Одна из них была маленькой и стройной, а вторая внушительных размеров.

– Что за черт? – пробормотал с досадой мужчина, вглядываясь в полумрак.

Он почти сразу узнал их, но не мог взять в толк, почему Настасья прогуливается с этим контрабандистом? К нему самому она не проявляла такого внимания, не заговаривала с ним первой, не говоря о том, чтобы сопровождать куда-то посреди ночи.

Савелий припал к окну, пытаясь услышать, о чем говорят во дворе, но толком ничего не разобрал. Женщина посмеивалась над тем, что нашептывал ей гость, не имея ничего против того, что тот касался ее спины и талии.

Савелий ощутил неожиданную злость.

«Вот оно как! Свалился на голову, наболтал всего, а она и побежала… Ладно. Поглядим».

Мужчина покинул комнатку и, осторожно ступая, выбрался во двор. Пара уже скрылась в тени пристроек, но Савелий знал, что они направлялись в сад. Больше там спрятаться было негде.

Месяц так же висел на черно-синем безоблачном небе, дул прохладный ветерок, шелестела листва на деревьях. Савелий согнулся в три погибели, чтобы его не заметили, крался в зарослях и старался не упустить из виду Антипа и Настасью.

Они уже прошли пруд и березки, углубляясь в сад. Голоса стали чуть громче. Видно, здесь они уже не боялись, что их услышат. Раздавался женский игривый смех, и Савелий понял, что еще не слышал, чтобы Настасья смеялась так весело и звонко.

За кустами ежевики начинался частокол, а за ним и дремучий лес. Савелий это знал, потому что несколько раз прогуливался тут, но ему никогда не приходило в голову заглянуть за саму изгородь.

Настасья же подошла к частоколу, пошарила руками перед собой, положила ладони на грубые доски и надавила на них. Без умолку болтавший Антип видно удивился этому, как и Савелий, потому что резко замолчал, уставившись в образовавшийся небольшой проем.

В частоколе хитрым образом пряталась калитка, которую он не видел. Настасья поманила за собой притихшего гостя, взяв за руку, и скрылась за частоколом.

Не имея теперь возможности наблюдать за происходящим, Савелий подбежал к тому месту, где только что стояли женщина и мужчина. До него доносились их приглушенные голоса, тихий смех и шепот. Он подождал, когда они отойдут подальше, приоткрыл калитку и скользнул в темноту.

Поначалу он ничего не мог разглядеть, потому как угодил в густые заросли высокой травы, но выбравшись, смог разглядеть такую картину: на небольшой полянке с углублением в земле стояли Антип и Настасья лицом друг другу. Со всех сторон их окружали столетние деревья с толстыми стволами и кривыми ветками.

Женщина оглянулась, что-то произнесла, а потом внезапно толкнула стоявшего на краю углубления мужчину. Тот не удержал равновесия и покатился кубарем вниз, прямо в заросли, откуда торчали огромные округлые листья.

Савелию это растение показалось довольно необычным, даже красивым. Его покрывали тонкие нитевидные отростки, которые блестели и переливались в ярком свете месяца, словно роса.

Антип охнул, а потом пьяно захохотал, встал на ноги и выпрямился во весь рост. Из ямы торчала только его макушка.

«Поиграть решила», – только подумал Савелий с неприязнью.

– Вот ты какая! – с трудом выговорил Антип, посмеиваясь. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг охнул и замолчал, будто ему заткнули рот.

Голова его исчезла, послышался странный шорох и резкий хруст. Донесся протяжный испуганный крик, от которого у наблюдавшего за происходящим Савелия, волосы так и встали дыбом. Широкие листья затряслись, закачались, как от сильного ветра. Раздался противный чавкающий звук, треск, будто кто-то с наслаждением обгладывал куриную косточку. Крик перерос в отчаянный жалобный вопль, а затем стих.

Савелий замер, в ужасе переводя взгляд с неподвижной фигуры Настасьи на подрагивающие листья.

Не показалось ли ему это? Быть может, он выпил больше настойки, чем следовало? Мужчина боялся пошевелиться, не зная, как поступить. В этой страшной воцарившейся тишине слышалось слабое хлюпанье, будто кто-то медленно всасывал воду сквозь плотно сомкнутые губы.

Настасья же понаблюдала еще какое-то время за подрагивающими блестящими листьями, вздохнула и пошла обратно к частоколу. Теперь она напевала себе под нос, пребывая в хорошем расположении духа. Женщина не заметила спрятавшегося в кустах Савелия, потянула на себя калитку и исчезла.

