ЖАТВА
Смертоносная жатва осени, приближающей «Час Быка»…
Все мы нищие, все мы босые… Но крепки и рука, и строка.
Все мы странники безнадёжные по дороге в небесный край.
И бредём к Алтарям… безбожные. А не спрятался – погибай.
Нам привычно пером и шпагою выбирать свой дальнейший путь.
Но взлетает Душа – не падает… когда пуля достанет грудь.
Все мы держимся эфемерностью, иллюзорностью бытия…
Только б нам доставало смелости застилать свою жизнь в поля.
Смертоносная жатва осени… Надо выдержать новый бой.
Под наркозом ли… под колёсами… не раздавлены под пятой!
И не каменные, не свинцовые, не металлом влитые в жизнь, —
Будут розы цвести – садовые, словно символ: «Донбасс, держись!».
Сколько жатва ещё протянется? – Всё мы выдюжим, вот те крест!
Не бывало, чтоб Каин каялся… Но распятый-то Сын воскрес!..
«Час Быка» невозврата точкою отмечает ладони нить.
Но Донбасса сыны и дочери, – вот те истина! – будут жить.
НА РУСИ
Ладаном пахнет воздух.
Господи мой, прости!
…Из песнопений создан
Тот, кто рождён на Руси.
Небо залито светом
Сквозь череду дождей.
Пахари и поэты —
Дети Руси моей.
Нет, не за лёгким счастьем
К свету бредёт душа…
Свечечка не погаснет,
А за душой – ни гроша!
В этом святая сила
Каждого на Руси.
В шёпоте негасимом:
«Отче наш, иже еси…».
МЕМБРАННОЕ МОЛЧАНИЕ
Когда море, что раскинулось перед нами,
унесет в свои пучины хоть одну малую песчинку,
мы этого, разумеется, не заметим, ибо это
всего лишь песчинка, но европейский континент
станет меньше…
П. Коэльо «Победитель остаётся один»
Молчит душа. И замерли часы.
Застыли в воздухе стальные нити Слова.
Душа расстаться с миром не готова,
Минуты досыпая на Весы…
Мы все уйдём в забвения туман —
Всё меньше наших маленьких вселенных…
Молчит душа. Любовь вскрывает вены…
И по пескам ступает караван,
Как будто Вечность, сорванная с уст…
Ментальный сон, растянутый в столетьях…
Порою в нас Пигмалион заметен,
Но в каждом есть немного и… Прокруст.
Молчит душа. Свершён прощальный суд.
Замёрзли реки непрожитой жизни…
И где-то… над распятою отчизной
Давно заупокойную поют.
ВОЙНЫ ВАЛЮТА
Памяти Арсения Павлова («Моторолы»)
Наша Жизнь – войны валюта.
С ней играется иуда,
Ценность понижая круто —
До немыслимых границ.
А на небе кружит ворон —
Вдовы воют дружным хором…
Проросли гнилые зёрна —
И взрастили… аушвиц.
Меньше нас ещё на брата —
Покидают мир комбаты…
Там – парады. Здесь – награды
Лягут холодом на грудь.
В люльке – сын, малышка – дочка
Не помашут вслед платочком…
Роковой осенней ночью
Отбыл он в последний путь.
Кривоногая с косою
На Донбасс идёт войною.
И, рядком могилы роя,
На крови играет пир.
Над земной непрочной твердью
Кто-то яро крутит вертел,
Чтоб обрёл своё бессмертье
Рядовой и командир.
В ЛАДОНЯХ ВЕКА
Искрится тихий первый снег… В ладонях века тает время…
Кто дышит – жив. Кто любит – верит. Святой – кто молится о всех.
…Перед иконой дух земли, распластавшись, просил пощады.
Огней церковных мириады благословляли путь Любви.
Но не жива земная плоть – на паперти мечи и стрелы.
Вода в озёрах обмелела. Где купола… и где Господь?!
Дорогу снова замело – под белизной утихло пламя…
Скрипит у века под ногами не снег – уставшее Весло,
Ведущее степенно путь… и муть воды привычной стала,
Где в очередь на пьедесталы тузы стараются примкнуть —
Неведом миру их альянс… Народным эхом чтутся лики!
За тёмной ширмою – интриги, а в душах – пыльный декаданс…
Век просветленья и… стыда, где шут опять играет в маски,
Страшась людской (земной) огласки… Не зная Божьего Суда.
Как быстротечен стрелок бег… Вот то, что властвует над всеми!
