Олеськина уважаемая свекровь вспомнила, что у нее, вообще-то, есть внук, когда этому самому обожаемому “внучеку” исполнилось десять лет. “Ну, что ж, лучше поздно, чем никогда!..” – промелькнула тогда у Олеси наивная мысль. Она вообще склонна была видеть в людях гораздо больше хорошего, чем в них было на самом деле, поэтому она тогда реально понадеялась на то, что так для ее сына будет лучше.
Нет, если уж говорить начистоту, то вовсе даже нельзя было сказать, что сама Олеся пребывала в немом восторге от осознания того, что склероз свекрови в отношении внука оказался излечим. Слишком уж много зла в свое время она причинила их семье… Но с момента развода с мужем на тот миг прошло уже пять лет; у них с сыном была теперь совсем другая жизнь, и ей казалось просто мелочным припоминать сейчас все былые обиды. Да, все это когда-то было, и это было очень больно. Но это вовсе не означало, что Олеся собиралась страдать и убиваться из-за всего этого остаток жизни. Напротив, она собиралась жить дальше и получать от этой жизни только хорошее.
Тем более, что человек вдруг сам решил возобновить отношения. Так что ж теперь, костьми лечь на пути престарелой дамочки, запальчиво перечисляя все преступления, совершенные ею много лет назад?.. Олеся даже и не собиралась заниматься такой ерундой. Плюс, – она тоже стала старше и получила возможность взглянуть на всю эту ситуацию немного с другой стороны. И поняла, что ее тоже трудно было назвать ангелом во плоти. Очень многое в их прошлой жизни можно было бы сделать по-другому, и теперь, с высоты своего возраста, Олеся очень ясно это видела. Где-то следовало изначально проявить большую жесткость и решительность, сразу же обозначив свои позиции, вместо того, чтобы целыми днями напролет беспомощно рыдать в подушку и совершенно по-детски страдать из-за того, что свекровь ненавидит ее, такую маленькую, хорошенькую и славненькую. А где-то, наоборот, не упираться рогом в землю, а попытаться найти какой-либо компромисс…
Теперь все это осталось в далеком прошлом. Возможно, в свои двадцать лет Олеся просто действительно была еще очень глупой. Да и свекровь тогда вела себя… ммм… тоже не слишком умно, мягко говоря. Она сражалась за своего сына, считая, что не может позволить ему оступиться и совершить ошибку. А вот сама Олеся, наоборот, в конечном итоге не посчитала нужным за него бороться, решив, что он попросту не стоит таких усилий… Но теперь все это было позади и превратилось в смутные воспоминания. А жизнь, тем временем, продолжалась… И сулила еще немало сюрпризов.
Короче, кто прошлое помянет, – тому глаз вон!.. – решила Олеся. Какой бы ни была ее свекровь, – при этом она все-таки оставалась бабушкой ее сына. И, если она вдруг вспомнила про него и захотела с ним общаться, то сама Олеся не собиралась этому препятствовать.
При этом следует отметить, что она и раньше не запрещала отцу и бабушке общаться с ребенком. На тот момент, когда папа их окончательно покинул, Сашке было пять лет. И – все! Как отрезало. Ни разу за все эти годы ни папа, ни бабушка больше не вспомнили о “своей кровиночке”, как свекровь причитала после его рождения. Но к этому Олеся тоже отнеслась тогда по-философски. И ни разу за все эти годы ни она, ни Саша не напомнили о себе бывшим родственникам. Как говорится, насильно мил не будешь, – и к детям это, вероятно, тоже относится. В этом не было ничего страшного. Они пережили это вдвоем. Встали на ноги. Научились, в конце концов, жить полностью самостоятельно, без чьей-либо помощи и поддержки. И вдруг – такой сюрприз!.. Нате вам!.. Бабуля объявилась!..
Как они с Сашкой поняли уже позже, именно тогда их незабвенный папашка женился во второй раз, и у его новой молодой жены, – в отличие от самой Олеси, попросту не пожелавшей бороться за свое счастье, – хватило сил увести его “из семьи”, – то есть, от мамы. Как ей это удалось, – один Господь ведает… Но он реально ушел от мамы. И даже сократил все встречи с ней до минимума. И бабулька, оставшись не у дел, вдруг очень вовремя вспомнила о том, что где-то на этой земле, – причем, всего лишь в соседнем доме; далеко идти не надо!.. – у нее есть внук, родная кровиночка, о которой она почему-то благополучно не вспоминала энное количество лет.