Мужчина подождал еще немного, с трудом поднялся с колен, так как руки и ноги дрожали. Дрожь пронеслась неприятной волной по всему телу, отчего застучали и зубы. Савелий зажал себе рот и медленно приблизился к яме, откуда торчали листья, сплошь покрытые блестящими каплями.

Повеяло тухлым болотом и гнилью. А еще… Пахло мертвечиной. Он едва сдержал себя, чтоб не отшатнуться.

Затаив дыхание, склонился над ямой, всматриваясь туда, но ничего так и не увидел. Тогда мужчина поискал вокруг и обнаружил обломившуюся ветку, которой отодвинул тугой стебель.

– Эй, Антип! – шепотом позвал он. – Хватит дурить. Слышишь?

Но тот не отвечал, будто спрятался. Савелий в глубине души ждал, что контрабандист сейчас выскочит и они посмеются вместе, и, быть может, усядутся прямо здесь, чтобы поговорить о женском коварстве. И тут в легком серебристом свете месяца он увидел окровавленную и неподвижную ступню.

Она торчала из глубины растения, которое плотно обвивало ее, будто щупальцами. Иногда по упругим листьям с прожилками пробегала слабая дрожь, отчего сотрясалось все растение. Антипа разглядеть не удалось, но изломанные очертания его тела угадывались внутри туго скрученного листа.

Невозможно было представить себе, во что мог превратиться человек в таком положении, да и Савелий ни за что на свете не захотел бы глядеть на это.

Он отполз подальше от ямы, сдерживая тошноту от накатывающих спазмов. Какое-то время лежал на спине и тупо смотрел на раскинувшееся над ним высокое небо, не в состоянии двигаться.

Мужчина пытался осмыслить увиденное, но здравые мысли покидали его. Наконец он поднялся, шатаясь добрался до частокола, открыл калитку, миновал мирно дремлющий садик и вышел во двор.

В окнах хозяйского дома было темно.

Видно, Настасья отправилась отдыхать после ночной прогулки. Савелий клацнул зубами и бросился в дом, чтобы забрать узелок, который привез сюда. В нем он хранил некоторые дорогие его сердцу вещицы и не хотел оставлять здесь.

Свернутый узелок лежал нетронутый в изголовье. Мужчина схватил его, спрятал за пазуху, перекрестился и распахнул дверь.

На пороге стоял Макар.

– Ты чего? – Савелий едва подавил крик и попытался придать голосу твердости, но у него не вышло.

Хозяин хмыкнул.

– Я-то ничего, – пробасил он. – А вот тебе не следовало совать нос куда не просили. И куда это ты собрался посреди ночи? Так-то платишь за наше гостеприимство?

Савелий вспомнил веселое лицо контрабандиста, а потом то, что от него осталось, и судорожно сглотнул.

– Не хочешь по-хорошему, – вздохнул Макар. – Воля твоя.

Прежде, чем Савелий успел ответить, огромный кулак свалил его с ног, а он сам провалился в темноту.

Пахло скошенной травой и лошадьми.

В голове звенело и кололо, словно внутрь засыпали гвоздей. Над ухом раздавалось назойливое жужжание. Савелий еле разлепил веки: по лицу ползла противная муха, цепляясь лапками за отрастающую бороду.

Он застонал, пошевелился и попытался сесть. Мужчина осмотрелся: вокруг шли сплошь деревянные перегородки, словно его посадили в птичью клетку.

Его охватило глубокое невыразимое отчаяние. Снова попался! Так глупо и так неожиданно. Именно тогда, когда уже понадеялся на удачу, она отвернулась от него. Мог ли он ожидать такого подвоха от тех, кому поверил?

– Эй, там!

Кто-то окликнул его из-за перегородки. Савелий поднял голову и заметил обросшего мужика, который тоже сидел в своей деревянной клетке. Он ответил кивком:

– Где это мы?

– За конюшней у них амбар. Нас тут и держат.

– Зачем? – не понял Савелий.

Мужик осклабился:

– Понятно, зачем. Чтобы кормить свое чудовище. Они называют его «цветочком». Только не вздумай на помощь звать. Сделаешь только хуже. Сиди да помалкивай.

Савелий похолодел, вспоминая события минувшей ночи. Противная желчь подкатила к горлу.

– Я вчера видел кое-что за частоколом. Не поверишь! – слова с трудом давались ему.

– Отчего же не поверю! Эх, ты. Сбежал бы сразу.

– Не успел, – мрачно произнес он. – А к чему это им? Такой грех на душу брать!

Мужик захихикал:

– Э-э-э, ты еще не знаешь. Дочку хозяйскую видел?

– Ну, видел. И что?

– Не приметил чего необычного?

Савелий задумался.

– Хворая она.

– Вот! А Настасья знает лекарство. Вот они и устроили этот двор для таких дураков, как мы.

