Примерно такая же двухчастная структура с горизонтальным облаком, делящим земную и небесную сферы, – у фрески, находящейся на другом конце города, в самой высокой точке Перуджи. В некогда камальдульском монастыре, куда можно попасть лишь сбоку, так как капелла Сан-Севере – все, что осталось от левого нефа не существующей ныне церкви.
Здесь, сразу у входа, проломленного вопреки логике геометрии, продадут билет и позволят пройти в небольшую комнатушку за шторкой, где расписана только одна стена, образующая что-то вроде алтаря. Верхнюю часть ее в 1505 году расписал 22-летний Рафаэль, перед тем как покинуть Перуджу навсегда, нижнюю же в 1522-м закончил его учитель Перуджино, причем, если верить Вазари, уже после смерти ученика. Ибо пока Рафаэль оставался жив, сохранялась договоренность о возвращении его в провинциальный город – вот монахи и ждали до последнего, ведь всякому понятно, что иметь капеллу, целиком расписанную Рафаэлем (ну или хотя бы его подмастерьями по рисункам мастера), круче, чем еще одну фреску Перуджино – их же здесь как грязи, тогда как других работ Рафаэля в Перудже больше нет.
В той шкале, по которой экспрессия Луки Синьорелли максимально близка живописцам флорентийского Возрождения, а Перуджино, соответственно, располагается на прямо противоположном полюсе урбинской школы, за точку отсчета берется именно Рафаэль – настолько уравновешенный и гармоничный, что порой хочется назвать его «пустым местом»: так сильно он осел и закрепился в этих своих бестенденциозных пазах.
Рафаэль сколь велик и всеобъемлющ52, столь и нейтрален, непробиваем в непреходящем покое и завороженности собственной красотой. Обращаясь к капелле Сан-Севере, в туристических блогах цитируют фразу Генри Мортона, написавшего серию книг о своих путешествиях по Италии и по святым местам: «Интересно, есть ли еще где-нибудь такая картина, в которой бы соединился мощный рассвет ученика и неуверенный закат его учителя?»
Но и это ведь не весь комплект Перуджино на исторической родине – есть еще Зал аудиенций Колледжо дель Камбио, гильдия менял, расписанная Ваннуччи53, – два небольших сводчатых зала с небольшой «прихожей», вставленных в Дворец Приоров со стороны главной улицы.
Нижняя часть стен закрыта деревянными панелями, а выше человеческого роста начинаются яркие фрески, уходящие вверх – к сводам, расписанным узорами, арабесками и фигуративными вставками, так что самое интересное здесь – многофигурные композиции с рядами аллегорических фигур и отрешенными лицами золотоносных библейских персонажей, выстроившихся на фоне прекрасно сохранившихся ландшафтов, расположенных как бы в люнетах. Тот самый тип помещений, разукрашенных сверху донизу под тотальным художественным контролем, куда попадаешь словно внутрь инсталляции, ну или в сказку.
Снимать здесь запрещают, а рассмотреть фрески мешает выставка почему-то автопортретов Веласкеса и Бернини, каждый из которых выставлен на отдельном подрамнике.
Они и правда выглядят двоюродными братьями, но автопортретов Бернини больше, а некоторые «Веласкесы» предъявлены в поздних копиях. Экспозиция временная и скоро переедет (уже переехала) в римскую Галерею Боргезе, хотя фотографировать эти дымчатые, с золотистым отливом стенные росписи не разрешат и без картин.
Дверь сюда находится по соседству с воротами в Национальную галерею Умбрии – прямо у незримой разделительной черты, делящей Палаццо Приори на пинакотеку и лабиринты ратуши, в которой до сих пор сидят муниципальные чиновники.
Там же, помимо Колледжо дель Камбио (вход с Корсо Ваннуччи), есть внутри городской ратуши еще и другие расписные терема – например, Колледжо делла Мерканца, гильдия купцов, в 1350 году выкупивших часть помещений первого этажа для места, где они могли бы совершать сделки. И это сначала зал для аудиенций, обшитый деревянными панелями, а затем рядом – большой «актовый зал» Нотариусов (теперь здесь заседает муниципальный совет), точно оформленный Иваном Билибиным или палехскими мастерами – с библейскими сценами на фресках стен и с геральдическими символами, гербами и знаменами на ребрах сводов, золотых, алых и синих, чередующихся своим насыщенным, концентрированным окрасом, и арабесками, которые делают их похожими на распахнутые театральные кулисы. Яркие и слишком уж декоративные.
Вход сюда – через короткий северный фасад Дворца приоров, выходящий на Площадь 4 Ноября, фонтан и западный бок Дуомо.
Восточный фасад ратуши, являющийся, как по мне, главной эмблемой Перуджи, тоже, между прочим, делится на две неравные, асимметричные части, придающие неловкой готике удивительную физиономичность. Дворец приоров рос постепенно, постоянно поглощая окружающие здания (наглядные макеты его разрастания стоят в краеведческих залах пинакотеки), и его части со временем оказывались внутри единого комплекса, вот как залы гильдий купцов и менял, шкатулками вставленные отныне в единое расписание.
Схожим образом разрастался и герцогский замок в Урбино, и герцогский комплекс в Мантуе, да и практически любые средневековые комплексы, но только во Дворце приоров такие склещивания выглядят особенно наглядными.
Воспользовавшись правилом туриста (толкай любую дверь, вдруг открыта, иди дальше до тех пор, пока не остановят), я забурился в глубь административных коридоров с проходами на разных уровнях и чередованием фойе и залов разной степени уютности. Какие-то из них оформлены фресками, другие – официальными портретами (современными, невзрачными), висящими над столами с цветами в кадках и оргтехникой, особенно неуместной в этих средневековых, но наново оштукатуренных пещерах.
Меня долго никто не окликал, и я ходил, пока не надоело, – такой сложилась моя первая перуджийская экскурсия, сразу же задавшая определенную тональность сообщения с городом – неофициальную, почти свойскую.
Вход в Колледжо делла Мерканца находится над самой заметной туристической лестницей Перуджи (тут всегда сидят люди, а еще много птиц…). С нее можно соскользнуть на балкон лоджии – когда-то эта правая часть фасада Дворца приоров была порталом церкви Сан-Северо. Лестница, ведущая вверх, и арки бывшей церкви, устремленные вниз, создают почти идеальное архитектурное соседство, хотя Сан-Северо, как и многое из того, что было перестроено, застроено и растворилось внутри кварталов, сохранено в режиме небольшого фрагмента, «шрама». Жаль, конечно.
Но нужно сделать еще одну паузу и проредить впечатления от размеренной Перуджи какими-нибудь более экзальтированными.
Пн, 19:32: Ассизи видно издалека, когда мчишь по скоростному шоссе, и холм вместе с домами, которые вагончиками построились вслед за паровозом базилики Сан-Франческо, постоянно меняются в размерах, растут на глазах.
Пн, 20:34: Ассизи только прикидывается живым, камни его окаменели, превратились в мощи. Если приехать утром, паломников не так много, но после часа в городе начинается туристическая сиеста. Особенно много почему-то католических паломников из Японии.
Пн, 20:37: Ассизи устроен как одна большая дорога жизни, к которой стекаются и в которую впадают маленькие улицы. Все подчинено здесь одной цели – храмовому комплексу с монастырем, этому городу в городе, Ватикану-light из белого-белого камня.
Пн, 20:41: Конечно, я намечтал больше, чем увидел (это не касается фресок): блазнилось нечто грандиозное, запутанное и монструозное, а вышло все незамысловато, просто даже. Только полицейские и рамки металлоискателей (как у Стены Плача в Иерусалиме) на входе в зону выдавали экстраординарность места.
Пн, 20:44: Нельзя верить фотографиям туристических мест. Дело даже не в фотошопе: масштабирование сбоит и выдает ошибочный вариант. Логистика экспедиции обезоруживает очевидностью: из старого города спускаешься по лестнице на площадь монастыря с входом в нижнюю базилику (в ней, помимо фресок, есть крипта с мощами Франциска) – ту самую, с арочным обрамлением, где упрятаны туалеты и лавки. Подъем в верхнюю церковь есть изнутри – по храмовой лестнице, а можно выйти на воздух и по лестнице подняться к еще одному фасаду – это перед которым зеленый луг с конным монументом понурого святого. Ничего сложного или даже замысловатого, мечту вновь редуцировали до карты-схемы.
Пн, 21:00: Самое крутое в Ассизи даже не фрески (непонятно же, что от них осталось вовеки веков и тем более после землетрясения 1997 года), но резкий обрыв в умбрийский пейзаж. Все время кажется и даже ощущается, что вокруг города плещется море.
Пн, 21:29: Лайфхак для автотуристов: подъезжая к городу, не нужно вестись на массу подземных паркингов, заманивающих вновь прибывших. Бесплатная стоянка есть в оливковой роще, чуть поодаль от городских ворот, если отъехать вправо.
Пн, 22:33: В обеих главных церквях Ассизи, верхней и нижней, удалось сделать массу снимков. Все что хотел. Джотто, Лоренцетти, Мартини, Чимабуэ. За руку не хватали. Но я и не светился. По поводу церберов, кидающихся на фотографов, тоже вышло не так, как рассчитывал. Возможно, повезло. Но по опыту съемок в Венеции запомнилось, что итальянские служивые ленивы и равнодушны.
Пн, 22:37: В сувенирном магазине базилики Сан-Франческо, который, понятно, ломится от избытка на всех языках, кое-как удалось отыскать всего одну книжицу по-русски. После чего второй раз спустился в крипту и освятил свой айфон. А еще попросил за здоровье Бори Бергера.
Пн, 22:44: После паломничества к святым мощам покинул зону повышенного трепета и долго искал Пинакотеку (3 евро билет), которая внезапно нашлась на главной улице в полуразрушенном палаццо Валлемани: на втором этаже – галерея ранних фресок, залов в десять, а уже на третьем этаже (не говоря о четвертом) в окнах нет стекол. Эффектно.
Пн, 22:49: В Пинакотеке Ассизи было всего два человека: я да кассирша у монитора с трансляцией из камер в залах. Посетителей она не ждала, удивлялась так, будто я голый.
Пн, 23:02: После встречи с прекрасным стал заходить во все церкви подряд, встречавшиеся на пути, – от той, что на Площади Коммунале поселилась в бывшем Храме Минервы, до Святой Клары с ее святой криптой. Только у ее мощей я айфон освящать не стал – мне церковь не очень понравилась. Хотя тут, возле ассизской околицы, было и спокойнее, и благолепнее.
Пн, 23:14: В четырех километрах от Ассизи, возле железнодорожных путей стоит базилика на месте, где святой Франциск умер, – Санта Мария дельи Анджели, мощный купол ее виден отовсюду, так как она стала частью уже даже не пейзажа местного, но регионального ландшафта.
Специально добрался до нее из-за Порциунколы – избушки, в которой бдели последователи Франциска, молившиеся у его гроба. Часовенка маленькая, храм (1568–1684) вокруг нее построили один из самых больших в мире: длина – 116, ширина – 65 метров. Кроме Порциунколы тут есть еще наземный зарешеченный «грот» на месте, где Франциск скончался. Туда, в отличие от часовенки, внутрь не пускают.
Пн, 23:22: Вот вам дурной символизм: в самом начале хаджа в Ассизи, у Новых ворот, я несколько раз сфотографировал летающих голубей. Причем совершенно случайно – сами лезли в объектив. Возвращаясь обратно, я тоже увидел голубку на парапете. Она была лысая и, видимо, больная, так как никуда не летела, а снять ее было нельзя из-за деревьев, загородивших раздольный урбинский пейзаж. Я достаточно долго ждал, когда она перебазируется в правильное место, шумел, чтобы вспорхнула, но бедняжка на меня даже не реагировала, грелась на последнем летнем солнце. Да, сегодня в Ассизи припекало по-июльски. Я все ждал теплового удара, а он все никак не наступал и не наступал: очень уж воздух чист и свеж.
Виден еще издали, чтоб паломники не заплутали, – храмовый и монастырский комплексы с арками в стенах, вобравшие в себя город, напоминают белоснежный поезд, непонятно каким образом забравшийся на крутобокий холм54.
Причем арки и контрфорсы, поддерживающие святыни, издали, пока долго-долго подъезжаешь, можно принять за ряд колес «передвижного состава», ну и сам монастырь «Сакро конвенто» («монастырь монастырей»), плавно переходящий в храмовый комплекс с полосатой площадью у Нижней церкви, выглядит совершенно центростремительным, едва ли не бегущим по холмам.
Ассизи – из интуитивно понятных мест, разобраться с которыми можно на месте. Есть такие запутанные, навороченные оперные либретто на нескольких языках сразу или же неумело составленные афиши, способные ввести в заблуждение, мгновенно снимающееся, стоит только представлению начаться.
Так и здесь – город с самого начала подстраивался под паломничество, развиваясь приложением к набору святых точек, из-за чего и вышел таким центростремительным и крайне целеустремленным. Даже на «станциях» смотровых площадок, выполняющих в синтаксисе Ассизи важную роль передыхов, поворачиваясь к раздолью за резким обрывом, спиной чувствуешь тяжелое дыхание разогретого белого камня.
О проекте
О подписке