Дело в том, что нечеловеческих муках уже бывшей его зазнобы виноват только он.

Чем ближе отец к собирающемуся появиться на свет малышу, тем меньше неприятностей для матери. Собственно, в энциклопедии классификаций нелюдей, ясно прописано, что песиглавцы необыкновенно заботливы и нежны с женщинами два раза в жизни этих самых женщин – о первом, думаю, сами догадаетесь, а во второй раз, когда «жена» рожает им потомство.

Ни один степник не бывает так заботлив со своей жеребящейся кобылой, ни один охотник так ласково не успокаивает борзую суку, когда настает ей черед ощениться, как нежен в это время песиглавец с матерью своего сына.

Однако затем малыша ждет специальный мешок на груди, а после и за плечами папани и особая смесь вместо материнского молока. Собственно, несмотря на то, что человеческие женщины вынашивают песиглавцев, состав крови у нас все-таки разный, и молоко женщины просто не подходит малышу.

– Что ж ты, уважаемый, так со временем просчитался-то? – хмуро спросила новоявленного папашу и постаралась не замечать, с какой радостью и одновременно мукой в глазах смотрит на бывшего любовника женка главы Штольграда.

– Не успел я, – прорычал уважаемый и по писку, раздавшемуся из свертка на могучей груди песиглавца, я поняла, почему не успел. Он просто принимал другого своего малыша, у девицы, точнее уже не у девицы где-то далеко отсюда. Однако!

– Однако мог и срок подгадать, – все еще не перестаю я злиться, – А ну как мамка-то с дитем оба к праотцам отправились, не дай Макошь?

– Срок подгадал, – сделал попытку оправдаться папаня. – Да эта, – песиглавец неопределенно махнул рукой в сторону только что родившей женщины, чем наполнил ее и без того настрадавшиеся сегодня глаза целыми озерами слез, – раньше срока родила. Намного раньше.

Так, а мне теперь становится понятней, от чего так бегали глазки у провожавшей меня горничной, и у служанок, помогавших госпоже, когда я вошла. Я-то подумала, что все дело в самой пикантной тайне – мол, рожает хозяйка не от хозяина, а от заезжего песиглавца…

А дело-то тут, похоже, серьезнее. И к бабулям решили обратиться, а не к местным знахаркам и не к доктору, чтоб разговоров меньше было…

Я передала сверток с ребенком отцу, тот принял его в свои мощные волосатые ручищи и с невиданной мною ранее у песиглавцев нежностью присоединил к другому такому же свертку.

– Справишься с братишками-то? – вздохнула я, и по ухмылке песиглавца увидела, что справится, и с несколькими справился бы, видно не впервой.

Теперь настало время разобраться с роженицей.

– Так что же, милая, – спросила я, подбавив в свой голос нарочито ласковых ноток, которые не обманули никого из находящихся в этой комнате. – Ты раньше времени рожала?

Роженица постаралась не смотреть на меня, но со мной этот номер не прошел. Служанки, а их в покоях насчитывалось ровно три, вместе с той, что ездила за мной в дом Йагинь в лес, те и вовсе отвернулись.

– Зелье, ускоряющее роды? Или умертвляющее плод? Что в принципе, могло оказаться одним и тем же?

Женка главы затравленно смотрела не на меня, а на песиглавца, чье внимание сейчас наконец-то привлекла. Но внимание это было вовсе не такое, как ей бы хотелось: даже мне, вроде как спасшей ребенка и вручившей его отцу целительнице стало не по себе от вида этого огромного, по всему видать, решительно настроенного наемника. Об отношении этого племени к своим детям никому ни в Светлой империи, ни в Темной, рассказывать не приходится.

Не успела я переместиться между отцом и матерью только что появившегося на свет дитяти – только убийства мне сегодня ночью не хватало – и сплести охранный заговор, что готова была набросить на женку главы, которая особой симпатии у меня не вызывала, как песиглавец резко развернулся и направился к выходу из светлицы. Уже на пороге, он, не оглядываясь и не сбавляя шага бросил увесистый кошель через плечо. Кошель упал прямо на кровать к молодой женщине, которая уже не сдерживала рыданий, и плакала, опустив лицо в ладони, горько и отчаянно.

