Цитаты из книги «На солнечной стороне улицы»

сирийский мастер, редкая вещь! – Я спросила тебя о цене… – тон по-прежнему непроницаемый. – Посмотри, какая тонкая вязь – видишь? Павлиний хвост… растения, тонкие листики, какие узоры… Многодневная кропотливая работа… – Ну-ну? – Это – вещь дорогая, но лично тебе я спущу цену, ты, я вижу, настоящий ценитель, разбираешься… Он еще не видит – насколько я разбираюсь и на сколько ему придется спустить цену. – Короче? – Это стоит четыреста двадцать пять долларов, но тебе я уступлю за триста семьдесят пять, госпожа! Тут особенно трогательны эти хвостики: двадцать пять, пять, пятнадцать… К реальной цене, и вообще к реальности, эти цифры не имеют никакого отношения. – Спасибо! – прочувствованно говорю я. – Действительно, ценная вещь. После

тополя), занялись поисками нужных источников

Ничего не могла она поделать с собой. Что-что, а против себя не шла никогда. Собственный характер волок ее на аркане к несчастьям и одиночеству… Вечная игра с огнем, глупый азартный риск…

она любила только жизнь, только случаи с людьми, только сильные характеры и поучительные поступки…

А она любила только жизнь, только случаи с людьми, только сильные характеры и поучительные поступки… Слушала Семипалого с холодноватой отчужденностью, поглядывала насмешливо, а иногда довольно грубо прерывала громким возгласом с французским прононсом, в который вкладывала неизмеримый пафос: – Энтри-коо-от! Семипалый осекался, глядел на нее с молчаливым недоумением или цыкал как нашкодившему щенку: – Фу! – добавляя негромко. – Дура… Именно с этого времени зародилась в ней неприязнь к «шибко умным».

тогда какие-то, враждебные Кате, иностранцы выскакивали из его слов, как черти из бутылки, изрекали глубокомысленную муть

Вообще презирала всякую натугу. Все ее существо, искореженное детским голодом и страшными смертями близких, было устремлено только к одному – добыче.

А ты актриса, волчонок. Нет, правда! У тебя большие способности. Тебе учиться надо

… И видно было, что совсем не задумывается над этими жестами и гримасами, то есть движима только природным даром.

Он любил наблюдать за ней искоса, с удовлетворением отмечая, какая она гибкая, легкая, в какое согласие с голосом приходит все ее тело, когда она рассказывает о ком-то, изображая интонацию, движения, походку челове