– Погоди-ка! А причем тут мы?

Мужик подобрался вплотную к решетке так, что стали видны его безумные глаза. В них терялось все человеческое, оставались лишь пустота и безнадежность.

– Думаешь, они по доброте душевной кормят нас и лелеют? Э-э-э, нет, брат. Им кое-что нужно от нас.

– И что же?

Глаза безумного засверкали злостью, лицо исказилось:

– Так и не понял??? Они нас на убой откармливают для этой твари, вот что! Раз! – он стукнул себя костяшками пальцев по лбу, – и все. Нет тебя. А бывает, кто-нибудь из хозяев ведет дорогого гостя за частокол прогуляться. Чаще, конечно, Настасья.

Савелия передернуло. Во рту появился кисловатый привкус.

– А что ж меня туда сразу не повела? Или тебя?

Мужик прыснул со смеху:

– Так тощие мы. Мясцо-то еще не нагуляли, а как нагуляем, то и в самый раз будет!

Савелий вспомнил пухлого контрабандиста с ярким румянцем и то, как хозяйка увивалась вокруг Антипа.

Холодный пот так и прошиб его.

Вот отчего она так радовалась и весело глядела. А он еще и завидовал бедняге Антипу. Знал бы раньше!

– Ты как сюда попал? – спросил Савелий, не веря в происходящее.

– Да так же, как и ты. Услыхал, что есть двор тайный, где схорониться можно. От кредиторов бежал.

– А вез тебя кто сюда? Игнат?

– Он, родимый. У них тут сговор, не сомневайся. Я, правда, в первый день и попался. Случайно подслушал разговор хозяев, а они заметили. С неделю тут сижу. Пытался устроить голодовку, так Макар пригрозил, что станет отнимать у меня по пальцу каждый день, если не угомонюсь. Приходится есть потихонечку. Хотя им держать нас в клетках не нравится.

– Ишь ты, какие благородные!

– Да нет, – в голосе мужика прозвучали язвительные нотки. – Это они все для той твари стараются. Вот ходили бы мы на свободе, радовались жизни, доброте хозяйской, кушали плотно да в баньке парились, тогда бы от такой жизни быстро оклемались. Им так проще.

– А меня Макар просил по хозяйству помогать, – вспомнил Савелий. – Дрова рубить, например, лошадей чистить.

– Это чтоб кровушка у тебя хорошо по телу гуляла и не застоялась, – снова захихикал мужик. – Все на пользу! Не ради тебя, уж поверь. А кормят они это чудовище человечиной, потому что тогда оно сок дает особенный. Нигде такого не найдешь. А они придумали, как Аленку свою лечить.

Савелий крепко зажмурился. Тошнота снова вернулась. Вот откуда худенькие девичьи ручки, да белая, прозрачная кожа. Настасья так и сказала про дочку: «Хворая она…»

В нем закипело и возмущение, и жалость, и злость.

– Неужто средства иного нет?

– Видно, нет. Зря они, думаешь, свой сад развели, да все эти байки придумали о спасении беглых?

Мужчины замолчали на какое-то время.

– Зовут тебя как?

– Федором.

– А я – Савелий. Бежать надобно, слышишь?

– Слышу. А толку? Макара видел? Он и медведя одолеет голыми руками.

– Ничего. Подумаем еще.

Сам Макар вскоре объявился, когда принес пленникам поесть. Он грозно осмотрел их, даже как-то по-звериному, и проговорил:

– Ешьте, мужики вволю. Чтоб миски пустые остались. Не вздумайте озорничать, а не то худо будет.

– Куда уж хуже, – подал голос Савелий, не сводя глаз с хозяина.

Тот усмехнулся, но глянул холодно.

– А вы думайте, что для благого дела стараетесь. Ваши жалкие жизни на добро употребите. Считайте это искуплением за ваши грехи. Вы сюда не праведниками пришли.

– Может и так, да только вы нам выбора не оставляете.

– Вы бы о нем думали, когда становились ворами, убийцами и казнокрадами. А теперь нечего болтать. Чтоб к моему приходу от каши и киселя ничего не осталось.

Савелий вздохнул. Пар от горшочка с кашей поднимался густой. Пахло вкусно, но от мыслей, для чего это нужно, мужчину выворачивало.

Федор, правда, все быстро съел. Видно, привык или смирился со своей долей.

Макар даже похвалил его и принес добавки. Федор покорно управился и с ней.