Глядя на ее вздрагивающие плечи, на всю позу, выражавшую боль, раскаянье, утрату и все же некоторое облегчение, мне стало жаль эту молодую дуру. Присев на край кровати, я притянула ее к себе, одновременно протягивая служанке мешочек с успокаивающими травами, показывая жестами, что содержимое следует заварить и подать сюда.

– Ну, милая, все позади, – пробормотала я. А потом не выдержала: – Неужто, подгадала, что муж по делам поехал и решила мертвое дитя родить и похоронить, пока его нет?

– Не-е-ет… – протянула, всхлипывая молодая женщина, – Я не хотела убивать ребенка. Я знала, что за ним… отец придет! Я выпила микстуру, ускоряющую роды, вдруг муж раньше времени вернется…

– Так эту микстуру, милая, можно пить только по совету доктора или повитухи, когда роды уже начались, а не когда до них еще месяц.

– Две недели… – прорыдала женщина, поправляя меня.

– Ну, две недели, – сказала я, пожимая плечами.

Успокаивающий отвар сделал свое дело, и женка главы понемногу приходит в себя.

– Я же… Я же с ним хотела уехать…

– Куда? В поселение?

Она кивнула.

– Так это, знаешь ли, не значило бы, что ты его хоть раз в жизни увидела, – женщина опять зашлась в отчаянных рыданиях, – Ты лучше подумай, что мужу скажешь, как объяснишь, где ребенок?

Вместо хозяйки ответила одна из ее служанок – тучная пожилая женщина с сурово поджатыми губами. Такая, судя по хмурому и испуганному – испуганному не за себя, за свою молодую хозяйку, взгляду, предана госпоже до смерти, но и относится к ней с определенным покровительством:

– Какой ребенок, сударыня Стефанида? Эта дурища живот весь срок бинтовала, три месяца с мужем в одной постели не спала, мол, нехорошо ей, а потом и вовсе отправила за каким-то капризом, крэмом из толконьего жира, в эту, как ее, Виернию – к лешему на кулички. Вона, месяц уже нет.

– Да, милая, – заметила я. – Ты – стратег. И ты собралась от такого золотого мужика в поселение женок песиглавцев?

Та кивнула.

– Вот что, – добавила я строгости в голос. – Не дури. Или ты ради той ночи с песиглавцем не только от всего здесь, но и от ребеночка своего откажешься? И от рода своего?

– От рода!

Глаза женщины сверкнули неприкрытой злобой.

– От какого рода? От голытьбы этой, которая меня в женки главе продала? Которые сейчас сыром в масле катаются?! От этого рода? Или от отродья мужниного, один в один на отца своего похожего?! Да лучше за песиглавцем на край света…

Голос ее сорвался.

Я вздохнула. Что тут скажешь.

Но глава-то не виноват. Он, похоже, искренне любит свою молодую женку, вон, и к близости не принуждал, и за кремом этим поехал… И ребенок ее не виноват.

И даже песиглавец, который тому только пять хвилин назад ушел отсюда с сыном этой женщины на руках… Тоже не виноват.

О повадках этого племени знает и стар, и млад, так что барышня сознательно пошла на то, на что пошла. песиглавцы никогда не берут себе жен, и к женщине относятся как к домашней скотине.

Но с другой стороны – они ведь никому своих жизненных принципов не навязывают, а что крадут девок и женщин… Слыхала я, как эти самые, украденные, в одной рубахе и босиком бегут за конем, на котором сидит потенциальный жених и голосят дурниной. Тут уж хочешь – не хочешь, а похищать приходится… Впрочем, здесь мне больше нечего делать. Женке главы – своего ума не вставишь.

– Ты уже можешь вставать, милая, – сказала я ей. – Песиглавца сложно рожать, но восстанавливаешься всегда за считанные хвилины. Ты вот что, пойди завтра в богомольню, да зажги свечи светлой Макоши и Дидилии. Да Припекало, который защищает от супружеской неверности, хорошо помолись, девка. Может, боги тебя и помилуют – дадут доброты сердцу, а голове – ума. Без ума да без доброты сложно жить на свете…

Выйдя за ворота дома главы и уже собираясь сесть в экипаж, привезший сюда, чью дверцу открыл передо мной усатый кучер, обнаружила, что меня ждет сюрприз.

