=Генри=
Лера будто ежа поцеловала. Скривившись, оттолкнула меня и отвернулась. Закрыла глаза и сжалась в комочек у стены. Замерла, как льдинка, словно боялась, что я ее еще раз трону.
А меня это так бабахнуло по голове, что я чуть не отъехал. Больно ведь видеть в глазах девушки вместо симпатии отвращение. Я не смогу через это пройти еще раз, лучше пусть все остается как есть. Прожить до старости в одиночестве – хороший выход. Я ведь заслужил? Заслужил…
Вылетаю в холл и жмурюсь от собственной дурости и слабости. Кол в штанах и дыра в мозгах. Я – идиот!
Марина ведь почти так же морщила губы и похоже комкала рубашку на груди. И отпихивалась, и сопротивлялась. Оди-на-ко-во.
Не могу больше, не хочу. Жить бок о бок с человеком, которому нужны только твои деньги, а душа сто лет сдалась – мне неинтересно. Да и будь я моральным уродом, я бы пользовался: подкидывал женщин ногами, менял, как перчатки, покупал бы их в прямом смысле, но я не могу. Мне одна нужна: теплая, нежная и моя. Больше не надо. Я – однолюб.
Хоть первая невеста и не запала глубоко в душу, но она мне нравилась по-настоящему. Я готов был надеть на ее палец кольцо, пока не узнал, что Марина со мной ради денег. В тот день она и погибла.
Никто не виноват, просто не справилась с управлением, но совпало так, что я ел себя на завтрак, обед и ужин несколько лет, прокручивал наш последний разговор и пытался понять, в чем же был неправ. Да во всем: я просто не должен был с ней связываться. И с Дашей тоже.
Доказать мою вину за изломанные судьбы девушек невозможно, но голос бабки до сих пор звенит в ушах: «Та невеста будет последней, которую ты не сможешь полюбить! Все, к кому прикипишь сердцем, пострадают!»
Замкнутый круг не разорвать, жизнь не изменить щелчком пальца – я такой, какой есть, с этой невидимой ношей на плечах.
Несколько часов стою в гостиной у окна и смотрю на разодетый в снежную шубу город. Огни гаснут, один за другим, а я не могу оторвать взгляд от темного горизонта. Звезды и месяц подрагивают в морозной дымке, а у меня все плывет и качается перед глазами.
Я должен отказаться от этой затеи и отпустить девушку. Ничего не получится, я привязываюсь быстрее, чем хотелось бы. Не выдержу три месяца, не смогу.
Когда ноги уже не держат, сажусь у окна прямо на пол и до рассвета смотрю в одну точку. Нет сна, нет воли сказать «нет» своему сердцу, но я должен.
Нужно найти ту, которую точно не смогу полюбить. С Валерией дело не в красоте, а в какой-то силе ее синего взгляда, в тонком запахе полевых ромашек, в золоте волос. От-пе-ча-та-лось навечно где-то в моей глубине. Почему? Почему именно она?
Ныряю лицом в ладони и мычу от безвыходности. Я не смогу теперь выбрать еще одну невесту, не переступив через себя. Это невозможно. Спать с другой, а думать о Валерии? Пропускаю сквозь пальцы горячий воздух. Как? Как она смогла так сильно меня зацепить? Так быстро зацепить! Никто пять лет не мог, а она взмахнула ресницами – и я у ее ног. Ну точно ведьма, приворожила! Бред, конечно, я в такое не верю.
Трясущимися руками достаю из-под дивана широкую коробку. Вытряхиваю содержимое на пол и несколько часов монотонно складываю одинакового размера кубики, сортирую их по цветам. Перемешиваю, а затем снова и снова создаю разноцветные башни и столбы. Это успокаивает, это умиротворяет.
Шорох чужих шагов застывает за спиной. От неожиданности я сталкиваю сложенные пирамиды, сдерживаю дрожь и снова начинаю складывать. Сначала. Снизу доверху. Красный, оранжевый, желтый....
– Генри?
Не буду смотреть ей в глаза, не буду. Не могу, не могу. Пусть думает, что хочет. Отвезу ее домой, и на этом все. Зеленый, голубой, синий… Снова все падает. Начинаю заново.
Она подходит ближе, и каждый шаг отдается волной мурашек на моих плечах. Я даже колебание воздуха чувствую. Вот Лера встает совсем рядом, край длинного халата почти касается моего бедра. Красный, красный, красный…
Лера складывает руки на груди и, глядя на растянутое утреннее небо за окном, тихо проговаривает:
– Ты совсем не спал.
