=Генри=
Что я творю? Петля на шее все туже, гвоздь в сердце все глубже, а надежд меньше и меньше…
Несу Валерию в гостиную, а сам подыхаю от эмоций. Почему не предложил просто отвезти ее домой, ведь машина была на стоянке? Я. Не. Знаю. Хотелось растянуть время и позволить себе побыть рядом с мечтой, наверное.
Вдруг это первое ошибочное впечатление, вдруг она играет и манипулирует мной? Как мачеха с престарелым инвестором. Яблоко от яблони… Или рядом выросла гибкая ива: роскошная и незабываемая?
Я же искал совсем другую невесту, мне не нужна была симпатия! Вот же, очередная пакость Вселенной, что привыкла ставить мне персональные подножки. Пять лет прятался в толстой корке равнодушия и в один миг позволил себе слабость.
С одной стороны договоренность с Валентиной провалилась, а с другой эти синие глаза, что, не закрываясь, следят за мной, словно пытаются вынуть душу из тела, рождают во мне странные новые ощущения. Мне безумно страшно, но хочется зайти немного дальше. Совсем малость, на миллиметр, потому что я изголодался по теплым и нежным рукам женщины.
Жарко от взгляда Валерии, и меня немного трясет от прохладных пальчиков на груди. Я совсем не замерз несмотря на глубокую десятку мороза на улице. Плевать – я сейчас внутри не хуже разжаренного камина, но за гостью беспокойно. Ведь она была босая и на холоде просидела намного дольше меня. Это еще хорошо, что я побежал следом. Идиот, сначала довел, а потом спасать бросился, должен был не допустить, а навлек на нее беду.
От горячего дыхания девушки, что касается моей щеки, хочется расколоться на части. Тугой узел, сжимая до приятной боли бедра, заставляет меня прибавить шаг и осторожно опустить Леру на диван. Быстро отхожу за барную стойку, чтобы спрятать возбуждение.
– Ты какой чай любишь? – мой голос будто льется из подмороженного динамика. Клацаю по панели электрочайника, достаю закуски и фрукты из холодильника и оборачиваюсь, когда девушка долго не отвечает.
Она странно дрожит и скручивается на диване. Светлые волосы падают в сторону и касаются пола тонкими кисточками прядей. Щеки бледные, влажные от слез, а глаза плотно закрыты.
Подхожу и касаюсь худеньких ладоней. Холодная, как лед, кожа синевато-сиреневая. Сильно прихватило, осознаю, что чай не поможет.
– Лера? Как ты себя чувствуешь? – приподнимаю ее за дрожащие плечи, но она вяло откидывается назад, почти потеряв сознание от переохлаждения – резкое тепло вызвало сильный приток крови. Платье как доспехи облепляет ее, но не греет, а лишь мешает. Шелк под пальцами мокрый и мерзкий.
Соображаю туго, но спохватываюсь и стаскиваю с Валерии меховую накидку.
– Извини, Золушка, но я должен тебя раздеть, – шепчу и вдыхаю запах полевых ромашек.
Она отвечает слабым стоном, пытается схватить меня за руку, но ладонь соскальзывает.
– Лера, ну давай же, – приговариваю и тяну ее на себя. Где это чертово платье расстегивается?
Молния на спине. Нащупываю кончиками пальцев «собачку», но в зубья застежки немыслимо и не вовремя попадает ткань. Ругаюсь благим матом, снова положив Леру на диван. Вдох, вдох, еще один. Долгий и болезненный выдох. Только бы потом не жалеть о сделанном.
Ножницы в кухонном столе нахожу быстро, режу швы на плечах платья Леры и освобождаю ее от тяжелого наряда. Валерия закатывает глаза, светлая кожа наливается багрянцем.
Стараюсь не смотреть на высокую грудь в нежно-персиковом лифчике и не опускать взгляда ниже. Трогаю Леру везде, знаю, что эти прикосновения врастут под кожу и впечатаются в память, но все равно – я должен убедиться, что она в порядке.
Лера холодная и горячая одновременно. Пальцы ног и рук больше всего пострадали: они насыщенно-бордовые, с синюшными пятнами на кончиках. Уверен, что жжение и покалывание сейчас затмевают все другие ощущения Валерии.
– Идиот! Еще бы дольше думал! – ворчу и злюсь на себя. – Лера, держись…
Звать на помощь некогда.
Беру девушку на руки и несу в ванную. Сам не раздеваюсь. Прижимая ее к себе, встаю под прохладную воду в душе. Это поможет. Должно помочь. Бабушка всегда так делала, когда я отмораживал промокшие на горке ноги.
Вода, обнимая, остужает меня, выталкивает из тела похотливые мысли. Держу девушку на руках и сползаю на пол кабинки. Откидываюсь на стену и прикрываю глаза. Хочется запереться и спрятаться, но нельзя сейчас оставить Леру, я должен взять себя в руки.
