Цитаты из книги «Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение»

«Страх и сжимающиеся тиски тревожности, неспособность радоваться чему-либо или вообще видеть окружающее, замечать его – такие симптомы наблюдались у Дэйва, – говорит Костелло. – Я знал людей, страдавших от депрессии. Из них словно выпустили весь воздух, как из воздушного шара, и они просто не могли встать с кровати. Но что касается Дэйва, депрессия приняла форму бешеной, негативной энергии, которая неистово циркулировала по кругу. Двигатель Дэйва работал на экстремально повышенных оборотах, своего рода эмоциональный привод прочно сдерживался мощным интеллектом, не просто мощным – феноменальным».

Дэвиду нравилось отделять себя от других людей, от всего, что считается нормальным. Как это описывает другой сосед Уоллеса по комнате: «У него был самый беспокойный ум, который я когда-либо встречал. Ум Дэвида работал в пять раз быстрее, чем у любого другого. Но проблема заключалась в том, что он не был в пять раз эффективнее. Просто работал быстрее. Его ум работал на ускоряющей передаче».

Ведь он хотел быть самым лучшим во всем. Ему нравилось отделять себя от других людей, от всего, что считается нормальным. И это на самом деле обернулось тем, что иметь дырку в зубе неприемлемо. Дэвид любил рассказывать, как он отлично справился, не важно с чем. Это касалось всего подряд – от посещения дантиста: “Вот удивительный парень, у которого нет никаких дырок” – до самых лучших отметок в школе».

Жизнь Дэвида Фостера Уоллеса – пример того, что может случиться, когда захват направлен против личности: крайняя степень чувствительности превращается в жгучий перфекционизм, а он, в свою очередь, – в неослабевающую самокритику в компании со сверхъестественной способностью анализировать недостатки в собственном анализе. Уоллес попал именно в такую западню, и это привело к отчаянию, которого он, в конце концов, не смог ни понять, ни избежать.

«Планета Триллафон – неизменно Плохая Штука» герой страдает от Плохого, понятия, к которому Уоллес постоянно возвращается в своей прозе, называя депрессию собирательным термином, чтобы выразить фрустрацию неявно, мягко, создав настроение при помощи простого именования. «Так работает это Плохое: у него особенно хорошо получается нападать на ваш защитный механизм, – пишет Уоллес. – Единственный способ сражаться против Плохого или уйти от него заключается в том, чтобы просто думать иначе, сомневаться и спорить с самим собой. Просто изменить способ восприятия, ощущения и обработки материала. Но для этого вам нужен ваш разум, ваши серые клеточки, и атомы, и умственные способности, а в конце концов – ваша личность, но это именно то, что Плохое делает вас слишком больным для нормальной работы. Именно так: делает больным. Оно делает вас больным так, что вы не можете выздороветь. И вы начинаете думать об этой довольно порочной ситуации, и вы говорите себе: “Эй, парень, черт побери, как Плохое смогло это сделать?” Вы думаете об этом изо всех сил, поскольку это в ваших интересах, – а потом вас внезапно осеняет: Плохое может сделать это с вами потому, что вы сами и есть Плохое! Плохое – это вы».

Кроме того, желание Уоллеса впечатлить родителей, наряду с поощрениями, которые он получал от профессоров, теперь превратилось в обескураживающее чувство обязанности и страх перед неудачами: «Каждый миг бодрствования меня преследовала мысль о том, как выполнить задание наилучшим образом, и я пытался это делать» – так рассказывал Уоллес старому школьному другу об учебе в Амхерсте.

Это настроение распространялось и на личную жизнь Уоллеса. Джеймс Уоллес объяснял: «Если кто-то говорил Дэвиду: “Я люблю тебя”, его реакция была следующей: “Я снова это сделал. Я обманул человека, который не увидел мои плохие стороны”». Тем не менее, плывя вверх по течению через потоки собственного неодобрения, Уоллес всегда надеялся на большее: больше достижений, больше признания, больше любви.

Уоллес рано столкнулся с дилеммой: нужно ли ставить такие высокие цели, которых он наверняка не достигнет? Грандиозные намерения должны были показать ему собственное превосходство, но вместо этого создали внутренне преставление о себе, которое сопровождало его всю жизнь: он не соответствует требованиям; его жизнь – обман; он неудачник. Самокритика в крайней степени – тень над всеми его устремлениями – постоянно подтачивала его.

Когда мы обсуждали эти патологические состояния, доктор Хоффман снова и снова возвращался к основному парадоксу. Никто из нас не защищен от захвата; всем нам нужно найти смысл в беспорядочном потоке стимулов, которые бомбардируют нас ежесекундно. И вместе с тем для большинства из нас эта незащищенность компенсируется способностью перенаправлять наше внимание. Хоффман утверждает, что эта уравновешивающая сила выталкивает многих страдальцев из кроличьей норы. В конце концов, он видит это на примере своих собственных пациентов.

Психотические пациенты находят скрытый смысл в самых простых совпадениях.