Глава 2

Владивосток, ноябрь 2009 года

– Так… – Вовка раскрыл меню и принялся деловито перечислять: – Мне креветочный супчик, жареный кальмар в кляре и набор… вот этот. – Он ткнул пальцем в цветную книжицу, где рядом с названиями были фотографии самих блюд. – Тебе что?

Сергей неподвижным взглядом смотрел на расписанную под японские гравюры перегородку.

– Серега, – осторожно позвал Вовка, – Серега.

Не добившись ответа, перегнулся через стол, похлопал друга по плечу, и тут же чуть не отпрянул – такая злая тоска была во взгляде Сергея. Глаза, окруженные синевой, как будто ввалились, и без того худощавое лицо еще осунулось, вокруг рта обозначились жесткие носогубные складки…

– Ему то же самое, – сказал Вовка, отпуская официанта.

Алису похоронили два дня назад. Антон Петрович попал-таки в больницу с сердечным приступом, Елена Сергеевна, похоже, была не в себе: часто замолкала посреди разговора, удивленно глядя на собеседника, будто не понимая, где она находится, или отвечала невпопад. Сергей написал на работе заявление об отпуске и сам занялся организацией похорон. Хотя бы это он должен был сделать для Алисы.

Как положено по обычаю, девушку хоронили в белом платье и фате. На этом особенно настаивала Елена Сергеевна. И Сергею пришлось ехать в свадебный салон, покупать наряд под изумленными взглядами продавщиц и будущих невест – ведь это дурная примета, когда жених видит платье до свадьбы… Но не замечая, как смотрят на него девушки, он ходил вдоль длинного ряда манекенов и кронштейнов с вешалками, мучительно соображая, какое из платьев понравилось бы Алисе. Почему-то он хотел, чтобы подвенечный наряд был непременно в ее вкусе. Ведь она так мечтала стать невестой… И Сергей, остановившись у очередного каскада шелка, кружев и цветов, пытался представить любимую в этом произведении портновского искусства. Получалось плохо: он ни черта не смыслил в женских тряпках. И еще: вместо живой Алиски в белом платье перед мысленным взглядом возникало истерзанное тело…

«Красавица-то какая, невеста, как живая…» – шептались, утирая искренние слезы, женщины на похоронах. Волосы девушки отмыли от крови и украсили фатой, страшную рану на шее прикрыли чем-то воздушным, бледное лицо нарумянили. Сергею казалось, что в гробу лежит кукла. Фарфоровая, завитая и накрашенная, улыбающаяся.

Дашка все эти дни старалась поддержать его, но не умела найти слов. А на кладбище он сестру не взял. После того странного обморока берег ее нервы. И еще: почему-то Сергею в голову втемяшилось, что убийца Алисы может прийти на ее похороны. Даже думать не хотелось, что этот урод может находиться рядом с сестренкой. На кладбище Сергей незаметно оглядывался, но никого подозрительного не заметил. А потом, сидя на поминках, все соображал: зачем нужен обычай есть и пить после похорон, когда близкие покойного и сами едва живы от горя? И только позже, когда все разошлись, понял: наверное, для близких и нужен. Чтобы не сразу оставались наедине со своей болью. Потому что дальше стало только хуже. Заторможенность, со стороны похожую на безразличие, сменили острое ощущение потери, чувство вины, выворачивающая душу жалость к Алисе, которая лежит теперь в сырой, каменистой земле Морского кладбища… Спустя пару дней к этой мешанине мыслей, образов и чувств прибавились ярость и ненависть к убийце. И желание знать правду. Тогда Сергей снова позвонил Вовке.

Японский ресторанчик «Сакура», располагавшийся неподалеку от Дашиного универа, как нельзя лучше подходил для встречи с другом. Во-первых, Сергей по опыту знал, что после работы измученный, голодный опер мечтает о трех вещах: тарелке чего-нибудь горячего, бутылке пива и удобном диване. Здесь все это имелось. Во-вторых, заведение было дороговато для людей с бюджетной зарплатой, что исключало появление в нем Вовкиных коллег. А сегодня это было важно, ведь то, на что Сергей собирался уговорить друга, было незаконно и могло стоить тому карьеры.

