– Совершенно верно. Так вот, – продолжил Гален, – принимая во внимание всю пикантность ситуации, а также нашу дружбу с графиней…

Валентайн в немом вопросе приподнял брови.

– Вы не ослышались, – спокойно среагировал инспектор. – Я очень близко знаком с леди Уэйнрайт, так как имел честь оказывать ей некоторые щепетильные услуги ранее. Мне ничего не оставалось, как рассказать ей все самолично. Слово в слово все то, о чем поведал мне мистер Такер. К чести графини, она стоически встретила сию ужасающую новость. Просила никому ничего не говорить, что вполне естественно с ее стороны. Однако я настоял на вашем участии и она согласилась.

– Я польщен, – доктор снисходительно улыбнулся.

– Никакой лести, Валентайн, – тут же отрезал инспектор. – Я нутром чую дела, когда без вашей помощи не обойтись. Это – то самое. Так вот. После разговора с леди Уэйнрайт я тут же отправился на Хайгейтское кладбище. Смотритель, испытывая поистине религиозный ужас, отказался меня сопровождать, поэтому мне пришлось спуститься в склеп самому.

При этих словах Гилмор едва заметно поежился, что не ускользнуло от глаз Валентайна.

– Что вы увидели, Гален?

– Я многое успел повидать за свою жизнь, профессор. Но это! – инспектор покачал головой. – Это чудовищно! Крышка гроба валялась на полу. Одеяния, в которых похоронили Эдит Моллиган, были разорваны в клочья, а ее тело полностью обнажено. Ее ноги…

Полицейский непроизвольно сглотнул. Было видно, как он усердно сдерживает отвращение.

– Что с ними? – Аттвуд с огромным интересом наклонился вперед и цепким взглядом уставился на Галена.

– Они были раздвинуты как при сношении. Все обнажено. Руки закинуты назад. Однако и это не самое страшное, Валентайн.

Гилмор на секунду взял паузу:

– У нее не было головы. Отпилена, – инспектор плотно сжал губы и махнул рукой, рассекая ребром ладони воздух, – будто не голова вовсе, а какое-нибудь полено!

На мгновение повисла тишина. Лишь стук колес по мостовой да скрежет рессор нарушал ее.

– Это действительно ужасно, – заинтригованно произнес Аттвуд, однако никакого ужаса в его голосе не было и в помине. – Оскверненная могила и труп без головы. Хмм…

– Вы представляете себе состояние графини Уэйнрайт?

– С трудом.

– Я подумал, что ваша помощь придется весьма кстати.

– Для успокоения графини? Или же для расследования дела?

– И то, и другое, – ответил инспектор.

– Тогда у меня есть одно условие, Гален, – твердым голосом сказал доктор. – Вначале мы едем на Хайгейтское кладбище! Я хочу увидеть все своими глазами и немедленно!

Инспектор, секунду-другую обдумывал слова профессора, согласился. Затем постучал кулаком по обшивке кареты и крикнул кучеру, веля ему изменить направление. Вскоре экипаж, двигаясь на северную окраину Лондона через Аппер-стрит, поднялся по дороге на холм Хайгейт и подъехал ко входу в огромный, поросший деревьями и кустарниками, парк, ставший впоследствии именитым кладбищем.

– Прибыли!

Сэр Валентайн и инспектор Гилмор сошли наземь и тут же подле них появился невесть откуда взявшийся смотритель кладбища. Мистер Метью Такер оказался заискивающе подобострастен и, прижимая шляпу к груди, часто кивал лысеющей головой на каждое сказанное важным полицейским слово. Было видно невооруженным взглядом, как он боится инспектора. Могильщик сопроводил двух господ к родовому склепу семьи Уэйнрайтов, постоянно причитая о святотатстве содеянного, и что на его веку такое происходит впервые.

– Вы всегда делаете обход утром? – поинтересовался Аттвуд, осматриваясь по сторонам.

Извилистая тропинка по бокам густо поросла кустарниками и дикими цветами, а чуть вдали слышалось пение птиц. Она вела мимо готических надгробий, располагавшихся у пока что редко посаженных деревьев, которых становилось все больше, стоило им углубиться внутрь кладбища. Справа показались мавзолеи, чуть дальше – небольшая часовня, а впереди виднелись фамильные усыпальницы аристократических семей Британии.