Бабуля стала постоянно звонить и приглашать Сашку к себе в гости. А он, – наивный сибирский валенок, выросший без любви бабушек и дедушек, – с радостью бежал к ней, благо, было совсем недалеко… Бабушка иногда кормила его, покупала какие-то подарки. На праздники даже пару раз передавала Олесе через него деньги. Не шибко много, – в пределах тысячи, плюс-минус, – но Олеся с Сашей никогда не были меркантильными; для них был необычайно важен сам факт того, что человек, вроде бы, искренне пытается помочь, порадовать, – и за это ему, разумеется, огромное спасибо. Олеся даже несколько раз разговаривала по телефону с бывшей свекровью, а однажды встретились, – и все прошло вполне нормально и дружелюбно.
А что касается Сашки, – то он просто расцвел! Ему, несчастному ребенку, вечно третируемому бабушкой со стороны матери, от которой он в жизни своей не слышал ни одного доброго слова, очень громкое, показное и эмоциональное проявившееся вдруг обожание другой бабушки было как бальзам на рану…
Если бы только было можно вернуть все назад, – Олеся действительно костьми легла бы на пороге, лишь бы не пускать ребенка к этой совершенно неадекватной, – как еще раз подтвердилось впоследствии, – даме. У ее сына и так была не слишком простая и веселая жизнь, чтобы позволять еще кому-то причинять ему лишнюю боль… Но тогда, в тот момент, ей действительно казалось, что так будет лучше. И, в первую очередь, именно для ребенка.
Бабули хватило на два года…
Саше исполнилось уже двенадцать лет, когда бывшая свекровь попросила у Олеси разрешения взять его с собой в Питер. Она некогда училась в этом городе в университете, и там до сих пор жили ее многочисленные родственники, которых ей захотелось вдруг навестить. Олеся с радостью согласилась, не углядев в этом намерении ничего криминального. Саша вообще с детства был натурой творческой; по музеям он, без устали, мог бродить целыми днями, – а тут еще сама поездка в легендарный город, белые ночи, разводные мосты… Олеся не сомневалась в том, что он будет просто счастлив.
К тому же, в свои двенадцать лет Саша был уже достаточно взрослым, самостоятельным и разумным. Олеся доверяла ему на все сто процентов и совершенно за него не переживала. Она была уверена, что сын будет хорошо себя вести и никак ее не подведет.
Переживать, как оказалось позже, нужно было вовсе даже и не за него. Потому что кое-кто действительно взрослый разумным за прошедшие годы, к сожалению, так и не стал, судя по всему…
Признаться честно, Олеся так и не поняла до конца, что у них там произошло. Хотя очень старалась. Но, очевидно, одно дело – иногда под настроение пригласить к себе “внучека” на пару часиков погостить, изображая из себя радушную хозяйку. И совсем другое, – оказаться практически с чужим, глядя правде в глаза, едва знакомым тебе ребенком в замкнутом закрытом помещении на три недели. Почему в замкнутом и закрытом?.. Да потому, что они все это время практически безвылазно просидели в комнате!
Почти за три недели целых два раза бабушка с внуком сходили в музей, один раз в зоопарк, и еще однажды встретились с родственниками в кафе. И – все! Больше на улицу Саша не выходил. Олеся так и не поняла, зачем бабушка вообще потащила с собой ребенка в другой город, если при этом элементарно не пожелала хотя бы выйти из дома и подышать свежим воздухом, сидя на лавочке, – не говоря уж ни о чем другом! Прогулки, белые ночи и разводные мосты так и остались несбыточной мечтой. Долго еще потом Олеся с Сашей смеялись над сложившейся ситуацией. Это ведь реально надо было умудриться: провести в Питере несколько недель, глядя на него из окна коммунальной квартиры на Васильевском острове!..