Он старался загнать горе в самую глубину души, не дать ему завладеть разумом. Сосредоточиться на скорби сейчас было бы непозволительной роскошью. Нужна была холодная ясность мыслей. И Сергей стискивал зубы, гнал от себя воспоминания, боль и растерянность, свойственную тем, кто потерял любимого человека. У него получалось, во всяком случае, он вполне сносно сосредоточился на плане действий. Лишь иногда горе прорывалось – резким словом, неожиданным жестом или, как сейчас, пустым взглядом.

– Как дела? – спросил Сергей, когда Вовка, утолив первый голод, откинулся в ожидании следующего блюда.

– Да так… – неопределенно протянул тот.

Друг был одним из тех, кто работал по делу об убийстве Алисы. Как бывший опер, Сергей отлично понимал, что Вовка не имеет права рассказывать о ходе следствия. Статья триста десятая Уголовного кодекса. И точно так же он понимал, что Вовка не откажет в помощи.

Кое-что Сергей уже узнал сам, когда его вызвали на допрос в Пушкинский РОВД. Следователь Александра Михайловна Свириденко, имевшая репутацию жесткой и въедливой, но неподкупной стервы, задала положенный в таких случаях вопрос о том, где он провел ночь с пятницы на субботу, отобрала подписку о невыезде и отпустила.

Тело Алисы нашли на Маяке. Так горожане называли окраину Владивостока, юго-западную часть полуострова Шкота, от которого почти до середины пролива Босфор Восточный тянулась длинная тонкая коса – Токаревская кошка. На самом ее конце стоял маленький белый маячок – точка, где заканчивался материк. Дальше лежало только море, с которого начинался Тихий океан.

Пляж Маяка был одним из любимых мест отдыха владивостокцев, и в солнечные летние дни весь берег был занят загорающими и веселящимися компаниями. Зимой со всего города к замерзшему проливу собирались любители подледного лова – здесь отлично клевала корюшка.

А вот в ноябре на Маяке было малолюдно. Прогуливаться по берегу, обдуваемому стылым морским ветром, желающих не имелось. Только жители нескольких дорогих коттеджей, построенных прямо у моря, выводили здесь собак.

Вдоль береговой линии на запад полуострова змеилась ухабистая дорога, упиравшаяся в крошечную автозаправку. Чуть выше к склону сопки прилепился одинокий заброшенный дом, полуразрушенный, стоявший здесь неизвестно с каких времен. Вот рядом с этим домом и лежала Алиса. Ранним утром в воскресенье ее нашел собачник из коттеджа, решивший побаловать своего стаффа долгой пробежкой. Сам хозяин ехал в машине на малой скорости, а пес на длинном поводке радостно бежал рядом. Вдруг стафф рванулся в сторону, едва не придушив себя ошейником. Выйдя из автомобиля, мужчина увидел распростертое на каменистой земле тело девушки и тут же позвонил в милицию.

При Алисе не нашли ни сумочки, ни телефона. К тому же кто-то снял с нее все золотые украшения.

Сергей прекрасно понимал, что следователи и опера загружены, и на каждом из них висят десятки дел, но хотел сам услышать, как идет расследование, что предпринимается для поиска убийцы. И как профессионал, он желал знать подробности.

– Возможных свидетелей опросили?

Ловко поддев палочками ролл, Вовка пожал плечами:

– Опросили… толку-то. Никто ничего не видел и не слышал. И неудивительно: место глухое, коттеджи далековато, а на заправке у дежурного день и ночь музон орет как сумасшедший.

– А дом?

– Дом… было там, видать, бомжовское логово. Но сейчас пустой.

– Персонал «Колизея»?

– Девушек они помнят. Подруги Алисы вообще частые гостьи. Но вот когда и с кем они ушли – ни официанты, ни бармен, ни охрана не видели.

