– Все-все, прекрати, – Настя уже просто покатывалась со смеху, – нас ГАИ остановит – подумают, что я водителя насилую, раз он так орет. Маркиз – больной человек, ему можно. Да и чем заниматься в тюрьме, как не писать всякие гадости?

– А-а-а, – Николай сделал страшное лицо. – А за что его в тюрьму сажали?

– Не помню, – Настя пожала плечами.

– Зато я прекрасно помню, только вслух сказать стесняюсь. А ты говоришь – я извращенец. Я – тихий, смирный агнец божий. Мне до де Сада, как до Китая раком.

– Слушай, ну и словечки у тебя иногда проскальзывают, – Настя удивленно покачала головой, – просто неписаное народное творчество, а еще мнит себя человеком образованным, тоже мне «эстетически воспитанный».

– Лапочка, ничего ты не понимаешь! – Николая уже вовсю несло в пустословные дебри. – Вся прелесть современности состоит в смешении и путанице стилей, образований, сословий. Это основная тенденция нашего бодро идущего навстречу неизвестному времени. Филологи ругаются матом, физики молятся иррациональному, аграрии руководят людьми, конструкторы выращивают лук, педагоги торгуют на рынке! Все смешалось.

– Ладно, давай закроем эту тему, – Настя поморщилась. – От твоей социологии меня всегда мутит.

– От чего не мутит? – заинтересованно спросил Николай.

– От книг, – Настя откинула волосы назад и отвернулась к окну, ожидая новых колкостей со стороны не в меру разошедшегося кавалера.

– Ну, конечно, мадемуазель-библиофил, – Николай издевательски ухмыльнулся. – Хорошо, книги так книги. Тебе из французов кто больше нравится?

– Бодлер. – Настя не задумалась ни на секунду, хотя ничего особенного в безумной и даже мрачной поэзии этого француза, который ей еще во времена диплома надоел, не находила. – Как и тебе!

– В молодости я и вправду считал его лучшим. – Николай мгновенно стал серьезным. – А теперь мне плевать.

– Почему?! – Настя обиделась: а она-то так старалась, доставая ему в подарок редчайшее издание «Цветов зла», когда он мельком упомянул об этом увлечении своей юности.

– Неважно, – Николай пустым взглядом смотрел на дорогу. – Бодлер так Бодлер. Ты «Искусственный рай» читала?

– Да, – Настя непонимающе пожала плечами, – но мне не понравилось. Болезни души, проституция, наркотики – пугает все это.

– Дело твое. – Николай окончательно потерял к разговору интерес. – Давай лучше музыку послушаем. Можешь поспать – ехать еще долго.

– Вот так всегда! – Настя даже ногой топнула от возмущения. – Только найдется тема для разговора – и ты все обрываешь! А ехать долго?

– Дол-го. До Вол-ги, – произнес Николай нараспев.

– Да-а-а? – Настя и не думала, что им придется тащиться в такую даль. – И как только тебя в такую глушь занесло?! Поближе к Москве места не нашлось?

– Все, девочка моя, достала! У тебя весь мир – Москва. Ты ничего другого не знаешь и не видишь. – Николай включил радио погромче. – Лучше спи, от греха подальше! Через час разбужу – пойдем поляну для пикника искать.

– Ты что, с собой завтрак взял? – Настя нетерпеливо оглянулась на багажник, не обращая внимания на очередную вспышку раздражения Николая. – Вот здорово! Я дома поесть не успела.

– Взял, – Николай тяжело вздохнул, – я опытный, старый и обо всем заранее беспокоюсь. А ты спи давай, не то опять рассержусь.

– Тоже мне, старый, в тридцать лет, – с улыбкой пробормотала Настя, закрывая глаза и притворяясь, что собирается спать.

Ветер с остервенением трепал пряди ее светлых волос, длинные ресницы трепетали на щеках. Не открывая глаз, Настя протянула руку и нажала на кнопку в двери: стекло уехало вверх, шум прекратился, локоны спокойно легли на плечи. Спать не хотелось, и она, с едва заметной улыбкой на губах, стала думать о Николае.