– А ты чего добавки не просишь? – спросил хозяин двора у Савелия. – Вот не шастал бы ты где не надобно, так жил бы себе сейчас спокойно, мне по хозяйству помогал. Ну, ничего. Вроде Игнат на днях еще одного вашего привезет. Он сегодня пустой приехал, но там его уже расспрашивали про наш двор. Вишь, чудеса какие. Вот и идет ваш брат, покорно, сам! По своей воле. А мы вас тут тепленькими и берем. Ну, хорош болтать. Дел много.

Первую ночь в клетке Савелию не спалось.

Он с ужасом размышлял о своей доле, не понимая, как мог угодить в такую ловушку. Его товарищ по несчастью, между тем, сладко похрапывал, будто не было никакой беды.

Аленки и Настасьи в ближайшие дни Савелий не видел. Должно быть, в обязанности Макара входило приносить еду пленникам. Что он и делал с потаенной радостью. Не нужно было теперь скрывать свои истинные намерения. Чувствовалась в нем жестокость и желание поскорее расправиться с гостями.

К несчастью, кормили их очень хорошо, а отвертеться не получалось. Макар время от времени осматривал их и хвалил, если были послушные. Когда пребывал в хорошем настроении, то делился с пленниками своими соображениями, рассказывал о «цветочке», сожравшем бедного Антипа целиком, чуть ли ни с благоговейным восторгом.

Отец Аленки был человеком ученым. Это ему пришло в голову вывести особый сорт растения, способное выделять сок, чтобы продлевать жизнь болезненной дочке.

– Сколько ж вы народу скормили этой твари? – с омерзением спрашивал Савелий.

– Не так много, – с сожалением отвечал Макар. – Поначалу-то это была домашняя птица, потом свиньи, бычки, но все ж таки оказалось, что людишек наш «цветочек» любит больше. Он их долго переваривает и соку питательного дает больше.

Савелию часто снились кошмары, как он падал прямо в смертоносные объятия листьев, с блестящими каплями.

Они душили его, ломали, а потом медленно и беспощадно высасывали кровь. Пленник кричал, отбивался, но жуткая тварь была сильнее. Она не знала снисхождения или жалости, лишь постоянный голод.

Проснувшись как-то поутру, Савелий по привычке заглянул в соседнюю клетку, но та оказалась пуста. Ужасное предчувствие охватило его, отчего он совершенно выбился из сил. Потрясенный, он лег на подстилку, дрожа от страха.

А вскоре его опасения подтвердились, когда явился Макар. На нем был знакомый полотняный фартук в красных брызгах.

Зубы у Савелия непроизвольно застучали. Он пробормотал нечто несвязное и отполз подальше от застывшего, ухмыляющегося Макара.

– Сегодня наш «цветочек» хорошо поел, – поделился хозяин новостями. – Федор все-таки неплохой был мужик, добросовестный и послушный.

Савелий не стал слушать и заткнул уши ладонями.

Это было выше его сил.

Когда не стало человека, делившего с ним общие невзгоды, он с горечью ощутил, будто остался совсем один-одинешенек. Иногда мужчина бредил, не в состоянии принять судьбу, принимался разговаривать вслух с пустой клеткой по соседству с ним.

Тяжкие думы одолевали каждое мгновение. Он с трудом, через силу ел пищу, что приносил Макар.

«Что же делать? Мне теперь одна дорога?»

Каждый день Савелий прощался с миром, опасаясь, что завтра придет его мучитель и поведет на смерть. Каждую ночь засыпал с тревогой, в ужасе, что она станет для него последней.

Но время шло, а погибель его не спешила явиться.

Он уже так устал, так измучился своими мыслями, что почти смирился с судьбой.

В один из дней, когда хозяин поставил в клетку поднос с горшочком горячей каши, Савелий принялся покорно есть, не ощущая вкуса еды. Он стал помешивать кашу, как вдруг ложка стукнулась обо что-то твердое.

Мужчина нахмурился и извлек из каши небольшой металлический предмет с зазубринами, наподобие ножа. Он тупо смотрел на него некоторое время, потом ощупал, не понимая, как он мог попасть в еду.

Разве что…

Кто-то положил его туда намеренно.

Сердце Савелия тревожно застучало. Он осмотрелся, убедившись, что за ним никто не наблюдает, вытер подолом ножик и дрожащими руками попытался подпилить деревянную решетку. Та медленно, но верно стала поддаваться.

Мужчина чуть не закричал от радости, но необходимо было успокоиться. Он решил, что доест кашу, дождется наступления темноты и последнего раза, когда к нему зайдет Макар с издевательским видом, а тогда уже примется за решетку.

День тянулся невыносимо медленно, но Савелий терпеливо ждал. Наконец, последний солнечный луч скользнул сквозь щели в стене. Издалека доносились знакомые звуки: лошади переступали с ноги на ногу, поскрипывали старые доски, ветер с шумом проносился над крышей амбара.