А.Н. Простите, но если я скажу, что ночью – темно, а днем светит солнышко, разве я выскажу некий теоретический закон? Констатация истины не есть ее измышление.

И.В. И все-таки Ваш закон не совсем внятен… Простите, «высшее проявление искренности» – что это?.. Искренность до самой последней черты?

А.Н. Больше.

И.В. Любопытно. То есть Вы хотите сказать, что писатель должен быть более чем искренен?

А.Н. Я отлично понимаю, что это звучит как предложение прыгнуть выше головы, причем без надлежащей тренировки, но тем не менее это так.

И.В. В предварительной переписке Вы упоминали книгу Виктора Кина «По ту сторону». Что значит для Вас эта книга и почему именно ее Вы выбрали в качестве примера?

А.Н. Это замечательная повесть, написанная талантливым и светлым человеком. В ней яркие и живые образы, простой, удивительно точный язык. Книга была написана в 1928 году, неоднократно издавалась в СССР, повесть ставили на театральной сцене, по ней снимали фильмы…

И.В. И?..

А.Н. Это до удивления антисоветская книга.

И.В. Вы хотите сказать, что в СССР, во времена раннего сталинизма, была издана антисоветская книга, которая пользовалась большой популярностью? Виктора Кина (Суровкина), если не ошибаюсь, расстреляли в 1938 году?

А.Н. По другим сведениям, он погиб раньше, в 1937 году. Но Виктора Кина убили не за повесть. По крайней мере, у меня нет сведений, что ему поставили в вину именно «По ту сторону». У «ежовщины» были свои бесчеловечные законы. Теперь ближе к теме: чтобы наш диалог был более осмысленным, я немного расскажу о повести.

Итак, 1921 год. Двое молодых людей, Безайс и Матвеев, едут на подпольную работу на Дальний Восток. Там еще сохранились остатки белогвардейщины, и восемнадцатилетнему Безайсу и более старшему и рассудительному Матвееву кажется, что они гонятся за легендарным, но уже безвозвратно уходящим временем Революции. Им обоим «приходилось видеть страшные вещи» в своей жизни, но это нисколько не охладило пыл молодых людей.

Вот довольно емкий фрагмент о Безайсе:

«Безайс взялся как-то читать “Преступление и наказание” Достоевского. Дочитав до конца, он удивился:

– Боже мой, – сказал он, – сколько разговоров все только из-за одной старухи.

Когда Безайс нашел свое место, несколько дней он ходил как пьяный. Его томило желание отдать за революцию жизнь, и он искал случая сунуть ее куда-нибудь, – так невыносим и велик был сжигающий его огонь. От этих дней он вынес пристрастие к флагам, демонстрациям и торжественным похоронам. Их бурная пышность давала выход его настроениям…

…Каждый день приносил новую работу. Он водил арестованных из лагеря в чрезвычайную военную тройку, пилил дрова в монастырском лесу, с командировкой наробраза ездил по уезду собирать помещичьи библиотеки… Он был еще мальчиком… но в то время многое делали эти мальчики с веснушками на похудевшем по-взрослому лице…»

Но Безайс – не упрощенный революционный фанатик.

«…Он думал о работе, о городах, о партизанских отрядах, и ко всему этому примешивалась как-то мысль о женщине необычайной, сверкающей красоты, которую он ждал уже давно. От обилия этих мыслей он терялся и засыпал, восторженный и разбитый…»

Чуть позже Безайс говорит Матвееву:

«– Черт его знает, чего мне хочется, – сказал он нерешительно. – Но, кажется, я был бы не прочь, чтобы она (девушка, прим. автора) немного – самую малость – поплакала и назвала меня ангелом. Но вот на чём я настаиваю, так это на том, что когда я ей признался бы в любви, то чтобы она покраснела. Пусть она относится к любви сознательно и все знает. Но мне было бы обидно, если б я ей объяснялся в любви, а она ковыряла бы спичкой в зубах и болтала ногами. “Ладно, Безайс, милый, я тебя тоже люблю”. Словом, пусть девушки будут передовые, умные, без предрассудков, но пусть они не теряют способности краснеть…»

И.В. Алексей Николаевич, Вы хотите сказать, что Виктор Кин акцентирует мысль о том, что мальчик, который «водил арестованных из лагеря в чрезвычайную военную тройку», все-таки сохранил душевную чистоту?