Несмотря на его тяжелый характер – это все из-за того, что он слишком много работает, – Настя ни на минуту не сомневалась в том, что их встреча – самое главное событие в ее жизни. Все изменилось, все расцвело буйными красками и чувствами, когда появился он. Настя не то что в жизни, даже в книгах и на экране не встречала подобных мужчин. Николай был красив невероятно, даже бессовестно красив. Когда она шла с ним по улице, все девицы оборачивались и провожали их долгими завистливыми взглядами. На нее, Настю, конечно, мужчины засматривались тоже, но она привыкла к этому чуть ли не с детства и предназначенного ей восхищения просто не замечала. Николай же покорил Настю не только своей внешностью. Он был целеустремленный и умный: сделал блестящую карьеру в какой-то там западной компании. Руководит целой дирекцией то ли маркетинга, то ли продаж. И при этом не стал ограниченным придурком, как большинство новоявленных бизнесменов, – разбирается и в литературе, и в кино и в живописи. Просто невероятно! Он сам создал свое состояние, сам добился всего. Он – щедрый и внимательный, услужливый и нежный. И при этом вспыльчивый, эмоциональный, сексуальный, дерзкий. От такого коктейля просто голова кругом шла. А еще у него такой глубокий и печальный взгляд, будто он знает что-то такое, о чем не ведает больше никто.

До появления Николая жизнь казалась Насте скучной бульварной газетенкой, обтрепанные страницы которой перелистывались сами по себе, по воле времени или ветра. Учеба, родители, подруги, блеклые ухажеры, по большей части иногородние педагогические мальчики, которых она именовала единым метким словом «колхозники». Да и те, которые называли себя коренными москвичами, вполне подходили под это определение: не было в них сказочности, блеска, романтики, даже и не пахло серьезным статусом в жизни, деньгами. Все эти качества, наверное, оседали в МГИМО или еще бог знает где, но уж никак не в педагогическом, где училась Настя. Да и волновало новое поколение только-только вылупившихся на свет мужчин лишь одно: быстро и без проблем затащить девушку в постель. Они и затаскивали. Благо в педуниверситете, тем более на филфаке, никогда не имелось недостатка в пылких девицах. А Настя гордо и с презрительной усмешкой наблюдала за чужими страстями со стороны. Кого-то любили, кого-то бросали, кто-то рыдал, кто-то беременел, кем-то пользовались, кем-то жили. Настя смотрела на все эти спектакли свысока и удивлялась, как можно воспринимать всерьез несуразных мужских чудовищ. Иногда, правда, чертовы страсти задевали и ее, но, к счастью, только рикошетом. Не в том смысле, что она могла сама в кого-то влюбиться – до Николая ей не нравился абсолютно никто, – а в том, что некоторые психически неуравновешенные субъекты омрачали ей жизнь. Например, Никита. Весь первый курс он не отходил от нее ни на шаг, увивался хвостом, ждал по утрам у подъезда, провожал после занятий, посвящал стихи и преданно смотрел в глаза. Настя злилась на него, раздражалась, просила, чтобы отстал: не помогло.

А к середине второго курса, отчаявшись, Никита окончательно сошел с ума: ввалился с букетом цветов прямо посреди семинара по латыни, упал на колени перед Настиной партой и на глазах изумленного преподавателя и одногруппников произнес пламенную речь. Да еще на английском. Настя уже точно не помнила, что за бред он там нес, но, кажется, это была дикая адаптация Шекспира к реалиям Никитиной жизни. Когда, закончив и склонив перед Настей голову, он положил ей на колени букет и произнес роковое «Я люблю тебя, будь моей женой», она моментально стала пурпурной от стыда и гнева. Никита вместо ответа немедленно получил колючим розовым веником по голове, а Кащенко в ту же ночь – нового пациента с диагнозом «суицид». Больше Никита Петров на факультете не появлялся, говорят, вернулся в родной город, подлечился, устроился там то ли в фирму, то ли на ферму. Что с ним было дальше, как сложилась его жизнь, Настя не знала. Но после того случая весь институт на нее целый год как на прокаженную косился: «Довела мальчика». Ну а что она должна была с ним делать, если нисколько, ни капельки не любила? Потом все, конечно, забылось. Но ни о какой приятной студенческой жизни речи уже не шло: подруги испарились, одногруппники отдалились, ухажеры еще больше поблекли. И никто не отважился на долгую осаду смертельно опасных бастионов: с месяц кружили вокруг, а потом бесследно исчезали. И слава богу! К тому времени Настя уже научилась по-своему защищаться: носила строгое выражение лица – немного надменное, с холодной, прилипшей к губам усмешкой. Во избежание. Не дай бог столкнуться еще с каким-нибудь Никитой Петровым.