– Да, сэр. И вечером тоже.

– Накануне вечером вы не заприметили чего-нибудь необычного?

– Нет, сэр, – уверенно ответил смотритель.

– А дверь в крипту была заперта?

– Совершенно верно! Но вот утром я сразу же увидел, что она открыта!

– И решили проверить, – продолжил за него Валентайн.

– О, сэр! Лучше бы я этого не делал! – и работник кладбища перекрестился.

– Может, вы вспомните, – вкрадчиво произнес профессор, – видели ли вы кого-нибудь здесь тем утром?

– Нет, сэр.

– Уверены?

– Как в том, что вы передо мной. Ни единой души, сэр!

– И ночью вас ничего не обеспокоило? Никакого постороннего шума?

– Все было как обычно, уж можете мне поверить!

Они приблизились к склепу. Это было квадратное, фактурное сооружение из белого, мастерски вытесанного камня с несколькими декоративными башнями по бокам, островерхой крышей, на которой стоял массивный крест, и множеством различной фрезы в виде декоративного украшения. По центру, прямо над входом в усыпальницу было искусно выложено мозаикой изображение Пресвятой Девы Марии. Дверь в крипту была открыта.

– Дальше я ни шагу! – испуганно воскликнул Метью Такер.

– Что не удивляет. Хорошо, – не возражал Гилмор. – Однако вам придется зажечь нам факелы.

Когда могильщик выполнил пожелание инспектора, запалив фосфорными спичками два факела, которые находились сразу же за порогом склепа, Аттвуд и Гилмор переступили порог усыпальницы.

– Здесь следы от ботинок, – указал доктор. – Случаем, не ваши?

– Нет. Я уже зарисовал их в своем блокноте.

Профессор удивленно посмотрел на инспектора.

– Неужели вы до сих пор игнорируете мое предложение использовать фотографию для запечатления деталей преступления?

– Никаких фотоснимков, – тут же пояснил Гален. – Речь идет о племяннице графини Уэйнрайт.

– Деликатное дело?

– Оно самое. Никаких материалов и бумаг, ничего. Мы действуем неофициально. Можете себе представить, какой разразится скандал в противном случае?

– Но нам его все равно не избежать.

– Я сделаю все возможное, чтобы речь об… о насилии над леди Моллиган осталась тайной.

Треск огня был слышен громче обычного из-за особой тишины, создаваемой замкнутым пространством крипты. Здесь было значительно холоднее, чем снаружи, а сырость от камня прямо таки пробиралась сквозь верхнюю одежду. Тесная площадка перед лестницей имела форму полукруга, потолок в этой части был особо низок, так, что Аттвуду приходилось даже невольно пригнуться, хотя до самого свода он не доставал. Прямая, каменная лестница, ведущая вниз, имела всего один узкий пролет и кованые перила по правой стороне. Сойдя с последней ступеньки, профессор увидел перед собой в отдалении шести-семи ярдов стену-люнетку – восходящую к потолку вытянутым полукругом, на которой была изображена Пресвятая Дева Мария точь-в-точь как та, что выложена мозаикой над входом в крипту. Толстые, каменные стены, местами укрытые темными пятнами и даже белой плесенью, схожей на вату были отделены от свода рельефно выложенным, широким мраморным карнизом. В стенах по бокам высечены специальные ниши под лепные статуи, в каждой из которых находился ангел с наполовину расправленными крыльями за спиной и смиренно склоненным ликом, выражающим скорбь. По центру и возле стен в правильном геометрическом порядке стояли гробы, каждый из которых возвышался на отдельном подиуме из гранита. Крышка одного из них небрежно валялась на полу, как и описывал Гален. Спереди мраморная плита с эпитафией: «Ты словно бы жива, Ты в наших душах и сердцах, А значит, ты не тлен и прах, Ты с нами будешь навсегда». По бокам гроба, словно плети, свисали обнаженные ноги. Руки усопшей были также вынуты из него и раскинуты кверху, формируя своеобразную форму в виде буквы «V».

– Вот он, – тихо произнес инспектор. – Видит Бог, тот, кто сотворил такое – чудовище, не иначе!

– Возьмите мой факел, – Валентайн протянул его Гилмору. – Светите. Я хочу внимательно все здесь осмотреть.