Молчу. Уплываю в себя, прячусь от ее голоса, взгляда, очертаний на фоне окна.
И девушка больше не роняет и слова. Стоит еще несколько минут, а затем разворачивается и идет в кухню, которая смежная с гостиной, разделена только барной стойкой.
Слышу, как стучат шкафчики, шелестят пакеты.
Играем в молчанку около часа, пока дом не наполняется ванильно-сладкими запахами жареных оладий и терпко-ячменным ароматом крепкого колумбийского кофе. Глаза щиплет от недосыпа, тело ломит от усталости, а желудок уже не против перекусить. Предатель.
Но я не могу говорить. Особенность такая: когда сильно волнуюсь, словно в камень превращаюсь, и чтобы меня расшевелить, нужно подождать. Психолог говорит, что у меня начальная стадия аутизма, Синдром Аспергера, что не развился в детстве и при сильных потрясениях может немного мешать жить. В эти моменты я понимаю, что происходит, но ничего не могу сделать. Ухожу в себя, будто черепаха, прячусь под панцирь.
– Генри, – садится рядом девушка и берет кубик из моей ладони.
Мой кубик.
Не могу смотреть, скольжу взглядом по полу, изучаю ее худые руки, вытянутые пальцы, аккуратные ногти.
Лера передвигает маленькие детали и, выкладывая их на паркете в узор, шепчет:
– Я раньше очень любила строить. Только у меня был конструктор с болтиками. Знаешь, железный такой?
Смотрит на меня, чувствую, что взгляда не отрывает, но головы не поднимаю.
– А когда Валентина к нам переехала, я отдала конструктор сводной сестре. Только она его через месяц затаскала по дому, и мачеха заставила выбросить. Мол, мусор. Я тогда так расстроилась, ревела в подушку, как дурочка. Вроде и играть уже не хотелось, потому что выросла, но жалко было расставаться с любимыми вещами. Тем более это был подарок отца.
Я тянусь взять синий кубик, чтобы дополнить радужную башню, и сталкиваюсь с ее пальцами. Прошибает током, отодвигаюсь. Моя личная темнота идет трещинами.
– Генри, скажи, зачем ты пристал ко мне на приеме?
Не могу говорить. Сжимаю в кулаке кубик и слышу, как он скрипит под пальцами.
– Зачем пригласил на ужин? – допрашивает Лера, а я увожу взгляд в сторону.
– Зачем позвал на танец? – еще вопрос.
Каждый – словно ведро холодной воды на голову. Отрезвляет.
– Зачем гнался за мной? Спасал, домой привез? Отогревал… – Она сипит, но продолжает: – Ухаживал…
Молчать так жестоко, я знаю, но рот не открывается. Я в коконе своей психики, и будет лучше, если Лера сейчас просто оставит меня в покое.
– Генри? – Она чуть повышает голос и касается моей руки.
Настойчиво, и я не успеваю убрать.
– Зачем ты целовал меня? Не делай вид, что не слышишь. Отвечай!
Последнее громкое слово вырывает меня из оцепенения. Я поднимаю гневный взгляд и разбрасываю одним движением руки построенные башни. Лера садится на колени, подминая под себя халат, и начинает поправлять квадратики.
– Тебе неприятно быть рядом со мной?
– Тебе нужно уйти, – отвечаю сухо.
Она водит руками туда-сюда, перекладывает с места на место кубики, а потом говорит:
– Мне некуда идти.
– И чем я могу помочь? – холодным чужим голосом спрашиваю я.
Лера пожимает плечом, молча встает и идет к выходу. Я смотрю ей в спину и не понимаю, что делать дальше. Остановить? Или позволить уйти? Егор отвезет ее домой, и я просто забуду об этом дне. Опускаю взгляд на разложенные на полу деревянные кубики.
«Женись» – складывают они слово.
=Валерия=
– Тебе нужно уйти. – Генри не смотрит в глаза и говорит нейтрально, отчего во рту становится совсем сухо.
А чего я ждала? Что брак по расчету окажется сладкой сказкой?
Утром решила для себя, что сделаю все возможное, чтобы помочь отцу. Я буду плохой дочерью, если откажусь сейчас. Генри – хороший мужчина, а что полюбить меня не сможет, ничего, моей любви хватит на двоих. Потому последнее, что могу сделать, чтобы удержать его – это выложить слово из кубиков на полу и ждать, что Север меня не оттолкнет и остановит. Но в спину упирается жестокое молчание.