А.Н. Да.

И.В. Там же есть слова: «в то время многое делали эти мальчики с веснушками»… Я думаю, не так трудно догадаться, что подразумевает Виктор Кин под этим «многим», особенно если речь идет о лагерях и арестованных. Вы хотите возразить Виктору Кину?

А.Н. Нет.

И.В. Уважаемый Алексей Николаевич, когда Вы отвечаете кратко, у меня возникает стойкое ощущение, что Вы определенно что-то задумали… некую логическую ловушку, да?

А.Н. Лягушку я задумал, Ирина Владимировна, а не ловушку… И сейчас эта сказочная лягушка держит в руках стрелу и говорит человеческим голосом о том, что читатель должен – понимаете?.. должен и все! – верить автору. Потому что нужно верить, например, даже тому, что в сказке умеют разговаривать лягушки с золотыми коронами на головах. Автор – бог текста.

Критики считают, что образ Безайса – образ самого Виктора Суровкина. И какими бы странными и нелепыми ни казались образы светлого мальчика с наганом за спиной или заключенного со связанными руками, Виктор Кин имел полное право на их создание…

И.В. Но право – одно, а правда – другое…

А.Н. А что такое правда, Ирина Владимировна? Чем старше я становлюсь, тем больше верю в Бога, а не в некую предложенную мне кем-то околобожью правду. Хочется рвануть на груди старую шинель, воткнуть штык в землю и гаркнуть во всю мощь легких: «Хватит, навоевались!..».

Мне иногда приходится беседовать на церковной территории с неверующими людьми. Знаете, какое у них, скажем так, основное возражение?.. Они спрашивают, если Бог есть, то почему Он позволяет твориться на Земле таким чудовищным вещам: войнам, убийствам, насилию… И им бесполезно говорить о распятом на кресте Боге.

И.В. И что же Вы говорите им?

А.Н. Им нужно говорить о том, что Бог – не раб справедливости. Виктор Кин – тоже не раб, он захотел и – создал образ Безайса. И даже если этот образ кажется несправедливым, то он имеет право на существование. И хотя бы потому, что создан не просто так.

И.В. И давайте немного вернёмся к основному руслу беседы. Уважаемый Алексей Николаевич, мы говорим с Вами о Вашем же писательском законе: «Талант – это высшее проявление искренности». А вот тут мне уже становится немножко страшно от того, что Вы верите в реальность «светлого мальчика» с наганом в руке. По-Вашему, это и есть искренность?

А.Н. Не так. Я просто спокойно отношусь к тому, что Виктор Кин создал, мягко говоря, идеализированный образ мальчика-революционера. Например, «Как закалялась сталь» Николая Островского вышла в свет на шесть лет позже и там уже нет похожих образов… Павел Корчагин грубее, приземленнее и… естественнее, что ли? Какие-то нотки схожести с Безайсом мелькают разве что в Сережке Брузжаке, но трудно поверить, что парень с рабочей окраины мечтал, чтобы симпатичная девушка назвала его ангелом…

И теперь давайте продолжим тему путешествия двух молодых людей в «По ту сторону». Итак, Безайс и Матвеев в железнодорожном вагоне. Им скучно, иногда между ними возникают пустяковые стычки…

И знаете, мне кажется немного несправедливым, что в начале повести Виктор Кин не так много говорит о Матвееве. Из текста понятно, что он спокойнее, возможно, умнее и… солиднее, что ли?.. Он – как некая опора, вокруг которой вращается немного суетный и до прозрачности безгрешный в своей наивности Безайс. Ну, например, однажды он спер у товарища записную книжку и тут же принялся ее читать.

И.В. Мальчишество?

А.Н. Именно! Причем, повторюсь, довольно безгрешное. Безайс не ищет никакой личной выгоды, ему просто интересно, как интересно любому мальчишке, чем там занимаются взрослые.