К пятому курсу Настя оказалась совершенно одна. Сокурсницы уже вышли замуж, многие завели детей, а у нее не то что мужа, даже мимолетного любовника ни разу в жизни не случилось. Ну что поделаешь, если не было любви?! Иногда Настя серьезно думала о том, почему так произошло. И всегда приходила к одному и тому же выводу: не повезло. Просто ей, красивой, умной и строго воспитанной родителями, которые вложили в нее все свои силы, в жизни не повезло. Не нашлось подходящей пары. Как там у Омара Хайяма? Уж лучше одному, чем вместе с кем попало? Трудно поспорить. Она с готовностью примерила на себя выведенную формулу, да так с ней и осталась.

Продолжалось это до тех пор, пока она не встретила Николая. Чуть больше года тому назад, во время государственных экзаменов в МПГУ. В тот день она защищала дипломную работу, в центре которой был Шарль Бодлер, а в качестве довесков – Готье и Сент-Бев. На защите Настя смертельно устала: ее утомляли безумные вопросы доцентов и профессоров, которые, казалось, получали извращенное удовольствие от блуждания в словесных дебрях; ее раздражал сам поэт, подмешавший в свое творчество столько ужасов и грязи, что при чтении накатывала тошнота. И все же Настя говорила с жаром, старалась удивить своими познаниями экзаменационную комиссию. Вопросов задавали много, как же – свет всего факультета, умница, красавица. В завершение рекомендовали в аспирантуру, поставили «отлично» и с напутствием «продолжить научную карьеру» отпустили.

Все. Институт она закончила. И вдруг ощутила внутри себя такую пустоту, словно жизнь прекратилась. Так часто бывает: долго готовишься к чему-то, идешь, а когда это оказывается позади, теряешь точку опоры. Не знаешь, что дальше делать.

И пока на смену прежнему ожиданию не приходит новое, жизнь кажется никчемной.

Настя передвигала ноги на автомате и уже собралась было перейти дорогу, чтобы спуститься в метро, как рядом остановилась темно-синяя иномарка.

– Мадемуазель, вас подвезти?

– Спасибо, не стоит. – Она, не оглядываясь, пошла дальше. Только успела почувствовать досаду на то, что не сработала привычная «защита», видимо, Настя так устала, что забыла о правильном выражении лица. А через секунду девушка услышала, как за спиной заскрипели тормоза и хлопнула дверца автомобиля. Настя прибавила шагу, опасливо оглянувшись.

Мужчина с внешностью кинозвезды, лет тридцати на вид, быстро шел за ней следом. Высокий, темноволосый, с обворожительной улыбкой, с правильными чертами лица. Одет аккуратно и явно недешево. Настя незаметно скользнула взглядом по машине: совершенно новый «Ситроен». Такое ощущение, что только из автосалона.

– Девушка, подождите! – Он сложил руки, словно в мольбе. – Я ж вас не съем. Я вижу, вы устали, давайте подвезу.

– Ну-у, хорошо. – Внимательного взгляда его глубоких и очень печальных карих глаз оказалось достаточно, чтобы Настя засомневалась. А вдруг ей в конце концов повезет? Вдруг он окажется тем самым единственным мужчиной? По крайней мере, таких обворожительных она точно еще не встречала. Они вернулись к машине, он галантно распахнул перед ней дверцу.

– Могу я узнать, как вас зовут? – спросил он, дождавшись, пока она сядет, и склонившись перед ней в изящном полупоклоне.

– Не можете, – пробормотала Настя по привычке и осторожно посмотрела ему в глаза.

 
– Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали? —
продекламировал он ни с того ни с сего.
 

– Что?! – Настя удивленно вскинула брови.

– Стихи, – пожал он плечами. – Так как вас зовут?

– Анастасия, – в замешательстве пролепетала она.

– Анастасия? – Он на секунду задумался. – А можно просто Настя?

– Да. – Настя, все еще не оправившись от удивления, пожала плечами.

– Ну, не бойтесь меня. Вам понравится, честно.

И ей понравилось. Она потеряла голову, влюбилась по-настоящему первый раз в жизни. Николай ни к чему ее не принуждал, никуда не торопил. Он просто приезжал каждый вечер на своей шикарной машине к ее дому, стоял у подъезда и ждал, когда она спустится вниз. Кино, театры, кафе, долгие разговоры – казалось, он тратит на нее все свободное от работы время и счастлив уже одной возможностью просто быть рядом.