На одеревеневших ногах возвращаюсь в комнату. Она пропитана его запахом, силой, властью. Пронизана шармом, как весь дом. Мне одновременно и плохо, и приятно здесь. Хочу надышаться. Хочу насладиться. Хоть чуть-чуть. А потом встану и уйду.
Север не спал всю ночь, осунулся. Из крепкого мужчины за эти часы превратился в измученного и брошенного ребенка. Кубики складывал, молчал.
Жалость и беспокойство сковывают мои плечи холодными объятиями, но я не стану сейчас спрашивать у Генри о его слабостях – это жестоко и некультурно. Если он решится, если потом захочет, поделится сам.
Как он знакомо прятал глаза, сопел, когда я трогала части конструктора, и отдернулся, стоило мне случайно коснуться его пальцев. Что его так взволновало? Поцелуй?
У сына тети Леси, которому почти шестнадцать, есть что-то похожее. Он часто замкнут, молчалив и отстранен. Будто закрыт сам в себе. Мы знакомы с рождения, я выросла с ним бок о бок, он мне почти брат. Я видела, как он дергался от чужих прикосновений, как неосознанно качал телом, стоило нам выйти в магазин или общественное место. Будто улитка, что прячется в панцирь от малейшего вмешательства в ее внутренний мир. Поймать взгляд Артура, особенно когда он волнуется, очень сложно, но я за долгие годы научилась с ним общаться и понимать. Я всегда пыталась привлекать его теплыми разговорами. Плавно и осторожно заставляла на себя смотреть. И мальчишка раскрывался. А сейчас он – мой самый лучший и верный друг, как и тетя Леся.
Это давняя папина знакомая. Я всегда мечтала, что однажды она станет мне мамой, но сердцу не прикажешь – отец любил совсем других женщин. Роковых, таких, как Валентина. Я злилась на него, пока была маленькой, и не понимала многих вещей, а сейчас просто принимаю все, как должное. Это его жизнь и его выбор.
– Ты правда хочешь этого? – Тихий голос Севера заставляет меня подпрыгнуть.
Обнимаю себя в попытке спрятать волнение, волосы падают на лицо и частично перекрывают видимость.
– Это поспешно, знаю, но…
– Ничего не говори, – обрывает Генри и подходит ближе.
Я слышу три четких шага.
– Я и так понимаю, что жить с мачехой – не сахар. – Он будто читает мои мысли.
Вижу его краем глаза, боюсь поднять голову, чтобы не испугать своей резкостью и неподходящими поступками. Мне нравится, когда он говорит, тогда я чувствую себя под защитой.
– У нас все странно началось, – произносит Генри и придвигается еще ближе. Я чувствую его тепло спиной и почти влипаю в панорамное окно, ткань прозрачного тюля скользит по щеке.
– Ты сказал, что я тебе понравилась, – лепечу, а от страха ноги еле держатся.
– Так и есть. – Низкий с хрипотцой голос пролетает над плечом, и я замечаю мутное отражение мужчины на стекле. – Но я не тот, кто нравится женщинам с первого взгляда. Ты обманываешь меня?
Набираю побольше воздуха и разворачиваюсь к Северу лицом. Не смотрю в глаза, упираюсь взглядом в высокую и широкую грудь.
– Лера? – Он знакомым жестом тянет подбородок вверх, и я позволяю себе нырнуть в золотисто-карамельные радужки.
– В любовь с первого взгляда ты не веришь? – шепчу я, а сама боюсь, что звучит это фальшиво, хотя частично правда. Он – безумно красив, и странно, что не женат до сих пор. – Я буду примерной женой, только дай повод проявить себя, Генри.
Хмурится, но не отпускает. Изучает меня, в душу заглядывает, словно пытается что-то найти.
– Ради жареных блинчиков по утрам я согласен хоть сейчас жениться, но…
– Слишком быстро… – дополняю его мысль, прорываясь в паузу его речи.
Генри еще выше поднимает мое лицо, отчего мне приходится тянуться к нему на носочках.
– Есть две вещи, которые мы должны сделать, – говорит он строго. – Только тогда я смогу принять решение.
Сглатываю, потому что ловлю пожирающий взгляд на своих губах. Сколько у меня времени до того, как шарм повернет вспять, и я окажусь в глазах этого мужчины совсем не такой, как сейчас? Месяц или два, три?..
Но это ведь шанс помочь отцу, я должна за него хвататься.
– Надеюсь, ничего криминального? – спрашиваю и опускаю взгляд.