Сэр Гален кивнул, следуя вглубь усыпальницы за профессором. Подойдя вплотную к открытому гробу, Аттвуд заглянул в него. Его взору предстала ужасающая картина, которая вызывала омерзение. Мышцы лица профессора окаменели, а веки глаз немного сощурились, но более ничего не выдавало в нем тех эмоций, которые он испытал. В гробу лежал обезглавленный труп молодой девушки. Ее одежды были полностью разорваны, обнажая тело целиком. Согнутые в коленах ноги были перекинуты через стенки гроба наружу, а таз приподнят, что создавало доступ к внешним половым органам мертвой Эдит Моллиган. Руки закинуты кверху. Достав из кармана макинтоша заранее приготовленные перчатки, доктор ловко натянул их на руки и склонился над гробом. Гилмор же, освещая огнем факелов мрак склепа, втайне не переставал удивляться особой выдержке и спокойствию Аттвуда. Лично у него при виде такой картины мороз пробегал по коже. Вначале Валентайн пальцами прощупал мышцы на бедрах и руках покойной.

– Они мягкие! – видя, как пальцы ученого сжимают ткань, удивленно воскликнул инспектор.

– Да.

– Но разве тело не должно коченеть?

– У так называемого трупного окоченения две стадии, мой друг, – поучительно ответил Валентайн. – Сразу после смерти так и происходит, однако спустя несколько суток случается обратный процесс – разрушение трупного окоченения. Оно попросту начинает исчезать и длиться это, как правило, до семи дней.

– Значит, осквернитель действовал этой ночью, так как раньше он просто бы не смог согнуть ноги в коленях и перекинуть их через борта гроба. А под утро скрылся. И его никто не видел.

– Точнее сказать, он мог сделать это в течение двух или трех дней вплоть до сегодняшнего, – поправил доктор Аттвуд, продолжая внимательно осматривать труп, совершенно не церемонясь с тем фактом, что его руки в перчатках касаются обнаженных участков тела покойной.

– Но ведь Такер сказал, что дверь в склеп еще вчера вечером была заперта?

– Его слово против фактов, Гален, не имеют никакого значения!

– Постойте! О каких фактах вы сейчас толкуете?

– С телом, вероятно, сношались и делали это не единожды, – веско ответил профессор. – Как минимум два раза и разница по времени довольно большая! Видите? Вот здесь.

Аттвуд указал пальцем на внутреннюю часть бедра:

– Это свежий след мужского семени, оставленный, по видимому, этой ночью. А вот такой же след, – и Валентайн указал пальцем на противоположную сторону бедра, – но он едва заметный из-за сильного высыхания.

– Бог мой! – Гален скривился от отвращения. – Хотите сказать, что на протяжении нескольких ночей кто-то раз за разом осквернял труп?!

– Да, мой друг! Ваши подозрения оправдались.

– Однако вы сказали «вероятно»?

– Мне трудно сейчас доподлинно утверждать, что было множественное проникновение в детородный орган покойницы – я не вижу здесь повреждений и следов мужского семени. Но они есть на ногах, отчего можно предположить, что осквернитель мог просто рукоблудствовать. А возбудителем являлось обнаженное тело.

– Черт возьми! Какая мерзость! – Гилмор вновь невольно скривился. – Что же это такое, Валентайн?

– Классическое проявление некрофилии, мой друг. Труположество. Редкая форма психического расстройства личности, что характеризуется самостоятельной, осознанной сменой полового предпочтения. Говоря проще, это болезнь.

– Я бы сказал гнусность.

Аттвуд оставил замечание инспектора без ответа.

– Это деяния сильного, ловкого, зрелого и, по-видимому, психически больного мужчины, испытывающего мужскую слабость при общении с молодыми девушками.

– Почему вы так решили?

– Все просто, Гален. Сила необходима, чтобы согнуть и перекинуть ноги, а также отрезать голову обычным ножом. Видите эти порезы? Они ровные и короткие, такие следы оставит простой кухонный нож с длинным лезвием. Ловкость, потому что он действовал тихо несколько ночей и не привлек к себе внимания. Зрелый – из-за семени и, возможно, процесса полового сношения, но с мертвецом подобное сделать может лишь психически нездоровый человек. Признаюсь, я впервые с таким сталкиваюсь. Что же касается мужской слабости при общении с противоположным полом, то сие предположение я делаю на основе вполне логического вопроса: для чего насиловать мертвую, если у тебя складываются отношения с живыми? Как минимум, с проститутками в борделях. Однако, инспектор, я очень удивлен всем этим. Никогда прежде не встречал подобных случаев за всю свою практику!