В конец концов наши путешественники отстают от поезда и, продолжая свой путь, оказываются в другом поезде. В вагоне – партизаны. Они тоже едут воевать с белыми. Партизаны не очень трезвы, и один из них начинает приставать к девушке. Матвееву ужасно хочется спать и он, глядя на возмущенного Безайса, советует ему не вмешиваться в намечающийся скандал. Мол, у них важное партийное задание. Когда Матвеев засыпает, Безайс все-таки не выдерживает, и друзей в итоге попросту выбрасывают из вагона. Матвеева – сонного и почти ничего не понимающего, и Безайса – явно драчливо настроенного, но совершенно бессильного перед революционной массой… Следом за ними прыгает девушка Варя.

Вот подводящий итоги фрагмент:

«…Он (Матвеев) объяснил Безайсу свою точку зрения. Один человек дёшево стоит, и заботиться о каждом в отдельности нельзя. Иначе невозможно было бы воевать и вообще делать что-нибудь. Людей надо считать взводами, ротами и думать не об отдельном человеке, а о массе. И это не только целесообразно, но и справедливо, потому что ты сам подставляешь свой лоб под удар, – если ты не думаешь о себе, то имеешь право не думать о других. Какое тебе дело, что одного застрелили, другого ограбили, а третью изнасиловали? Надо думать о своём классе, а люди найдутся всегда.

– Быть большевиком, – сказал Матвеев, – это значит прежде всего не быть бабой…»

И.В. Как-то уж слишком узнаваемо и революционно… До бесчеловечности.

А.Н. Да, Ирина Владимировна. Вы – опытный литератор, и Вас – не проведешь. Тут все именно так – слишком.

И.В. Автор расставляет логические акценты?

А.Н. Причем довольно грубовато. Но в 1928 году Виктору Кину было всего двадцать пять лет. Уверяю Вас, если бы он дожил до пятидесяти, то он делал бы это несоизмеримо тоньше.

Впрочем, продолжим. Наши трое путешественников какое-то время поневоле провели в тайге, а потом натолкнулись на скупщика Жуканова. Его повозка опрокинулась в небольшой овраг, и переговоры Матвеева, Безайса и скупщика – не без проблем! – закончились тем, что они помогли вытащить сани и лошадей, а Жуканов взялся повести их до не столь уж далекого Хабаровска…

И.В. Извините, перебью: этот Жуканов оказался неприятным человеком, конечно?

А.Н. Да. Лет пятидесяти, с вислыми усами, лысый, жадный, хитрый и вообще – себе на уме. Вскоре становится ясно, что Хабаровск уже занят белыми. Жуканов, понимая, что его пассажиры «партейные», отказывается вести их дальше. Тогда друзья захватывают сани силой. Матвеев прячет документы и деньги за наружной обшивкой саней.

И.В. Почему именно там? А если бы им пришлось спрыгнуть с саней, чтобы уйти от погони?

А.Н. Об этом чуть позже, там все значительно интереснее. А пока давайте все-таки поверим автору…

И.В. Что значит пока?.. Вы говорили, что автор – бог текста.

А.Н. Но я не говорил, что автор – безошибочный бог. Продолжим путешествие Матвеева, Безайса и Вари.

Вскоре Жуканов попросил помощи у случайно встреченного белого солдата. Мол, помогите, господин солдат, ко мне в сани забрались какие-то незнакомые граждане и насильно тащат в Хабаровск. Матвеев был уже готов пойти на компромисс, но его подвели спрятанные за обшивкой саней документы и деньги. Судя по поведению Жуканова, он хотел присвоить их себе. Безосновательная оплеуха со стороны солдата окончательно привела обиженного Матвеева в чувство, и он, скажем так, легко отобрал у солдата винтовку с помощью уже своей затрещины. Солдата отпустили, сани тронулись дальше, но вскоре Матвеев остановил их и предложил Безайсу отойти в сторону для серьезного разговора. Он сказал, что нужно убить Жуканова. Основание – скупщик слышал, как они называли друг друга по фамилиям, и знает их в лицо.