– Что, никаких новостей? – настойчиво переспросил Сергей.

Друг помялся, потом сообщил:

– Знаешь, дело ведь закрыть хотели…

– Как это?

– А так. По заключению судмедэксперта, рана на шее нанесена не оружием, а зубами животного. Похоже, собака ее загрызла.

Сергей не поверил своим ушам. Какая собака могла такое сделать? Разве что…

– Там все чисто, – опередил его вопрос Вовка, – коттеджи проверили, у всех жителей железное алиби. И у псов, кстати, тоже.

– А сумку тоже собака украла? И золото?

– Тело могли потом обобрать. Бомжи или подростки…

– Но ран на руках и ногах нет.

Даже если бы на Алису напала собака, девушка не стала бы стоять и покорно ждать, пока ее загрызут! Непременно закрывалась бы руками, пыталась отбиться, убежать. Но он же видел в морге: никаких укусов, ссадин, царапин на теле Алисы не было!

– И одежда, факофф, целая, – мрачно подтвердил Вовка. – И обувь.

– А следы от падения: гематомы, ушибы?

– Нет.

– Такого просто не бывает!

– Может, и бывает, – сделав глоток пива, вздохнул друг, – если, к примеру, натравили на связанную. И если собака была натаскана прямо в горло впиваться. Только вряд ли. Следов от веревки или наручников на запястьях нет.

– Может, наркотики? – предположил Сергей, вспомнив странное поведение Леночки и Ирины.

– Анализы из лаборатории еще не пришли, – недовольно ответил Вовка, рассеянно помешивая палочкой соевый соус. – И неизвестно, когда придут. Сам знаешь, какие там завалы…

Сергей кивнул, соглашаясь.

– Ну а наш бардак ты сам помнишь, – продолжил друг. – Скинуть с плеч хоть одно дело – да все только счастливы будут! Опять же статистика раскрываемости…

– Ну и почему не скидываете? – Чувствовалось, что Вовка что-то недоговаривает.

– Факофф! – злобно выдал тот. – Это не первое такое убийство. Серия у нас.

Сергей молчал, стиснув зубы, глядя в одну точку, и ждал продолжения. В самом факте нападения собак на человека, как это ни прискорбно признавать, не было ничего удивительного. Во Владивостоке бродячих псов водилось в избытке. Власти это почему-то ничуть не волновало. Иногда величина собачьей популяции переходила все мыслимые границы, животные сбивались в стаи и в буквальном смысле слова охотились в ночном городе. Случались и нападения на людей. В таких случаях отцы города спохватывались, выступали по телевидению, объявляли очередную кампанию по борьбе… Отлавливалась парочка стай, и на этом шумиха затухала до следующего несчастья.

Только вот не похоже это было на нападение собачьей стаи. Сергей один раз видел фото бродяжки, загрызенного псами на городской свалке. Его изодранное тело превратилось в бесформенную окровавленную кучу, а руки и лицо были объедены до кости – собаки убивали не для развлечения, а ради пищи. Хорошо, предположим, не стая. Бегает по Владивостоку одинокий бойцовый пес – то ли больной бешенством, то ли просто чокнутый, что иногда случается с этой породой. Но все равно, даже напади он неожиданно, Алиса успела бы оказать хоть слабое сопротивление, а значит, были бы и ссадины.

– Сколько трупов? – быстро спросил Сергей.

Вовка посмурнел еще больше:

– Еще два. Один в августе, другой в октябре. Молодые девчонки.

– И где нашли?

– А вот это самое, факофф, хреновое. Одну в Первомайке, в заброшенном доме. Вторую – на Эгершельде, в лесополосе. Обе уже полуразложившиеся. Дела еще не объединили. Но раз два трупа в нашем районе, то скорее всего на нас и повесят.