– Как и я, – мрачно согласился Гилмор.

– Могу добавить, что осквернитель, по всей видимости, человек необузданный. Даже агрессивный.

– Рваная одежда?

– Совершенно верно! У него в руках нож, которым легко разрезать ее. Для чего рвать?

– Страсть?

– О! – удивленно воскликнул профессор. – А ведь вы правы! Неплохо! И последний важный вопрос – зачем он забрал голову леди Моллиган?

– Не знаю.

– Нам необходимо выяснить это, Гален, – произнес Валентайн. – Это очень важный вопрос. Если он тратит усилия на то, чтобы отрезать ее, а также рискует тем, что уносит голову прочь из склепа, следовательно, она представляет для осквернителя особую ценность. И я не могу с точностью утверждать о проникновении. Было бы полезно, чтобы тело исследовал акушер или женский врач.

– Это невозможно, – резко отрезал Гилмор. – Речь идет о племяннице графини Уэйнрайт. Одно то, что мы с вами здесь и… видим все это… уже безнравственно.

– Деликатное дело, – кивнул Аттвуд. – Понимаю. Вряд ли кому придется по душе огласка информации о том, что его ближайшего родственника, недавно усопшего, подвергли таким надругательствам.

– Это скандал, Валентайн. И несмываемое пятно на репутации графини и ее семьи.

– Только вы и я? – профессор хитровато прищурился.

– И никто более, – подтвердил инспектор. – Я пообещал леди Уэйнрайт.

– А как же мистер Такер?

– Он будет молчать, – жестко отчеканил Гален.

– Верю, – понимающе кивнул Аттвуд. – Ну что ж, тогда придется все делать самому.

– Благодарю, Валентайн, – Гилмор пожал руку доктору. – К тому же неплохо иметь столь знатную особу, как графиня, в должниках!

Профессор продолжал дюйм за дюймом исследовать тело усопшей. Затем он неожиданно склонился над покойницей и принялся втягивать носом воздух, принюхиваясь.

– Что вы делаете? – удивился инспектор.

– Слышите запах?

– Нет.

– Странно, – пробормотал Валентайн.

Он вдруг приподнял правую руку Эдит и почти вплотную приблизил к ней свое лицо.

– Вот оно! Идите сюда, Гален!

Заинтригованный, инспектор Гилмор встал на подиум подле доктора.

– Понюхайте ее, – Аттвуд кивнул на руку покойницы. – Ладонь и запястье.

– Дьявол! Чувствую себя шакалом подле мертвечины.

Он выполнил просьбу Валентайна, и его брови удивленно приподнялись кверху.

– Шоколад? Булочки?

– Так же подумал и я! – довольно воскликнул Аттвуд. – Это корица, мой друг! Самая обычная корица!

– Но откуда?

– Если вы о происхождении пряности, – то из Цейлона.

– Не острите, Валентайн.

– Ароматизированная настойка. По видимому, выжимка из высушенной коры. Видите? Следы жирности на запястье.

– Они свежие.

– Верно! Их нанес наш осквернитель.

– Для чего?

– Пока не знаю, – ответил Аттвуд. – Однако очевидно, что запах довольно сильный. Вызывает ассоциации с выпечкой или сладостями, которые традиционно приправляют корицей.

– Хотите сказать, что он сделал это из-за аромата?

– Возможно.

– Может, он возбуждает его чувства?

– Похвально, Гален. Я подумал о том же. Это весьма интересный факт.

Гилмор сошел с подиума, не желая больше смотреть на обнаженное тело покойной Эдит.

– Почему он забросил ее руки кверху?

– Почем знать, что у этого мерзавца в голове, – ответил инспектор, отряхивая руки от пыли. – Это имеет важность?

– Я про то, что в подобном нет никакого смысла, – раздумывал вслух Аттвуд. – Относительно ног и приподнятого таза все ясно. Но чем мешали руки?