Саша никогда не был ни хулиганом, ни хамом, ни грубияном. Просто вышло так, что он был очень похож на саму Олесю. У него был точно такой же характер, взгляды на жизни, даже привычки. А ведь Олесю в свое время свекровь не просто не любила, – она ее планомерно сживала со свету в буквальном смысле слова. И, очевидно, она так и не смогла полюбить ребенка, в котором было так много от неугодной бывшей невестки.
Не помогло даже Сашкино внешнее сходство с отцом, – бабушка его просто, похоже, не замечала. И все эти экзальтированные рукоплескания, лобызания в десны и вопли о родной крови оказались, как и надо было понимать с самого начала, насквозь фальшивыми. Никакой он для нее был не внучек, не кровинушка и даже не сын ее ненаглядного Герочки. Он был, есть и навсегда останется для бабушки всего лишь Олесиным сыном. И этим все было сказано. Бабуля видела в нем лишь точную копию матери, – и внешне, в том числе, как это было ни странно, – и именно об этом сходу было объявлено всем питерским родственникам…
Саша рассказывал, что любящую и заботливую бабушка откровенно бесило в нем все. Как он двигается, как он ест, ходит и разговаривает. Ну, прямо Олесина мама дубль два!.. Ее буквально доводило до истерики то, что он каждый вечер принимает душ, и она чуть ли не билась головой о стену, пытаясь доказать ему, что это вредно для здоровья… Книги, которые он читал “в заключении”, просто сводили ее с ума, – нормальные мальчики в его возрасте читают совсем другое… Ха-ха!.. Она, похоже, была не в курсе, что дети, – хоть нормальные, хоть нет, – вообще сейчас редко читают. Ей бы радоваться, а она трагедию из этого делала…
Одна из самых крупных ссор у них произошло в зоопарке. Саша стремился сделать как можно больше фотографий на память. Бабушку это бесило, и она постоянно начинала визжать, чтобы он не тратил зря пленку в фотоаппарате… Пленку!.. В цифровом фотоаппарате!.. И Саша напрасно раз за разом объяснял ей, что пленки в нем попросту нет, а карта памяти позволяет сделать тысячи снимков… Это было бесполезно. Она словно и не слышала.
Один раз в порыве ярости она чуть было не выбила этот самый фотоаппарат у него из рук, когда Сашка решил снять кораблик на Неве… Слава богу, что Олесин суперосторожный ребенок, с пеленок готовый к любым неприятностям, надел петлю на руку, и только эта петля не позволила фотоаппарату, – не дешевому, кстати, – улететь с моста в руку…
Разумеется, Саша звонил Олесе каждый день. И с каждым днем радости в его голосе было как-то все меньше и меньше… А энтузиазм и желание находиться рядом с бабулей вообще сошли на нет… Олеся, как могла, успокаивала его, просила ни в коем случае не ругаться с бабушкой, которая, наверное, все-таки хотела, как лучше, потерпеть еще немного…
На первый взгляд, может показаться странным, почему Олеся не взяла пару дней отгулов на работе и не привезла сына домой. Но не стоит забывать, что все это происходило в начале двухтысячных. Честно говоря, я не знаю, как сейчас обстоят дела с билетами в Санкт-Петербург, – все-таки наша жизнь с появлением новых технологий значительно изменилась, – а тогда их приходилось покупать заранее, – и не за одну неделю… И у нее просто физически не было возможности добраться до Питера на раз-два и вызволить сына из заточения… Даже позвонить, – и то было не так-то просто, – потому что это было самое начало зарождения сотовой связи, – в их городе, разумеется, – и стоила она тогда безумно дорого… Но об этом Олеся уже не думала.
Ей оставалось только успокаивать сына по телефону, пытаясь все-таки найти в его странном приключении хоть что-то хорошее…
Саша, по его словам, старался не ругаться с бабушкой. Терпел. Не рассказывал ничего особенно плохого. А потом, наконец, вернулся домой. И от того, что Олеся узнала о поведении его бабушки, о ее нелицеприятных высказываниях в их адрес, о ее неадекватных поступках, у нее просто волосы зашевелились…
Саша тогда сразу же сказал, что больше он с бабушкой общаться не будет и в гости к ней никогда не пойдет. Но, если он и хотел уязвить свою милую бабулю этим своим решением, то совершенно напрасно. После той памятной поездки в Питер она больше ни разу ему не позвонила.
Похоже, наигралась.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке