Глава 3

Любава

Я представила, что мне придется снимать платье, оголять грудь, всем показывать истинную метку, что не принадлежит Энтару, а потом терпеть бесконечные проверки архимагов. Да и не уверена, что без близости принца стигма вообще раскроется, а если это не произойдет – все бессмысленно. Дернулась от отвращения и злости. Покушение на ин-тэ карается, я ничего не докажу лишним унижением. Эти идиоты не разберутся, что рисунок на моей коже – парная метка, если та не оживет. И как доказать, что стигма именно к Синарьену привязана? Скажут, что это самый обычный нательный узор тушью, или я с каким-то иномирцем давно обручена, а сейчас пытаюсь продлить себе жизнь.

Даже если спляшу голышом, сияя пионом стигмы, все равно останусь виноватой. Трижды. За нарушение обета академии, ведь сбежала с территории кампуса без заключения договора с работодателем или избранником. За применение магии на балу. А еще за возможную смерть Синара. Что они там мне еще инкриминировали? Воровство? Порчу королевского имущества?

– Любава, у вас есть доказательства? Не уклоняйтесь от ответа перед верховным судящим и королевским советом, – надавил голосом обвиняющий.

Я бросила уничтожающий взгляд в ужасно поседевшего за эти месяцы короля и жестко произнесла:

– Нет. Никаких доказательств и свидетелей нет. И не будет. Только мои слова.

Дэкус ин-тэй нахмурился еще больше, снова дернулся, но не встал, только сжал челюсти так, что желваки задергались под густой бородой, а на бледной коже щек выступили пятна.

Обвинитель постоял напротив меня, почесал лысое темечко кривым пальцем, а затем отошел к восседающему на трибуне верховному судящему, похожему на черный гриб в своей мантии. Они долгое время приглушенно о чем-то беседовали, после чего мужичок с плешью обернулся к королю и выжидающе замер.

Я поняла, что мое время пришло.

Сжала пальцы до резкой боли, но не опустила взгляд – смотрела на правителя и, дождавшись его кивка в сторону обвинителя, снова усмехнулась.

Он не представляет, что сейчас произошло. Но пусть… я не могу так дальше жить.

Десятки дней в тесной грязной темнице забрали силы до последней капли. Стражи не смели трогать меня, как женщину, хотя и облизывались, будто шакалы. Зато избивали исподтишка. Не сильно, чтобы знала свое место и не сдыхала. Раз в день приносили похлебку, больше похожую на рвоту, и кружку мутной вонючей воды. В довесок подбрасывали несколько тычков в живот, лишающих меня и без того слабого аппетита, и щедро дарили пощечин, разрывающих нежную кожу. Наверное, это был чей-то приказ – издеваться надо мной до изнеможения и уродовать, потому что каждый приходящий страж повторял действия предыдущего. Но никакие побои после двух встреч с Ульвазом мне не страшны, и я все стойко вытерпела.

Они явно пытались сломить мою волю, лишить достоинства и заставить говорить. Но я упрямо молчала. Ни один архимаг, высший или вояка не вытянул из меня и слова, где я была все это время и с кем.

А позже пришел Патроун.

Я ждала его, потому что после Темного измерения моя память частично восстановилась. Именно это я хотела рассказать Синарьену на Новогодье, но не успела.

Я вспомнила, как ректор с королем уничтожили мою жизнь. И разрушили наше с принцем счастье.

– Любава, – Патроун, осторожно приподняв длинные полы мятого балахона цвета светлой горчицы, смело ступил в камеру. Другие приходящие не были так отчаянны, оставались за границей защитного блока. Они боялись – я чувствовала дрожь их бренных тел и видела страх в бегающих глазах.

Ис-тэ рассмотрел тесную камеру, в которой я обитала последние несколько суток, поморщился, глянув на миску с дурно пахнущей похлебкой и, переведя взгляд на меня, странно побледнел.

– Деточка, за что тебя так… – покачал головой, будто сожалеет.

Меня передернуло от омерзения. Лучше бы не притворялся, а то смотрится слишком ненатурально. Старик заметил мою реакцию, в его почти выгоревших серых глазах мелькнуло что-то похожее на тоску, и не стал подходить ближе. Его кисти были сложены на груди и спрятаны в широких рукавах, а белая, как огромный одуванчик, борода задрожала от сухого кашля.

Когда-то эти руки потянулись ко мне, обещая не причинять вред и боль, но их хозяин оказался обманщиком.

Я отвернулась. Забилась в угол топчана, прижалась лбом к холодной и грязной стене и стиснула зубы.

Мне было неинтересно, зачем он пришел. Искать ответы и требовать объяснений не хочу, это все равно ничего не изменит. В планы короля и старого архимага вмешались другие силы, древние, те, что сильнее всех магов Энтара вместе взятых.

Глава 4

Любава

Я понимала, что молчанием об истинной связи убиваю Синарьена, но прекрасно знала, что теперь принцу не выбраться в этот мир, не прилететь ко мне на помощь. Колесница с нужным механизмом сломана, телепортера такого уровня в темном замке Лимии нет, а достать ин-тэ со стороны Криты может только очень мощный призыв, сильнее чем их хилые архимаги, способные преодолевать пространство. Здесь нет магов, способных на это. Нигде нет.

И на принце учебного обета нет, чтобы его из любого мира достать.

Горячая рука Патроуна коснулась моего плеча. Я шарахнулась к стене и ударилась бровью, в слипшиеся от грязи волосы вплелась лента свежей крови.

– Тише, тише, – пробормотал ис-тэ. – Я исцелю раны.

Я взглянула на него с такой ненавистью, что старик потупился, а после, тряхнув пышной бородой, вдруг присел на край топчана и подался ко мне, чтобы еле слышно спросить:

– Любава, деточка, ты все вспомнила? Синарьен не успел брачный браслет тебе надеть?

– Уходите, – прошипела я и дернула к груди ослабевшие от тяжести кандалов руки. Цепи противно зазвенели. На запястьях не просто шрамы распустились, там живого места нет. За десять дней меня куда только не швыряли и как не издевались, чтобы я призналась, где принц. Чтобы рассказала, как убила его. Почему все еще дышу и меня не добили, ума не приложу.

– Ты должна меня выслушать, – быстро заговорил Патроун, оглядываясь на запертую дверь. – У меня мало времени. Блок тишины больше чем на пять минут здесь не поставить, а я не хочу, чтобы нас слушали.

Он перекрутил пальцы, повел сморщенной ладонью над собой, и нас накрыла дрожащая пелена щита.

Я слабо ухмыльнулась целым уголком губ, другая половина рта давно слиплась от запекшейся крови. Что же этот предатель такого поведает, что другим нельзя знать? Что они с владыкой вскинули на мои плечи многолетние страдания и заставили забыть то, что я ценила больше всего на свете?

– Ты должна мне сказать, что именно вспомнила.

– Идите во мрак! Я ничего вам не должна, – проскрипела я, преодолевая боль в горле, и снова отвернулась. Пусть уйдет. Боже, как я устала…

В одиночестве последнее время находиться было легче. Можно плакать навзрыд и думать, что никто не слышит, а когда слезы иссякали, слушать, как колотятся два сердца под ребрами, доказывая, что я не одна в этом мире. Можно незаметно грызть кулаки, чтобы притупить глубоко засевшую боль разлуки. И никто не осудит за слабость, никто не ткнет пальцем, что я не справилась, не воспользуется слабым телом. Хотя я уже и этого не боялась. Мне было все равно.

– Я не желаю тебе зла, деточка. – Ректор потянулся ко мне.

Я зарычала как зверь и попыталась его оттолкнуть, но старик оказался на удивление сильнее. После десяти голодных дней вперемешку с избиениями я могла разве что комара придушить.

Ректор вскинул брови и, по-доброму улыбаясь, покачал головой, а после бесстрашно опустил ладони на мои израненные руки в кандалах.

– О, мне знакома твоя необузданная ярость, – заговорил он мягко и тихо. – Я уже встречался с ней пять лет назад. С какого момента ты вспомнила? Много ли?

– Достаточно, чтобы вас ненавидеть. – Все-таки дернула руки, сбивая магию лечения, что рассыпалась светлыми искрами и на миг ослепила. Зажмурившись, я сдавила челюсти, чтобы не расплакаться. Мне не нужны подачки предателя, мне не нужна жалость. Вскинув подбородок и открыв заплывшие слезами глаза, прошипела: – Не стоит бесполезно тратить силы. Вы же их так цените на Энтаре. Берегите, а то вдруг ничего не останется…

– Мне не жаль на тебя сил, Любава.

Патроун настойчиво подсел ближе, прочитал быстрое заклинание, и меня затопила теплая волна магии. Раны на запястьях затянулись, кожа на щеке защипала, заживая, даже разбитая губа перестала гореть. Только в пустом животе, куда вояки били чаще всего, все еще оставался камень, но я не уверена, что эта боль физическая. Мне давно кажется, что это разрастающаяся пустота без Синара.

– Времени мало, – шептал ректор, излечивая мою бровь и вытирая платком кровь на висках и скуле. – Я знаю, что ты в ярости и растеряна. Такой срок обета выдержать – всегда большие последствия.

– Когда вы заставили меня это надеть, – я приподняла правую руку, показывая на шрам под ржавой пластиной, – то не думали, как переживу откат в будущем. Не притворяйтесь и теперь. Ах, да… вы же хотели продлить мою агонию еще на пять лет! Да, ис-тэ? Для этого и прислали Синарьена на бал… Я была разменной фигурой в королевских играх. Всего лишь.

– Любава, ты понимаешь, ради чего мы на это пошли? – старик сместился ближе и, заглядывая в мои глаза, проговорил едва слышным шепотом: – Или ты этого не помнишь?

Я шарахнулась.

– Нет, не понимаю и не хочу понимать. Оставьте меня в покое.

– Значит, не все вспомнила, – заключил ректор и примял сухой ладонью бороду, что тут же вернула свою округлую форму.

Я помнила предательство ректора и короля, но их мотивацию не понимала, потому что лоскуты памяти были слишком разрозненные. Хотя мне и этого хватало, чтобы ненавидеть весь мир. Мир, который так и не стал домом, но станет моей могилой.

– Деточка, ты мне единственное скажи, – ректор вдруг подался вперед и сжал до боли мои плечи костлявыми руками. Его голос изломался в хрип. – Синарьен жив?

– У-хо-ди-те… – медленно протянула я, сдерживая желание завыть в голос. Одно напоминание о том, что принц на другом конце вселенной – лишал сил и воздуха. – Идите вон! – оттолкнула старика, и в этот раз получилось немного сдвинуть его.

Ис-тэ встал. Проговорил сквозь зубы:

– Любава, я не смогу тебе помочь, если мы не найдем старшего наследника.

– Его больше нет! – закричала я отчаянно. – Идите во тьму! – голос на последних словах сорвался и исчез. Я сжала горло влажными пальцами и снова отвернулась к стене, тело затряслось от сдерживаемых эмоций.

Мне нужен покой и тишина, темнота и холод, вместо поглощающего жара. Хоть что-то, что усмирит внутренний ураган и не угасающую жажду. Синарьен слишком далеко, а стигма продолжает сводить с ума. Я не могу больше. Браслеты-кандалы жгли кожу, но магии древних, что связала нас с ин-тэ, эти блоки, что безногому носочки – вожделение мучило каждый раз, стоило мне прикрыть глаза. Сердца лупили по ребрам, угрожая проломить кости. Я сжалась до боли в мышцах и так сильно сцепила зубы, что эмаль захрустела.

Да только высокая волна жажды уже обхватила живот и потянула вниз, издеваясь.

– Хватит! – я открыла губы, но звук так и не появился.

Дверь за спиной протяжно скрипнула. Я дрогнула от неожиданности. Метка резко похолодела, оставив меня в покое. Где-то в глубине души надежда на помощь от человека, которому безгранично доверяла столько лет, все еще жила.

Но когда ректор молча вышел за порог, а железная тюрьма снова захлопнулась, процарапав нервы металлическим скрежетом.

И я поняла, что навечно осталась одна в этой темноте.

Без Синара. Без родных.

Никому ненужная пешка.

Мою фигуру теперь, на магическом суде, куда я плавно вынырнула из воспоминаний, в присутствии королевской свиты и зевак, пожертвуют ради неизвестной никому цели.

Я молча обвела взглядом присутствующих, твердо решив, что никогда и ни за что не преклоню перед кем бы то ни было голову. Лучше смерть.