– Это глупо… – Вода переплетает мои слова с порывистым дыханием девушки, а я понимаю, что прыгнул с обрыва в пропасть. Вот что значит – коварная женщина обвела вокруг пальца! А как Лере жилось с ней под одной крышей? От предчувствия, что Валентина еще не все сказала, не весь яд выплеснула, стискиваю зубы до хруста.
Ведь самое сложное впереди.
Выползаю из душа, стараясь не рухнуть на скользком кафеле. Лера неосознанно прижимается ко мне, губы сжаты до бледной кривой, глаза плотно закрыты. Она в горячечном сне, я знаю. И надеюсь, не вспомнит, как мне пришлось приводить ее в чувства.
Несу девушку в комнату, а по дороге набираю полную грудь воздуха. Последний штрих, а потом можно и убежать в свою личную темноту.
Мы оба мокрые, липкие. Стаскиваю ногой покрывало с кровати и устраиваю Леру сначала на нем, стараясь не намочить постель. На миг отстраняюсь, чтобы найти махровый халат в шкафу, на ходу сбрасывая рубашку и выжимая из волос влагу. Еще нужна сухая простыня, беру и ее тоже.
Лера поворачивается на спину, дышит в потолок и, не открывая глаз, что-то говорит одними губами. Я не слышу, но сердце екает от этой уязвимости гостьи.
Несколько вдохов – и решаюсь снять остатки ее одежды. Быстро. Глаза держу в мертвой точке, в самом темном углу комнаты, но от взгляда все равно не ускользают насыщенно-розовые соски и мелкие кудри волос ниже пупка.
Обтираю девушку сухой тканью и заворачиваю в халат. Машинально, стараясь представлять, что она просто пациентка. Только под мокрой тканью брюк неоднозначная реакция на женское тело. Вот извращенец!
Когда Лера спрятана под халатом, осторожно расплетаю ее волосы и сушу их простыней. Тяжелые кудри, длинные, пахнут ромашковым полем.
– Поспи немного, – перекладываю девушку на подушку и закутываю в одеяло. Все равно сегодня не усну, потому еще какое-то время стою над Лерой и мучаюсь от угрызений совести. Если бы не моя выходка, ничего бы не случилось. Только бы не воспаление… Что там еще делала бабушка, когда я приходил домой с гулек, похожий на сосульку? Горячее вино, точно!
=Валерия=
Открыв глаза, сталкиваюсь с золотым знакомым взглядом. Зрачки Генри расширяются, мне кажется, что я снова проваливаюсь во тьму. Задыхаюсь в ней, путаюсь в нитях шарма, ввязываясь в ловушку.
– Как ты?
Север виновато поджимает губы, приподнимает меня и помогает сесть. Вкладывает в руки что-то теплое и гладкое, а я отстраняюсь, стараясь глубоко не вдыхать. Аромат мужчины сводит с ума – черные мушки разлетаются перед глазами, низ живота стягивает томной болью.
– Лера? – присев на край кровати, Генри придерживает за донышко невысокий стакан.
Север переоделся в легкую футболку и домашние брюки, волосы его небрежно распушились, но по глазам видно – он все тот же строгий и властный собственник и хозяин.
– Где я? – хриплю и подтягиваю одеяло до подбородка, судорожно пытаясь вспомнить, что случилось.
– У меня дома, – спокойно отвечает Генри и прикладывает к моим губам стакан. Я слышу мускатный и пряный запах. – Пей. Ты переохладилась, нужно восстановить силы.
– Что это? – осторожно пробую и стараюсь не замечать прикосновения рук Генри. Но его пальцы, как нарочно, скользят по тыльной стороне моей ладони, придерживая стакан, чтобы не упал. Я вздрагиваю и вжимаюсь в спинку кровати.
– Бабушкин рецепт. – Мужчина натянуто улыбается и встает. Отходит к двери и прячется в тени. – Извини, что так получилось. Я не думал, что ты…
– Такая слабая?
– Нет. – Он переходит в круг света и, зажмурившись, резко отступает назад, словно боится попасться мне на глаза. Выдыхает: – Нежная.
Последние сказанные слова растекаются на его чутких губах легкой улыбкой. Минуты и секунды застывают, словно время останавливается.
Мы молчим и смотрим друг на друга, будто огорошенные чем-то тяжелым. Мне и правда так плохо, словно я головой ударилась, а от его взгляда совсем становится душно. Все это шарм: он всегда такой сильный первые минуты, часы, дни… Вплетается под кожу дикими лозами вожделения, вливается слабым ядом в кровь. Постепенно убьет, не сразу, по чуть-чуть. Потом вся тяга мужчины окажется миражом, сказкой, что заканчивается не хеппи-эндом, а моим разбитым сердцем. Нужно просто не допустить этого. И дернуло же мачеху выбрать именно Генри.