Для человека с финансовым образованием – правда, каким именно, она так и не знала – Николай на редкость хорошо разбирался в литературе. Знал всех французских поэтов, то и дело цитировал Бодлера, упоминал Аполлинера, Рембо, Верлена, Малларме. Настя опомниться не могла от приятного удивления и все нарастающих чувств. Через три месяца знакомства она, смущаясь, бледнея, теряясь и заикаясь (господи, куда же подевались ее надменность и уверенность в себе?!), сказала ему на ушко, что хочет быть с ним. По-настоящему. Николай в ответ так крепко сжал ее в объятиях, что можно было задохнуться. В ту минуту она окончательно поняла, что нашла свою судьбу, своего единственного, лучшего, и пойдет на все, чтобы остаться с ним. Слишком долго ей пришлось искать, слишком трудно далось ожидание, чтобы теперь не ценить любовь.

Но и после ее признания он все тянул, хотя Настя уже просто сходила с ума от нетерпения. Почти целый месяц ушел на поиск съемной квартиры и приведение ее в достойный вид. Бывать дома у Насти Николай наотрез отказался, к себе не приглашал, намекнув, что живет с кучей прибившихся к нему по бедности родственников. Настя подумала тогда, что он благородный и добрый, раз помогает семье. Ремонт, мебель и все остальные заботы Николай, не задумываясь, брал на себя. Настя, конечно, тоже принимала участие: бегала по магазинам, искала обои, шторы, посуду, но оплачивал и выбирал все неизменно он. У него был прекрасный вкус. Когда Настя переступила порог квартиры после ремонта, то просто ахнула от восхищения. Новенькая светлая квартира, где ей теперь предстояло жить, нисколько не походила на то угрюмое жилище, которое они сняли месяц назад. Стены, мебель, потолок – все сияло изысканной красотой и неизъяснимой нежностью.

Нежностью была наполнена и их первая – ее самая первая – ночь. Николай, казалось, боялся даже больше, чем Настя: медлил, отступал, бесконечно долго целовал и гладил ее дрожащими от сдерживаемого порыва руками, пока она не попросила сама, уже теряя от сладостного возбуждения сознание: «Пожалуйста, ну, пожалуйста…»

Чушь, ерунду говорили бывшие одногруппницы о самой первой ночи с ее страхами и болью. Зря понапрасну подшучивал над ее «неприкосновенностью» весь университетский поток. Все это было глупо. Стоило ждать своего единственного, стоило отдать любимому человеку всю себя! Николай сделал ее так сразу и так невыносимо счастливой, что раз и навсегда нашелся старательно прятавшийся где-то смысл бытия. Для Насти он заключался в нем. В ее ненаглядном Николае.

Она сразу же переехала от родителей, хотя те возмущались и кричали, что не для того берегли и лелеяли свою дочь столько лет. Что не позволят ей жить с кем бы то ни было, как последней дряни, без свадьбы. Настя слушала вполуха и даже не возмущалась: какие они все-таки смешные. Ведь ей уже двадцать один год, она окончила университет, в конце концов, она любит, так какие могут быть запреты? Порадовались бы лучше за нее. Родители смертельно обиделись и целый месяц ничего не желали знать о дочери. Они всю жизнь горбатились для того, чтоб их доченька ни в чем не нуждалась, заботились о ней, баловали, а она поступает так подло – вместо того чтобы по-человечески выйти за состоятельного человека замуж и дать им гарантии на нормальную старость, уходит жить к незнакомому мужику. А Настя уехала и моментально обо всем забыла: каждый вечер, а иногда и всю ночь, она проводила вдвоем с Николаем. Жизнь превратилась в подернутый розовой дымкой, похожий на цвет обоев в ее новой спальне сладостный сон. Словно свитый из наивных девичьих грез. Настя утопала в блаженстве, таком нежном, таком притягательном. Все, о чем она успевала подумать за день: что надеть к приезду Николая и что приготовить ему на ужин. Все, о чем она жалела, – так это что не встретила его раньше. Остальные мысли, даже если и возникали, казались мелкими и никчемными: Настя тут же забывала о них. Ей не приходилось ломать голову над бытовыми проблемами, над денежным вопросом – все блага приходили вместе с ее любимым и оставались, даже когда он уходил. Сама ее жизнь была устроена им, она дышала его мыслями и теплом. Он был единственный. Он был любимый.

Настя даже не перевезла с собой ничего из родительского дома: не хотелось нарушать гармонии, созданной специально для нее. Только книги переехали из прежней комнаты на новые стеллажи вслед за хозяйкой.