Губы Генри немного приоткрыты, горячее дыхание совсем рядом.
– Совершенно ничего незаконного, – говорит он беззвучно, и от шевеления крупных губ у меня внутри взрывается новая порция ядовитого, но такого сладкого шарма.
Если он предложит мне сейчас переспать, я не смогу отказать…
=Генри=
Одно желание на уме, уверен, и в моем взгляде оно же – завалить ее на аккуратно застеленную постель и трахнуть. Но я не потерял еще гордость и самообладание, потому просто прижимаю угловатое плечо к стеклу, а сам стараюсь не раскрошиться на кусочки от возбуждения и тяги к этой девушке.
Сначала нам нужно выяснить все до конца, а потом я готов дарить себя бесконечно.
Как теперь я закрою сердце, не представляю, но постараюсь. Три месяца не так уж и много, но другой вопрос – как остановить себя и не влюбиться по уши за сутки?
План действий я примерно выработал, осталось только реализовать.
Валерия смотрит на мои губы, коротко и призывно облизывается, а меня после бессонной ночи сминает новыми горячими эмоциями. Они затягивают в темноту и норовят снова запереть в глухом мраке, но я изо всех сил сопротивляюсь, даже головой подергиваю, чтобы прогнать это мерзкое ощущение морального паралича.
Я должен ей помочь. И себе заодно.
Лера не просто так просит жениться на ней. Вспоминая, что ее отец серьезно болен, я частично понимаю мотивацию девушки. Поможем друг другу. Даже если я ей не нравлюсь, и она сейчас лихо и так правдоподобно обманывает, я готов рискнуть. Обоюдная выгода.
– Сначала это, – наклоняюсь и касаюсь губами ее приоткрытых губ. Глотаю длинный выдох, наполненный сладким медовым запахом, и замечаю, как Лера прикрывает глаза. Что это? Неприятие или симпатия? А, плевать!
Языком раздвигаю мягкую, слегка шероховатую кожу, скольжу им по зубам и ныряю в горячий и влажный рот. Лера дрожит и оседает в моих руках, стискивает плечи до острой боли. Тяну ее к себе и проталкиваюсь глубже, неистовей. Я хочу понять, насколько долго смогу не подпускать ее к своей душе, отдавая без оглядки тело.
Это безумие. Безумие…
Острая огненная стрела летит по позвоночнику и натягивает ткань брюк, а меня ведет прямо в пасть забытья. Лера хватает меня за футболку, словно хочет врасти, словно ей нужно пробраться внутрь. Когда тонкие пальцы вплетаются в волосы, я понимаю, что еще шаг – и меня не остановит наше безумное и скоропостижное знакомство. Я просто возьму ее здесь и сейчас, даже если будет сопротивляться.
Отстраняюсь и придерживаю девушку, обвив ладонями узкую талию. Лера смотрит распахнутыми глазами, затянутыми дымкой возбуждения, и сипло говорит:
– А второе?
Прячу в своей ладони ее руку и веду из комнаты по коридору на второй этаж.
В кабинете пахнет старой кожей и книгами. Единственное окно прикрыто темными римскими шторами. На диван не смотрю, чтобы не воображать, как Лера садится на него, раздвигает ноги и подается навстречу мне.
Дыхание рвет грудь и, сцепив зубы до боли, я веду девушку к столу.
А на столе, дубовом столе…
Стоп!
Не бывает так, чтобы первый пробный шаг оказался нелепой промашкой и ошибкой. Хотя у меня все бывает. Деньги льются в руки без особых усилий, а вот с личной жизнью не везет.
Я давно готовился, знал, что наступит время, и я решусь попробовать освободиться от проклятия, но сейчас, когда достаю документы из сейфа, понимаю, что рискну даже умереть ради всего этого. Три месяца приятной боли мне обеспечены, а дальше хоть трава на могиле не расти – все равно. Потому что бесконечно жить в одиночестве, работать, не зная цели, бесполезно тратить воздух, наполняя им грудь, и надеяться, что следующий день или ночь станут последними – это еще хуже.
Одним взглядом прошу девушку присесть.
Валерия туже заворачивается в мой халат и осторожно опускается в кресло напротив. Я в прямом смысле прячусь за стол, потому что очевидное возбуждение, навеянное мыслями, может девушку испугать. Держу руки на папке и долго не могу решиться толкнуть ее немного вперед.
Лера не сводит глаз с моих рук, кусает губы, а потом раскрывает правую ладонь.
– Я готова, Генри, что бы там ни было.
О проекте
О подписке