Со словами: «Любезный, мне с госпожой Йагиней по пути» в экипаж лихо запрыгнул княжеский чародей, оказывается, все это время дожидавшийся меня у калитки.

Не успела я как следует возмутиться, как экипаж уже тронулся по улочкам Штольграда, и за плотно закрытыми занавесками замелькали полоски забрезжившего начала*. (* Начало – синоним зорьки, зари. Разговорное выражение в славянских деревнях)

Хмуро и исподлобья, я уже более внимательно, чем в момент нашей первой встречи рассмотрела треклятого чародея, которого, похоже, ничуть не смутил тяжелый, и хотелось бы, чтобы неприятный – что я, зря старалась – взгляд старухи.

Щеголеватый костюм, цилиндр, трость с серебряной головой оскалившейся обезьяны, с настоящими сапфирами вместо глаз, начищенные до блеска ботинки… Весь этот антураж не мог сбить меня, потомственную Йагиню, с толку.

Взглянув на сидящего напротив молодого человека истинным зрением, опять увидела мощнейшую, внушительных размеров ауру оранжевого цвета, принадлежащую, без сомнения боевику. Прищурилась – или мне показалось, или он Посвященный? Нет, не вижу, защита стоит…

Интересно, зачем ему скрывать свою силу?

Думает, испугаюсь?

Не на ту напал!

Скользнула взглядом по лицу – и оказалась на дне светло-голубых глаз, опушенных черными, как смоль, и длинными, точно стрелы, ресницами. Вот на что, скажите мне, мужику такое богатство?

Черная же прядь волос, выбившаяся из-под модной шляпы, спадает на лоб и я порадовалась, что нахожусь под личиной. Резкие, но все же привлекательные черты лица, несколько более длинный, чем принятый за канон красоты, нос, вытянутый овал, упрямый раздвоенный подбородок…

Что и говорить, рядом с таким обычная деревенская девушка почувствовала бы себя в лучшем случае курицей рядом с павлином, в худшем – и вовсе маленьким и незаметным воробьем. Собственно, деревенская девушка и почувствовала. Как хорошо все-таки, что лицо закрыто личиной!

– Сударыня…

– Стефанида, аль память отказала? – нарочито нахмурившись, прогудела я.

– Да нет, не отказала, – усмехнулся этот наглец, обнажив ровные белые зубы, что только добавило ему привлекательности. – Просто подумал, раз уж мы наедине, может, представитесь настоящим именем?

И что прикажете делать?

Впрочем, сама знаю что: как бы то ни было, нужно стоять на своем, делая вид, что не понимаешь, о чем тебе толкуют. Известное правило женщин любого возраста, любой расы, любого народа, рода и племени, если что.

– Не понимаю, милок, о чем ты говоришь, – нагло заявила я, уставившись на этого императорского наглеца.

А что? Считал личину, и что дальше? Лицо-то мое надежно скрыто, а кто сказал, что баба Стефанида не может вот так просто, из придури бабской на работу личину надевать? Может у нее прыщ на носу вскочил или ячмень на глазу? Ну ладно, ладно, перегнула палку. Все-таки о Йагине речь. Но тем не менее!

Чародей поднял руки кверху в шутливом жесте – мол, сдаюсь.

– Как вам будет угодно, – сказал он, а потом добавил коварно. – Думаю, не ошибусь, если назову вас сударыней Хессенией?

Нет, ну что за наглец?! По пальцам непроизвольно пробежал как будто боевой разряд, и пришлось прилагать усилие, чтобы втянуть рвущийся наружу огний обратно. Хотя – у целительницы это не огний вовсе, а так, одно название: вон, у Демки и то, лучше, чем у меня выходит.

– Все, все, понял вас, – сказал нахал и сделал примиряющий жест. – Я собственно, не для того вас ждал… Чтобы сразу же повздорить из-за ерунды.

Вот как. Не для того, чтобы сразу, значит. Ну что ж. Сделала выжидательный вид – мол, и?

– Если вам внезапно понадобится моя помощь, – сказал маг и протянул мне стопку писчей бумаги. – Только дайте знать!

– А с чего это вдруг Дому Йагинь понадобится помощь княжеского чародею? И что же, вы, сударь, думаете, что у нас в лесу своей бумаги нет? На листьях пишем? Или через дым от костра телепортируем?

– Ах, сударыня, ну конечно же, нет! Просто письма из этой бумаги, я прочту гарантированно.