Гилмор удивленно взглянул на доктора.

– А все остальное здесь вам кажется логичным?

– Я ищу алогизмы, мой друг, исходя из существующего положения вещей. Если произошло такое гнусное преступление, следовательно, для нашего насильника оно вполне логично и укладывается в его видение жизни. Наша задача – постараться понять ход его мыслей, угадать его желания, возможно даже, почувствовать сопричастность с ними. Те же детали, которые, видимо, выбиваются из такой пусть даже извращенной логики, мы обязаны определить и разгадать их значение. Знаете, что? – Валентайн продолжал изучающе смотреть на мертвое тело девушки. – За неимением фотографа, зарисуйте-ка еще и расположение трупа.

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Ладно, – Гален пожал плечами, но достал блокнот и карандаш. – Учтите, это будет схематично.

– Если мне не изменяет память – в газетах писали о продолжительной болезни мисс Моллиган?

– Да, – подтвердил инспектор, делая наброски в блокноте. – Однако детали мне неизвестны.

После того, как Аттвуд выпрямился и соскочил с подиума, на котором находился гроб, а инспектор сделал рисунок, они еще около получаса исследовали полы в усыпальнице, а также территорию вокруг нее. Но ничего более не обнаружили. Валентайн попросил взглянуть на изображение отпечатка от обуви. Несколько похожих отметин еще сохранились подле входа в крипту, и еще один след оказался в пыли сразу за порогом внутри склепа. Судя по размеру и рисунку подошвы (гладкая с едва различимыми поперечными полосками), отметины не принадлежали обуви доктора Аттвуда, Галена Гилмора и смотрителя кладбища.

– Однако такая подошва и размер у доброй половины мужчин Лондона, – с разочарованием в голосе отметил доктор. – К тому же этот след может принадлежать кому-то из похоронной процессии.

– Вы правы насчет распространенности подметки, Валентайн. Что же до остального – то отпечаток относительно свежий, тогда как других я не обнаружил. Их успело притрусить пылью. Это вполне может стать уликой и помочь найти негодяя.

Когда на Хайгейтском кладбище было закончено, Аттвуд и Гилмор, сев в экипаж, направились к графине Уэйнрайт.

– Держите язык за зубами, – жестко приказал инспектор смотрителю кладбища перед отъездом. – В противном случае упеку в одиночку «Пентонвилла» в два счета!

– Конечно, конечно! Могила! – испуганно подобострастно кивнул Метью Такер и перекрестился.

«Пентонвилл» являл собой современную тюрьму нового образца, которая пришла на смену старым, обветшавшим узилищам. Построенная в 1842 году, она с первого взгляда производила вполне благоприятное впечатление: камеры для узников чище и просторнее, почти без склизких стен и полов, устланных прогнившей соломой. Однако такая образцовость и цивилизованность была показной. Дело в том, что в «Пентонвилле» насчитывалось порядка 520 одиночных камер, которые с первого впечатления могли показаться весьма комфортабельными по сравнению с другими тюрьмами. Здесь и отопление зимой, довольно большое окно, удобный гамак, и даже туалет по последнему слову техники! А также ткацкий станок для работы. Для заключенных, которые пачками валялись на вонючей соломе в сырых и узких камерах, где случаи задохнуться до смерти от нехватки воздуха и зловония считались нормой, эти условия были сродни пребыванию в фешенебельном постоялом дворе. Да сюда весь Ист-Энд пойдет добровольно! Это то и было обманчивым впечатлением. В «Пентонвилле» царила настолько угнетающая обстановка, что узники лишались разума в несколько раз чаще, чем во всех иных тюрьмах. Одиночные камеры забирали самое главное – общение. Одиночество было тотальным и жестким. Потому что выходя на прогулки, заключенным надевали железные намордники – маски, полностью скрывавшие лица и не позволяющие говорить. Создавалось впечатление, что по тюремному двору в гнетущей тишине бродят живые мертвецы. Тех, кто не выдерживал и снимал маску – мгновенно в карцер. Минимум на шесть дней. В сырость, холод, кромешную тьму, на черствый хлеб и тухлую воду из Темзы. От пребывания в таком «номере с удобствами» многие сходили с ума. Это было пострашнее заключения в любую другую тюрьму даже в компанию к самым отъявленным головорезам.