Вид у него был добродушный, но когти длинные, а зубов так много, что Алиса сразу поняла – с ним шутки плохи.

Л. Кэрролл.

Алиса в Стране чудес

Москва, август 2008 года

– Прекрасная вещь! – раздалось за ее спиной.

Это было настолько неожиданно, что Вероника вздрогнула и инстинктивно ухватилась за свою сторону прилавка.

– Прекрасная вещь и дорогая, – повторили за спиной глубоким контральто. – Я даже думаю, что ее настоящая цена неизвестна и самому хозяину.

«Ну и чего я испугалась, дурочка?» – подумала Вероника, приходя в себя. Нахмурившись, она обернулась и сердито воззрилась на ту, что высунулась здесь со своей непрошеной похвалой.

Ею оказалась высокая, гренадерского роста, молодая женщина с роскошной гривой крупно вьющихся рыжих волос, одетая по последней моде – и очень дорого одетая, уж такие-то вещи Вероника распознавала с первого взгляда. На белых руках с идеальным маникюром – броские, явно эксклюзивные украшения с малопонятной символикой. Из-под волос на шею спускаются длинные серьги с крупными вставками каких-то камней.

Вообще все в незнакомке было крупно, ярко, броско и чересчур. Даже черты лица казались выточенными смелой рукой из какого-то неизвестного, и оттого особенно притягивающего к себе взгляд материала – то ли мрамора, то ли алебастра, но может быть, и такого, какой пока еще и вовсе не открыт геологами. На овальном, правильной формы, лице особенно выделялись глаза, в которых мерцали странно, по-кошачьи растянутые зрачки, и полные губы, покрытые кроваво-красной помадой.

– Отличный выбор, – повторила странная девица, тряхнув огненно-рыжей гривой, и зеленые глаза ее отчего-то заискрились кошачьими желтыми огоньками. – Вы не ошиблись – это именно то, что вам нужно. Сегодняшний день для вас вообще удачен для всякого рода неожиданных покупок.

Совершенно непонятно было, откуда она здесь взялась.

Вероника поклясться могла бы, что еще десять минут, да каких там десять – три минуты назад, кроме нее и лениво жующего у входа охранника, в этом полуподвальном арбатском «чуланчике» не было ни единой живой души!

…Она только что толкнула на себя тяжелую, сделанную под старину железную дверь с коваными уголками. Колокольчик тренькнул, охранник повернул на Веронику сонные глаза и лениво провожал взглядом, пока она, оглядываясь на ходу, шла к стеклянным шкафам, тесно заставленным всякой всячиной.

Конечно, выражение «всякая всячина» не слишком подходит к антиквариату и разного рода раритетным вещичкам, которые главным образом и составляли содержимое этих шкафов, но больно уж тесно и бессистемно все это было туда понапихано.

На пепельнице в виде головы русского богатыря висел чей-то парадный эполет, потрепанные атласные веера соседствовали с кавказским кинжалом ручной работы, а на старинном молитвеннике в футляре из слоновой кости лежала пожелтевшая от времени бальная туфелька с блескучей пряжкой. И так везде.

Не пещера Али-Бабы, конечно, но все равно интересно.

Света, правда, было маловато – полуподвал есть полуподвал, и даже вмонтированные в стены светильники не столько способствовали освещению помещения, сколько создавали атмосферу таинственности. Чтобы разглядеть каждую из спрятанных штучек во всех деталях, приходилось чуть ли не прижиматься к стеклу носом. Но Вероника, не слишком стесняясь присутствия охранника, то присаживалась у шкафов почти на самые корточки, то, прижимая к себе сумочку, приподнималась на цыпочки – словом, проделывала целое гимнастическое упражнение для того, чтобы рассмотреть вещи, принадлежавшие давным-давно умершим людям.

Охранник смотрел на нее все так же лениво, слегка морщась от цоканья Вероникиных каблучков по бетонному полу – как ни старайся ступать потише, а любое движение здесь отдается эхом от каменных стен.

– Скажите, а где хозяин? – наконец спросила она у стража сокровищ.

– Что-то интересует? – Голос у него был под стать глазам: такой же ленивый и невыразительный.

– Да. Вот это, – Вероника ткнула пальцем в витрину, где стоял чудной канделябр: подставки для свечей сделаны в виде голов дракона, а основание – тело дракона, расправившего по сторонам чешуйчатые крылья и упирающегося в стол крепкими, когтистыми лапами.

Воображение тут же подсунуло колоритнейшую картинку: такая вот штука стоит на столе ее гостиной, свечи вставлены и зажжены, а свет в комнате погашен – и из пастей драконовых голов вырываются маленькие языки огня. «Куплю!» – подумала она, еще не слишком, однако, в это веря.

Вероника знала это про себя – непостоянство в желаниях. У нее был странный характер: она без колебаний шла на поводу у очередной своей причуды, причем заранее зная, что Павка и мама ее не поддержат. «Вика, ты уже не девочка, тебе двадцать шесть с хвостиком – извини, но я как мать…» Да, мама всегда ждала от нее более взвешенных поступков. Покупку подсвечника, который наверняка стоил больше, чем годовая мамина пенсия, она наверняка бы не одобрила.

Но именно это соображение неожиданно и укрепило дух Вероники. Вот так вот взять и воплотить в жизнь неожиданную фантазию – это куда интереснее нудной привычки обдумывать свои решения!

* * *

– Так где хозяин? Ну или кто тут у вас: продавец? – Ей не очень хотелось употреблять это слово, слишком прозаичное для обозначения человека, который может спокойно прикасаться к прекрасным уникумам за стеклом.

– Щас, – буркнул страж и нажал около себя какую-то кнопку.