В ладонях века тает время… Искрится тихий первый снег…
СТОЮ ОДНА
Разрушен мир пустынностью надежд…
И ставнями, закрытыми на вечность,
Не пропускаем Свет… Не поднимаем вежд…
И путь к любви стал призрачным и млечным…
Координаты чувств сошли на нет…
В ларце души хранимые Созвездья —
Твой зримый свет… Лишь малый след
Для нас не предначертанного «вместе»…
Истерзанность души играет туш,
Поверженное сердце просит воли!
Ты для кого-то друг… кому-то муж…
А для меня – счастливейшее горе!
Мне в сердце льётся сонный луч зари —
В златых волнах укутанное счастье…
Идти к тебе никто мне не велит,
А я иду… как к Богу на причастье…
Бесправной жрицей на костре любви,
Язычницей, нарушившей запреты,
Я на границе неба и земли
Стою одна – испита и… допета.
Пересеченьем будущих дорог
Оправдывая Вечности страницы,
Иду туда, где только Ты и… Бог,
а вдоль дороги – лица, лица, лица…
Рассказ
Где-то слева вновь послышался азартный и заливистый собачий лай. Собаки кого-то гнали. Зайца, скорее всего… а может, и лисицу…
Лай быстро приближался, и Николай начал уже настороженно осматриваться по сторонам – в надежде увидеть, наконец, ушастого этого бедолагу, который мчится сейчас сломя голову прямо сюда. Но время шло, зайца всё не было, а лай приближался и приближался… и вдруг, в той же стороне, совсем неподалеку от Николая, гулко и отрывисто громыхнул выстрел, за ним сразу – второй. И тотчас же собаки перестали лаять.
«Браконьеры, – невольно подумалось Николаю. – И не опасаются, черти!»
И он решил, что, скорее всего, это был не заяц. Летом на зайца не охотятся. Никто, даже браконьеры. На лося – другое дело. Или, скажем, на кабана.
В это время собаки вновь залаяли, правда, теперь лай их был каким-то неуверенным. Видимо, потеряв след, они изо всех сил старались снова его отыскать.
Не горя желанием повстречаться ни с собаками, ни, тем более, с их хозяевами, Николай взял круто вправо и направился к знакомому болотцу, почти на окраине леса.
«Посмотрю еще там, и всё! – твердо решил он. – И надо домой поворачивать! Нет грибов – незачем ноги зря бить!»
В корзине, которую Николай держал в левой руке, стыдливо перекатывались из стороны в сторону несколько небольших подосиновиков, рядом с ними скромно желтели горсти две лисичек. Единственный боровик выглядел среди всей этой грибной мелочи самым настоящим великаном.
Собачий лай давно уже остался позади, новых выстрелов тоже не было слышно. И лес вновь зажил обычной своей, повседневной жизнью. Капли росы еще там-сям посверкивали на широких листах папоротника, но лучи восходящего солнца быстро находили и сразу же стирали эти последние приметы туманного утра. День вновь обещал быть солнечным, безоблачным и по-вчерашнему жарким…
– Дождика бы! – вздохнул Николай, с досадой швыряя на землю очередной червивый боровик. – Вторую неделю такая жара!
Впереди уже ощущалось болото, и он медленно зашагал еле приметной тропочкой вдоль самого его края, с напрасной надеждой поглядывая себе под ноги. Время от времени делал короткие вылазки то влево, то вправо от тропинки, но неизменно вновь на нее возвращался.
Перемещаясь таким вот причудливым манером, он довольно скоро подошел к хорошо знакомому ему шалашу, мастерски сделанному из сухих ветвей орешника, березняка и тонких ивовых прутиков.
Шалаш был довольно старым. Построил его, наверное, какой-то заядлый охотник для весенней охоты на тетеревов (рядом как раз и находилось изрядное их токовище). Но это было давно, несколько последних лет шалашом никто не пользовался, да и тетеревов почти не осталось. А вот шалаш сохранился. И стоял упрямо на прежнем месте, возвышаясь среди зеленой травы каким-то нелепым памятником неизвестно чему.
Сам по себе шалаш не особенно интересовал Николая, но рядом с ним всегда попадались лисички. Хоть несколько, да находилось. Николай надеялся, что и на этот раз шалаш не обманет его ожиданий. По правде говоря, на сегодняшний день эта надежда была едва ли не самой последней.
Возле шалаша он действительно набрел на целую россыпь лисичек. Обрадованный неожиданной находкой, быстренько срезал грибы и сразу же, не глядя, бросал их в лукошко. Потом лисички как-то разом закончились.
Вздохнув, он выпрямился и уже собирался было продолжить свой путь, как вдруг в шалаше кто-то слабо пошевелился.
От неожиданности Николай мгновенно отпрянул назад и, остановившись в отдалении, застыл, не сводя настороженных глаз с шалаша.