Север оттаивает первым. Обрывает взгляд и прячет руки в карманах.
– Ты хочешь есть? – спрашивает, глядя в пол.
– Разве ковры страдают чувством голода? – говорю серьезно и делаю первый глоток. Давлю смех в груди, потому что он сейчас будет похож на истерику. Теплое терпкое вино с привкусом гвоздики и лимонной цедры приятно щекочет язык и согревает горло.
– Ковры? – переспрашивает Генри и все-таки смотрит в глаза.
Я перевожу взгляд вниз и показываю на высокий белый ворс. Сглатываю, стараясь не думать, как оказалась без платья, что валяется у кровати.
– Ты же у паласа спрашивал?
Легкий хмык Генри кажется сдавленным и печальным. Что тебя мучает, Север?
– Лера, если тебе неприятно мое общество, скажи сразу. Как только будешь хорошо себя чувствовать, я отвезу тебя домой.
– А как мне понять, что тебе приятно со мной рядом? – последние слова тонут в глубине пустого стакана. Глинтвейн неожиданно на вкус мягко-острый, и теперь я слабо соображаю от легкого опьянения.
– С чего ты решила, что…
– Иди сюда, Генри, – зову его и протягиваю руку.
Он мнется, жует губы и снова отступает.
– Можно добавки? – показываю ему стакан, качая им из стороны в сторону. Я прекрасно умею делать вид, что все хорошо. Могу в душе выть волком от боли, но этого никто не заметит. И сейчас отключаю свои чувства и думаю об отце, ведь я смогла заинтересовать Севера, как и требовала мачеха. Насколько далеко все зайдет – другой вопрос. И смогу ли я с этим жить – еще один.
– Конечно. – Генри решительно подходит ближе.
Я рассматриваю высокую фигуру мужчины, хмурое лицо, а когда Север протягивает широкую ладонь, чтобы взять стакан, прижимаю его к себе.
– Ты не ответил.
– Ответил. – Он наклоняет голову. – Еще вчера.
Его рука оказывается слишком близко, теплые пальцы переплетаются с моими, и Генри мягко забирает стакан. Я помню, что он сказал на улице, но хотелось бы услышать это снова.
Мужчина исчезает из комнаты, как настоящий северный ветер. Стоит прикрыть глаза от волнения – и в комнате я уже одна.
Приподнимаю одеяло. На мне только халат. Белье аккуратно сложено на стуле с высокой спинкой. Еще никто не видел меня голой: от этого кровь ударяет в лицо, становится жарко.
Справляясь с дыханием, выбираюсь из кровати. Она пропитана ненавистным шармом: это почти как добровольно лечь в постель из свежей крапивы.
Качаясь, отхожу подальше, но не могу удержаться на ногах. Хватаюсь за угол и прижимаюсь к стене всем телом. Сейчас рухну…
– Зачем ты встала? – подлетает Север.
Я хочу отступить, но сильная слабость подкашивает ноги, и мне приходится вцепиться в мягкий трикотаж его футболки.
– Я… – не знаю, что ему сказать. Не знаю, как выпутаться из этого. Наслаждаться сейчас, а потом пожалеть? Я боюсь. Так сильно боюсь, что едва держусь, чтобы не разрыдаться. – Генри, мне нужно выйти, – прикусываю губу и прячу взгляд.
– Идем, – он придерживает меня за талию и ведет в конец огромной комнаты.
– Спасибо, – шепчу и дышу через раз.
Убедившись, что я твердо стою на ногах, Генри оставляет меня одну. Его улыбка, такая же странная, как и наклон головы, замирает перед глазами. Что его тревожит? Чувство вины? Глупости! Я сама виновата. Тогда что?
Пока умываюсь, замечаю, как осунулось лицо и растеклась тушь, я похожа сейчас на страшилище. Волосы завились от влаги, спутались от лака. Расправляю локоны пальцами и наспех привожу себя в порядок.
– Неудивительно, – говорю, выйдя из ванны, – что ты так испугался. – Ловлю горячий взгляд Севера. – Я похожа на ведьму из страшной сказки.
– Неправда, – глухо смеется Генри и подходит ближе. Кладет руки на стену над моей головой и прижимается всем телом. – Мне пришлось тебя раздеть, – говорит он тихо, а я чувствую каждую напряженную мышцу, каждый изгиб и выступ его мускулов. Он возбужден, а в глазах горит предсказуемый голод.
– Это плохо? – сглатываю.
– Смотря как посмотреть. – Его взгляд ныряет в вырез туго запахнутого халата, а я не знаю, куда деть руки. Упираюсь в крепкую грудь пальцами и боюсь пошевелиться. Под ладонями мощно толкается его сердце.
– Генри… – его имя так приятно ложится на язык, оно раскатывается бархатистым звучанием в груди, застывая между лопаток. – Почему Генри?
О проекте
О подписке