Вот оно что. Видимо, поклонницы замучили своими благоухающими самыми изысканными духами воздушными корабликами.

Почему-то в голове возникла следующая картина: вот этот городской щеголь сидит за столом и читает утреннюю газету – перед ним чашка крепкого кофею и, возможно, зажженная сигара. А об окно его бьются, точно рыба об лед, сотня, да что там сотня, тысяча разноцветных кораблей с ажурными, хитро вырезанными парусами!

А, вот еще картинка – краше первой – чародей выходит из ворот гостиницы по каким-то княжеским делам, хотя почему по каким-то? Знамо дело, на охоту за очередной клушей, которую можно отправить умирать к Темному князю – прямо в замок, мерзавец! А за ним шлейфом, благоухающим духами, нежно и настойчиво шелестит парусами да скрипит тонкими мачтами-палочками целая флотилия!

Куда там Федорке-то с ее красными сапогами и разноцветными атласными лентами в косах! Вон оказывается, как утонченные барышни оказывают знаки внимания. Но зачем мне он впихнул в руки целую стопку макулатуры, которую заранее намерен читать? Ох, чует мое сердце недоброе… Все ж таки прознал, или догадывается о том, что старшая внучка Йагини Стефаниды ворожить начала! И пижонский наряд этот меня не обманет! Волком вцепится в малейшую возможность «сосватать» за Темного князя очередную некстати одаренную дуру…

– Так что ж вы, милейший, – намеренно подпустила в свой голос нагловато-официозный тон. – Думаете, что в своем лесу потомственным Йагиням что-то угрожать может?

– Судя по вашей манере лепить огнии, сударыня… кхм, Стефанида, – улыбнулся этот мерзавец во все свои тридцать три, как у виерны, зуба. – Я вообще удивлен, как вам княжеская помощь до сих пор не понадобилась!

Вот нахал! Да, слаба я в боевой волшбе, и что? Да и на что мне она? Я заговором живой колючей проволоки так скручу, что мало не покажется. Однако надо защищать честь бабули, а то достанется мне потом – от нее же!

– Так я, милейший, вижу, что противник-то больно уж слабоват. Вот и зачем мне в такой неприятной ситуации полноценный боевой огний?

– Что вы, сударыня, какой я вам противник? – почти искренне воскликнул этот негодяй. – Приношу свои извинения, если мое присутствие вам настолько уж неприятно. А от помощи все-таки не отказывайтесь – добровольно предлагаю, – самодовольно усмехнулся этот прощелыга, княжеский прихвостень! – И предполагаю в ближайшее время нанести вам дружественный визит. Надеюсь, в следующую нашу с вами встречу, ваш наверняка светлый лик не будет скрывать личина!

Я не успела ничего ответить, точнее не успела даже придумать, чтобы такого достойного ответить этому столичному хаму, как этот самый хам на ходу открыл дверцу и выскочил из экипажа.

Рядом со мной на сиденье осталась лежать только пачка писчей бумаги с инициалами Л. де Эл. Д. и каким-то непонятным вензелем – похоже, мой новый знакомец из благородных.

Что ж, неудивительно: черные волосы, белая кожа, голубые глаза – порода просто написана на этом холеном высокомерном лице! Первым моим порывом было схватить эту пачку и отправить ее вслед за хозяином, но потом подумала, что может бабули что-то смогут сказать о ее владельце. И ничего, что она зачарованная, и не такие чародейские щиты пробивали, как говорится!

Родные стены встретили меня недовольным ворчанием бабы Стефы из ее горницы:

– Всыпать бы тебе за такие выкрутасы на орехи, Сенька! Ну да что уж. Раньше надо было воспитывать!

И вот наверняка знаю, что получила бы «на орехи», если бы не помогла роженице – ведь без моей помощи женщина вряд ли дождалась бы песиглавца… А все равно, надо побурчать. Просто для того, чтобы побурчать. Из любви к искусству, так сказать.

– Спокойной ночи, ба, – прошептала я в сторону бабулиной горницы.

А из горницы бабы Раи донеслось:

– Какое ж спокойной ночи, на дворе начало! С малым-то все в порядке?

– Да что ему сделается, – закрываю дверь, прямо с порога падая на долгожданную кровать и моментально погружаюсь в сон.