Почти сразу же в самой глубине подвальчика высветился яркий прямоугольник, из которого выбежал, всплеснул руками, закивал головой и затараторил одновременно кто-то старенький, маленький, плотненький, лысенький, очкастый и ужасно суетливый.

– Боже мой! Боже мой! – вскрикивал он звенящим фальцетом и все время вертелся вокруг Вероники, переступая туда-обратно мелкими шажочками, как будто бетонный пол жег ему ножки – обутые, кстати сказать, в очень добротные лакированные ботинки. – Покупатель! Настоящий покупатель! Живое существо из плоти и крови! Какой благословенный день – спасибо Аде! Вы ведь пришли покупать? Да? Не посмотреть, не поглазеть, не провести время, не спрятаться под моим прилавком на время игры в казаки-разбойники, а именно покупать? Милая моя, не разочаровывайте меня, скажите, что это так! Умоляю, дорогая, не доводите Натаниэля Блюхера до инфаркта, скорее подтвердите: вы шли именно ко мне и именно с целью что-нибудь приобрести!

– Ну в общем: да, пожалуй, – неуверенно пробормотала Вероника. – Зачем же еще ходят в антикварную лавку?

– Милая моя, вы и представить себе не можете, какие цели бывают у людей, когда они заходят к бедному Натану! Я уж не говорю обо всех этих обедневших аристократках из бывшего партактива КПСС, которые то и дело норовят подсунуть мне на комиссию какую-нибудь рухлядь вроде потертой плюшевой скатерти или двухведерного самовара! Бог с ними, с этими старушками! Но вот представьте, буквально вчера, ровно за сутки до вашего благословенного появления, открывается дверь, и заходит: кто бы вы думали? Делегация «Мосфильма»! Четверо невоспитанных, хамоватых, небритых молодых людей, двое из которых жевали жвачку, а еще двое дышали чем-то ужасным, мне страшно говорить об этом вслух такой красивой девушке, но кажется, перед визитом ко мне они выпили пива и закусили чесночными лепешками. Так, может быть, вы таки думаете, что они пришли ко мне с целью купить что-нибудь у одинокого, старого, несчастного еврея? Нет! Они пришли предложить мне одолжить им на время съемок львиную долю вот этих сокровищ. – Он сразу обеими руками махнул на возвышающиеся за его спиной шкафы. – Одолжить! Как вам таки нравится это слово? Вещи, которым нет цены! Всего-навсего одолжить для съемок глупейшего телесериала, а что взамен? Старому еврею пообещали упомянуть его имя в титрах! Две строчки с именем и фамилией сразу после водителя и младшего гримера!

На этих словах старый еврей, которому на вид было лет около семидесяти, сцепил у подбородка странно маленькие ручки и вдруг, запрокинув голову, расхохотался дробным мелким смешком – будто бисера бросили на прилавок между ним и Вероникой. Да, суетясь и подскакивая, владелец антикварной лавки умудрился как-то незаметно закатиться за прилавок. Теперь от Вероники его отделял широкий ящик со стеклянной поверхностью, под которой тоже что-то поблескивало в полумраке – кажется, связки бус и монист, какие принято надевать на карнавальных шествиях.

– Итак, чем могу? – В предчувствии большой торговли хозяин сдернул с носа очки, подбросил их и поймал на лету. – Что мы с вами будем… приобретать?

Нелепость последней фразы насмешила Веронику, она прыснула и весело взглянула в лукавые, ясные глаза антиквара.

С первой минуты ее не покидало ощущение, что этот человек добродушно подсмеивается над нею – так, без особой цели, просто в силу игривости характера. При всей своей карикатурности Натаниэль Блюхер никак не походил на скрягу-еврея, который постоянно жалуется на бедность и удары судьбы.

У него был довольно бодрый вид, а главное – смеющееся выражение лукавой мордочки, и эти ясные глаза, и морщинки, лучиками расходящиеся от уголков глаз к совершенно лысым вискам. На этого чудака нельзя было смотреть, не испытывая почти мгновенного чувства симпатии. «Ему бы комических стариков играть в тех самых телесериалах, которые он так ненавидит», – весело подумала она.

– Покажите мне вот, – Вероника указала на канделябр-дракон, и Натаниэль радостно всплеснул ручками, одобряя ее вкус. – Это ведь настоящий канделябр? Его можно… – Она хотела сказать «включать», но спохватилась тому, как это глупо, смешалась и покраснела. – Он… ну, в общем – работает?

– Милая моя! Эта вещь, по-настоящему Вещь с большой буквы, будет служить вам тысячу лет! Это вам не пластмассовая китайская подделка с неработающими лампочками! Настоящая французская бронза начала XVII века, отлито по эскизу великого итальянского живописца Джованни Баттиста Тьеполо! Бронза, литье, прочеканка, гравировка, золочение: да что там говорить! Вы у прапрапрабабушки своей спросите, дай ей бог здоровьичка на том свете, что такое эти старинные канделябры. Ведь им износу нет, и устаревания нет, и цены тоже нет – я же за чисто символическую плату продаю! Чисто символическую!

Когда продавец говорит, что продает что-то за «чисто символическую плату», это значит, что плата на самом деле будет символизировать полное опустошение счета покупателя. Уж такие-то вещи, даже при своей наивности, Вероника понимала сразу. Но из самой глубины ее существа к самому горлу уже поднималась тугая волна упрямства: куплю! Все равно куплю! Могу себе позволить – уж один-то раз в жизни!

– Сколько?

Антиквар поманил ее пальцем, вынуждая перегнуться через самый прилавок, и назвал сумму, от которой у Вероники тоскливо заныло сердце. Черт! И ведь больше ни на что не останется!

– Я поближе хочу рассмотреть, – насупилась она, покрепче прижав к груди сумочку.