Бешеная собака, которая вот уже полгода бегает из района в район и нападает исключительно на молодых девушек? Бред какой-то, трэш. Сергей в это ни на секунду не поверил. Скорее всего, собаку натравили. И еще: как могла Алиса оказаться на Маяке, в нежилой зоне, в стороне, противоположной от ее дома? Вывод напрашивался сам собой: скорее всего, девушку убили в другом месте, а на Маяк привезли ее труп. Возможно, хотели спрятать в развалинах, но почему-то не сделали этого. Сергей поделился с другом своим предположением.

– Отпадает, – произнес Вовка. – Она сама шла. Следы каблуков остались. В пятницу сыро было, тепло, а потом приморозило, так что впадины в земле хорошо видно.

– Что-нибудь еще?

Друг помялся. Чувствовалось, что ему не хотелось это говорить.

– Давай, не тяни, – поторопил Сергей.

– Да там странное что-то. Свириденко даже звонила экспертам, переспрашивала. В общем, крови в девчонках почти нету.

– Не понял…

– Да и мы не совсем поняли. И эксперты тоже. Они там как-то определяют по цвету мышц и сосудов. Такое впечатление, говорят, что кровь из тел слили. Знаешь… – Вовка запнулся, потом решительно закончил: – Когда свиней или там баранов режут, из них кровь спускают. Чтоб не свернулась. Вот похоже, кто-то так же с девчонками сделал. Если с предыдущими это было под вопросом – тела несвежие, долго лежали, и все такое – то… в последнем случае факт налицо. А под телом крови почти нет. Ну и теперь дело уже не прикроешь.

Сергея замутило.

– Это все? – резче, чем собирался, спросил он, подзывая официанта.

– Вроде бы…

Расплатившись, Сергей поднялся:

– Поехали, подвезу тебя домой.

– Угу, угу… – пробубнил Вовка.

Но в машине он вдруг заявил:

– Не надо домой. Я с тобой поеду.

– Куда это? – делано удивился Сергей.

– Ну, ты ж на Маяк собрался, правильно?

Сергей молча завел субарик. Вовка знал друга как облупленного.

С пролива дул промозглый ветер, покрывал знобкими мурашками поверхность моря, шевелил облетевшие кусты вокруг дороги. На чистом холодном небе россыпью крошечных льдинок сияли звезды. Взблескивал красный огонек маяка, бросая на воду волнистую розовую дорожку. Как-то не верилось, что это место – часть большого шумного города. Здесь было пусто, безлюдно, и казалось, этот мыс и это море под высоким небом – бесконечны и можно ехать по неровной дороге долго-долго, но ничего вокруг не изменится. Уютный свет из окон далеких коттеджей лишь подчеркивал ощущение одиночества.

Справа возник темный контур старого двухэтажного дома, уродливой развалиной возвышавшегося над дорогой. Сергей остановил машину, достал из бардачка фонарик, который всегда возил с собою, – в спальных районах с уличным освещением была просто беда: вроде оно и имелось, но зажигалось и гасло по собственному желанию. Осмотревшись, Сергей принялся подниматься по склону, покрытому высохшей травой. Шепотом чертыхаясь и зябко застегивая куртку, Вовка последовал за другом.

Небольшой – примерно три на три шага – пятачок перед входом в дом имел вид проплешины. На глинистой почве не росла трава. Сергей остановился, присел, разглядывая вмятины в замерзшей земле. Последние следы, оставленные каблучками Алиски…

– Здесь, – тихо подтвердил Вовка, – тут она и лежала…

Сергей вдруг резко поднял руку, призывая друга к молчанию. Потом выключил фонарь. Ему показалось, что в одном из окон второго этажа горит слабый, неровный свет, какой бывает от колышущегося пламени свечи. Присмотревшись, он убедился: так и есть. Сергей поднялся, подошел сбоку к черному провалу входа, лишенному двери, прислушался. Вовка замер с другой стороны.

– Пошли, – шепотом скомандовал Сергей и осторожно шагнул за порог.

