавца, прошу вас, – жестко произнесла графиня Уэйнрайт. – Чего бы это ни стоило!

– Тогда я вынужден просить вас, миледи, посвятить в это странное дело еще одного человека.

Оба с удивлением взглянули на Аттвуда.

– Я уже говорил ранее, что сталкиваюсь с подобным случаем впервые и не имею в своей практике опыт изучения помешанных, которые страдают такой манией, как сношение с трупами. Но я знаю одного такого ученого, который значительное время посвящает изучению половых психопатий и различного рода отклонений в сексуальном поведении человека. Его ум неординарен, а большими знаниями в этом направлении не обладает никто во всей Европе. Помощь этого человека нам просто необходима – он способен увидеть то, что мы можем упустить.

– Кто же он? – после недолгой паузы спросила графиня.

– Его имя Рихард фон Крафт-Эбинг, профессор психоневролог из Австро-Венгерской империи. Мой коллега.

– Можно ли ему доверять? – настороженно поинтересовался Гилмор. – И захочет ли он потратить свое время на это дело?

– Оба раза «да», мой друг, – улыбнулся Аттвуд. – Доверьтесь мне.

– Ну что ж, – задумчиво произнесла графиня, на лице которой отразилась огромная усталость. – Артур бы тоже использовал все возможности в такой ситуации. Значит, их использую и я. Моя репутация и репутация моей бедной Эдит полностью в ваших руках, джентльмены. Найдите это чудовище!

– Да, миледи, – уверенно произнес Гилмор.

– Расскажите нам о вашей племяннице, – невозмутимо попросил Валентайн.

Графиня бросила на него чуть удивленный взгляд и доктор тут же пояснил:

– Для того, чтобы понять поведение преступника, его способ мышления, вкусы, эмоции, то, как он смотрит на жертву, следует детально изучить саму жертву. Это поможет взглянуть на ситуацию глазами безумца, совершившего злодеяние, и ускорит его поимку.

– Эдит – дочь моей сестры Кэтрин Моллиган. Ее супруг, отставной армейский офицер, рано погиб, буквально через полгода после свадьбы. Кэтрин сильно переживала потерю мужа. Возможно, это повлияло на ее здоровье. Вскоре моя сестра умерла от сердечного приступа, оставив юную девочку мне и Артуру. Мы очень сильно привязались к ней, полюбили Эдит словно родную дочь…

На этих словах леди Уэйнрайт чуть запнулась, но потом продолжила:

– Собственно, для меня она ею и была.

– А для вашего мужа?

– Артур крепко опекал ее, заботился и всегда старался дать ей все самое лучшее, чтобы девочка смогла легче перенести смерть матери. Он стал для нее хорошим отцом. Когда Артур умер, Эдит долго не могла прийти в себя от горя – так сильно она любила его.

– Какой она была, ваша племянница?

– Добрая и воспитанная. Настоящая леди. Господь Бог наградил ее острым умом и серьезным влечением к живописи.

– У нее было много друзей? С кем она водила знакомство?

– Здесь Эдит вела себя как и подобает леди. Ее единственной подругой была графиня Дайанн Куинси, дочь маркиза Рэймонда Куинси. Была обручена с Оуэном Палмером, они по-настоящему любили друг друга. С остальными все ее общение сводилось лишь к вежливому приветствию и переброситься парой слов о погоде. Вряд ли я могу кого-либо больше выделить, представляющего интерес. Но я могу пригласить вас на ужин, где соберутся самые близкие мне люди, которые знали Эдит.

– Было бы кстати, благодарю, – кивнул Аттвуд.

– Это все, джентльмены? – в вопросе леди Уэйнрайт звучало явное нетерпение.

– Мы могли бы осмотреть комнату вашей племянницы? – спросил Валентайн.

– В этом есть необходимость? – легкая тень промелькнула на лице графини.

– Да, – просто и обыденно ответил профессор. Гилмор при этом едва заметно повел плечами, улавливая легкое раздражение Глэдис Уэйнрайт, но промолчал.

– Вас сопроводит мой дворецкий, джентльмены. Эрл Парсон.

– Благодарю, миледи.

Молчаливый, вычурно вежливый с бесстрастным выражением лица, словно это была маска, мистер Парсон провел Гилмора и Аттвуда на другое крыло «Уэйнрайт-хауса», где располагалась спальня покойной Эдит Моллиган. Достав из кармана черного пиджака ключ, он ловким движением отворил дверь. На них пахнуло волной спертого воздуха, в котором Валентайн уловил еще различимые ароматы лекарственных настоек и опия. В комнате стоял мрак.

– Один момент, джентльмены, – Эрл плавно взмахнул рукой и его тонкие губы тронула вежливо-виноватая улыбка. – После трагедии с юной леди здесь никто не обитает, а шторы напрочь задернуты.

С этими словами он вошел в спальню, уверенным шагом, зная наизусть расположение мебели и вещей в ней, подошел к одному окну и отдернул тяжелые, из плотной ткани шторы в стороны. Лучи солнечного света мгновенно ворвались в комнату, а множество мелких пылинок, только что слетевших с ткани, весело роились в них. То же дворецкий проделал с еще одним большим окном. Дневной свет проник в спальню, освещая ее изысканное убранство.

– Прошу вас, джентльмены, – пригласил Парсон. – Если не возражаете, я поприсутствую с вами.

– Валяйте, – буркнул инспектор, чей цепкий взгляд уже блуждал по комнате и предметам, изучая их.