Там, внутри, кто-то был!
– Кто тут?! – крикнул Николай и смолк, прислушиваясь.
Словно в ответ на этот его испуганный выкрик в шалаше вновь послышалось шевеление, потом донесся чей-то тихий то ли вздох, то ли всхлип.
Николай внезапно ощутил не то чтобы страх, но что-то весьма схожее с неприятным этим чувством. Ему вдруг захотелось просто повернуться и пойти прочь. Пойти не оборачиваясь. А лучше – побежать! И не рассказывать потом никому о том, что он только что испытал…
Но он никуда не пошел. Тем более не побежал. Правда, подойти ближе и заглянуть в шалаш… на это его пока тоже не хватило. Он просто стоял неподвижно и глаз не сводил с шалаша… Продолжалось всё это довольно-таки продолжительное время…
А потом ему стало стыдно.
Да что же это в самом деле, мужик он или не мужик?!
Медленно расправив плечи, он двинулся в сторону шалаша, на всякий случай крепко сжимая в правой руке свой небольшой перочинный ножик.
В шалаше и в самом деле кто-то находился. Этот «кто-то» лежал там неподвижно, и был это, несомненно, человек. Странно только, что человек этот был совершенно раздет… а когда Николай присмотрелся к нему повнимательнее, то понял вдруг, что перед ним женщина.
«Так! – невольно подумалось ему. – Этого мне только не хватало!»
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что здесь такое произошло, и как она оказалась голой в шалаше, эта женщина. Пошла, наверное, в лес одна, дура… ну и наткнулась тут на пьяных каких-то отморозков. И вот результат!
Женщина между тем снова пошевелилась и, открыв глаза, посмотрела в его сторону. И столько было в этом ее взгляде боли, ужаса, отчаянья, что Николай вздрогнул невольно. А женщина, хрипло и с каким-то всхлипом вздохнув, устало отвела взгляд.
«Так! – вновь подумалось Николаю. – И что же мне теперь с ней делать?»
Женщина была молодая и красивая. Даже очень красивая. И очень еще молодая. Впрочем, возможно, чарующая красота женщины невольно сглаживала истинный ее возраст…
И еще Николай успел заметить, что правая рука у женщины в крови. Больше он ничего так и не смог рассмотреть, потому что почти сразу стыдливо потупился.
– Перевяжи мне руку! – неожиданно проговорила женщина.
Голос у нее был слегка охрипший, но, тем не менее, довольно приятный.
– Сейчас! – засуетился Николай. – Я сейчас!
Он торопливо сбросил с себя штормовку, потом рубаху и, немного поколебавшись, стащил через голову майку.
– Сейчас!
Помогая себе зубами, он принялся отрывать от майки ровные длинные полоски. Потом, когда полосок набралось предостаточно, стал, по-прежнему стараясь не смотреть на обнаженное женское тело, делать перевязку. При этом ему всё же случилось несколько раз коснуться пальцами горячего тела женщины… и случайные эти прикосновения пробудили в сердце Николая какое-то особенно тревожное чувство. И он почти жалел, когда всё закончилось и ему пришлось вновь отвернуться…
– Почему ты не смотришь на меня? – неожиданно спросила женщина. – Я тебе не нравлюсь?
Николай был готов ко всему: к: благодарности, к упрекам, пусть и непонятно, за что, к торопливой сбивчивой исповеди о том, что же с ней всё-таки произошло. Он был готов даже к потоку бесконечных истерических слёз незнакомки… ко всему, короче, он был готов, но только не к такому вот откровенному вопросу.
«Она не похожа на изнасилованную! – невольно подумалось Николаю. – Совсем даже не похожа!»
Но кто же она в таком случае, как попала сюда? И почему без одежды?
– Иди ко мне! – нежно прошептала женщина. – Иди… ну!
Николай вдруг ощутил, как нежные женские ладони осторожно скользнули по его обнаженной спине.
– Иди ко мне! – вновь прошептала женщина. – Иди, не бойся! Ты же хочешь этого, хочешь, правда?
Но вместо желания Николай вдруг ощутил новый страх. Он боялся, боялся странной этой женщины, неизвестно как и зачем оказавшейся здесь, на самом краю болота. Кто она? Как попала сюда? И где, в конце концов, ее одежда?!
– Посмотри на меня! – прозвучал у самого его уха нежный завораживающий голос. – Я красивая! Посмотри!
Совершенно того не желая и, одновременно, не в силах более противостоять искушению, он сначала осторожно, а потом уже гораздо смелее взглянул в лицо незнакомке.