Первый этаж встретил запахом сырости, звериной норы и абсолютной темнотой. Гнилые половицы ненадежно прогибались под ногами. Пришлось включить фонарь: здесь можно было запросто сломать шею. Но за мгновение до того, как Сергей нажал на кнопку, из ближайшего к нему угла донеслось низкое, хриплое рычание, и какое-то крупное животное стремительно метнулось к выходу. Выругавшись, Сергей направил луч фонарика на дверной проем. Поздно: зверь уже успел раствориться в ночной темноте.

– В кусты побежал, – едва слышно прошептал Вовка. – Здоровый…

На всякий случай осмотрели первый этаж, но больше никого не обнаружили. Отыскав лестницу, Сергей принялся подниматься по кривым ступеням, грозившим в любой момент осыпаться гнилой трухой. Вовка шел позади, отстав на пару шагов.

Через второй этаж тянулся коридор, из которого выходило несколько дверей. Прикинув примерно, в каком из помещений могло находиться окно, в котором горел свет, Сергей снова выключил фонарь и на ощупь двинулся по узкой затхлой кишке. Он честно старался ступать бесшумно, но это плохо удавалось: половицы предательски постанывали под ногами.

В одном из проемов забрезжило слабое мерцание свечи. Подкравшись к входу, Сергей прислушался, потом, включив фонарь, с воплем: «Никому не двигаться! Милиция!» – влетел в комнату.

Здесь стояла неимоверная вонь застарелой мочи, дерьма, пота и псины. Ко всему этому примешивался явственный душок разложения. Существо, сидевшее прислонившись к стене, и не думало двигаться. Тощее, изможденное, одетое в отрепье, потерявшее от грязи свой цвет, при виде Сергея оно мелко задрожало. Засаленные космы седых волос упали на ввалившиеся, подплывшие гноем глаза. Существо выставило перед собою руку, словно защищаясь от удара. В покрытых язвами, заскорузлых от въевшейся грязи пальцах вдруг что-то блеснуло.

– Ну что тут? – В помещение заглянул Вовка, приблизился к другу. – Фу-у-у, ну и амбре…

Сергей не ответил, всматриваясь в крошечный предмет, так чисто сиявший в уродливой руке обитателя дома.

– Факофф, – выговорил Вовка, сумев одним этим словом выразить всю гамму нахлынувших на него чувств, и толкнул друга в бок.

В дверном проеме, злобно ощерившись, воинственно вздыбив шерсть на холке, стоял огромный кудлатый пес и тихо, угрожающе рычал.

В ответ существо распялило беззубый рот и зашлось в истерическом беззвучном вопле.

Все шло как обычно. Земля не провалилась под ногами, и со стыда Даша не сгорела, и одногруппники на следующий день уже не вспоминали историю с портретом. Денис, кстати, тоже. Его улыбка, ласковый взгляд и несколько слов, произнесенных мягким голосом, – вот и все, что ей оставалось лелеять в памяти. И она бы лелеяла. Если б не странные и ужасные события последних дней.

Гибель Алисы заставила Сергея жестоко страдать. Он пытался скрывать это, но Даша видела. Брат, и раньше бывший немногословным, теперь совершенно замкнулся, пытаясь преодолеть боль в одиночку. Он все время чем-то занимался, полностью взвалил на себя организацию похорон, старался контролировать расследование. Не останавливался ни на миг. Это был его способ борьбы, способ обретения равновесия. Даше очень хотелось как-то помочь брату, поддержать, выразить сочувствие. Но она не знала как. Просто не могла себя заставить подойти, обнять, произнести простые, искренние слова. Ей казалось, что тогда Сергей вдруг потеряет это самое, с трудом достигнутое равновесие и с ним случится что-нибудь пугающее: он сорвется, закричит, может, даже заплачет… И Даша продолжала соболезновать молча. Старалась быть хоть чем-то полезной, но ей плохо удавалось.

Она не то чтобы забыла о Денисе – это было невозможно, он всегда жил в ее мыслях – но его образ как будто отступил на задний план, сделался чуть расплывчатым. Даша слишком сильно боялась за брата – ведь Сергей был единственным ее близким человеком.