Вот небольшой фрагмент этой беседы:

«Безайс взглянул на него.

– От него надо избавиться, – сказал Матвеев, помолчав.

– Что ты думаешь делать?

– Его надо устранить.

– Но каким образом?

– Да уж как-нибудь.

Они с сомнением взглянули друг на друга.

– А может быть, он нас не выдаст? – нерешительно сказал Безайс. – Ведь он только хотел получить деньги. Теперь он напуган.

Матвеев задумался.

– Он дурак, он просто дурак, он даже не так жаден, как глуп. Нельзя. Мы не можем так рисковать. От него можно ждать всяких фокусов. Хорошо, если не выдаст. А если выдаст?

Безайс потёр переносицу.

– Ну ладно, – сказал он. – Я согласен…

…Такая уступчивость показалась Матвееву странной.

– Ты, может быть, думаешь, – подозрительно спросил он, – что это все я буду делать?

Безайс подпрыгнул и сорвал ветку с кедра, под которым они стояли. Лёгкая серебряная пыль закружилась в воздухе.

– Да уж, голубчик, – ответил он, сконфуженно покусывая хвою. – Я хотел тебя об этом просить. Честное слово, я не могу.

– Ах, ты не можешь? А я, значит, могу?

– Нет, серьёзно. Я умею стрелять. Но тут совсем другое дело. Сегодня утром мы ели с ним из одной чашки. Это, понимаешь ли, совсем другое дело. Тебе… это самое… и книги в руки.

Матвеев сердито плюнул:

– Нюня проклятая! А тебе надо сидеть у мамы и пить чай со сдобными пышками!

Безайс слабо улыбнулся… Маленькие наивные ёлки высовывались из-под снега пятиконечными звёздами. Он машинально смотрел на них. В нем бродило смутное чувство жалости и отвращения.

– Неприятно стрелять в лысых людей, – сказал он, пробуя передать свои мысли.

– Так ты, значит, отказываешься? Может быть, мне позвать Варю вместо тебя?

– Я не отказываюсь, – сказал он. – Но мне и самому не хочется браться за это. Я не то что боюсь – это пустяки. Я не боюсь, а просто страшно не хочется. И пускай уж мы вдвоём возьмёмся за это. Одному как-то не так.

Безайс молчал.

– Но если ты отказываешься, я, конечно, обойдусь и без тебя.

Безайс поднял на него глаза. Он почувствовал, что если откажется, то не простит этого себе никогда в жизни.

– Я не отказываюсь, – сказал он. – Вместе так вместе.

Они рядом, в ногу, пошли к саням. Безайс сосредоточенно хмурился и старался вызвать в себе возмущение и злобу. Он до мелочей вспоминал фигуру Жуканова, лицо, сцену с солдатом. “Око за око, – говорил он себе. – Так ему и надо”. Но он чувствовал себя слишком усталым и не находил в себе силы, чтобы рассердиться. Тогда он начал убеждать себя в том, что Жуканов, собственно говоря, пешка, нуль. Подумаешь, как много потеряет человечество от того, что он через несколько минут умрёт. В конце концов все умрут. Умрёт он, умрут Матвеев и Варя…»

Ирина Владимировна, что скажете?

И.В. Примитивный, но потрясающий по своей искренности гуманизм! Безайс ставит в один ряд жертву – Жуканова и себя с Матвеевым – его палачей. Тут, пожалуй, я с Вами соглашусь, что такая авторская искренность дорогого стоит… В силу своей невероятности.

А.Н. Она будет еще невероятней, если внимательнее всмотреться в текст. Как уже было сказано, одна из причин убийства Жуканова заключалась в том, что он знал фамилии наших героев. Теперь подумайте: двое молодых людей едут на подпольную работу на Дальний Восток и открыто называют фамилии друг друга. Это даже не нелепость, это просто анекдот какой-то. Ну, представьте на секундочку, как связник Штирлица заглядывает в кабинет Мюллера и спрашивает шефа гестапо, где сейчас находится Максим Максимович Исаев.