И словно окаменел, потрясенный необыкновенной ее красотой.
Остановилось время. Времени вообще не существовало больше. Ничего не существовало больше в огромной Вселенной. И ничего больше не имело значения, кроме таинственных и нежных глаз необыкновенной этой женщины. Он тонул в бездонной глубине ее глаз… он погибал, и сам понимал, что погибает… но погибель эта была не только не страшной, но и, наоборот, необыкновенно сладостной и желанной…
– Поцелуй меня!
Словно во сне, губы его соприкоснулись с горячими ее губами. И в это самое время где-то, совсем рядом и совсем неожиданно, вновь послышался гулкий собачий лай.
И очарование схлынуло…
Ошеломленный Николай, отброшенный в сторону неожиданно сильным толчком в грудь, увидел вдруг перед собой самую обыкновенную и до полусмерти перепуганную женщину.
Сжавшись в комочек, она отползла в далекий угол шалаша и смотрела оттуда на Николая отчаянным затравленным взглядом.
– Не отдавай меня им! – быстро и тревожно шептали дрожащие ее губы. – Я прошу тебя… я тебя очень прошу! Не отдавай меня им!
Ничего еще не понимая, он, тем не менее, мгновенно выскочил из шалаша. И сразу же увидел собак. Они были совсем рядом, два больших черно-белых гончака.
Увидев человека, собаки сразу же приостановили свой бег, но лаять не перестали.
– А ну, цыц! – прикрикнул на них Николай и подхватил с земли увесистую суковатую палку. – Пошли отсюда!
Собаки отскочили в сторону, на мгновение умолкли, но почти сразу же вновь залились гулким азартным лаем.
– Пошли отсюда! – повторно заорал Николай, испуганно размахивая импровизированной своей дубинкой. – Кому сказал!
И тут, наконец-то, до него дошло, что собаки облаивали вовсе не его. Их целью был… шалаш! Один из гончаков сделал широкий полукруг и попробовал пробиться к шалашу с противоположной стороны. Но Николай был начеку.
– Пошел ты! – изловчившись, он так перетянул пса палкой по спине, что тот сразу же отскочил, обиженно взвизгнув. Но его напарник в это самое время мгновенно рванулся вперед, и Николай едва успел преградить ему дорогу.
«Так долго не выдержу! – тяжело дыша, подумал он. – Взбесились они, что ли?!»
– Валдай! Гром! Фу! – послышался откуда-то сбоку громкий уверенный голос. – Ко мне!
Николай обернулся. Из леса медленно выходили двое мужчин, в руках у них были охотничьи ружья. Увидев грибника, мужчины остановились.
«Браконьеры! – испуганно подумал Николай. – А может, и похуже…»
Мужчины тем временем подошли поближе. Один из них, бородатый, ухватил обеих собак за загривки и быстро, с помощью товарища, нацепил на гончаков ошейники с поводками. Передав оба поводка товарищу, бородач подошел к Николаю вплотную.
– Вы уж простите нас, бога ради! – пророкотал он сочным басом и, одновременно, улыбнулся широкой открытой улыбкой. – Не знаю, что на них такое нашло? Никогда еще не было, чтобы на человека бросались. Курите?
Бородач вытащил из кармана портсигар, раскрыв, протянул Николаю.
– Не курю! – ответил тот, всё еще сжимая в руке палку и ощущая себя довольно неловко, – в первую очередь из-за того, что был наполовину раздет.
– И правильно делаете! – одобрил бородач, закуривая. – Я вот тоже всё собираюсь бросить. И никак не соберусь. А вы что, в грибы ходили?
И он бросил быстрый взгляд на корзину.
– Нет грибов, – Николай по-прежнему ощущал себя довольно неловко.
Он швырнул в сторону палку и добавил:
– Вот решил немножечко отдохнуть. Жарко…
– Жарко, – согласился бородач. – И сухо. Дождик нужен!
Он перехватил настороженный взгляд Николая, направленный на его ружье, и вновь улыбнулся.
– Удивляетесь, почему с оружием? Вы не думайте, мы не охотимся. Тут другое…
– Волк! – хмуро пояснил товарищ бородача. Он по-прежнему с трудом удерживал бешено рвущихся вперед собак. – Да что это с ними такое?!
– Волк? – переспросил Николай недоверчиво. – Какой волк?
– Обыкновенный! – бородач пожал плечами. – А скорее всего, бешеный. Напал утром на доярок, они на ферму шли. Потом пастуха здорово потрепал. Нам позвонили в район… к сожалению, только мы вдвоем и смогли вырваться. Было бы больше народу – никуда б он от нас не ушел!
О проекте
О подписке