3

Забавный он, этот Венька… Старается казаться серьезным, а видно, что мальчишка мальчишкой, рад на самом деле, что мы в приключение вляпались. То есть, сначала-то он явно напрягся, особенно когда все вокруг ходуном заходило, но потом быстро себя в руки взял. А уж когда впереди забрезжил выход, тут он окончательно приосанился и потянул меня вперед как хороший буксир тащит на тросе шлюпку.

Интересно, откуда у них тут столько всяких камней и выступов? Мне почему-то всегда казалось, что пещеры внутри довольно ровные и гладкие, по крайней мере, стены. А здесь – это ужас какой-то, честное слово, только и успевай уворачиваться. Я десять раз успела пожалеть, что не напялила джинсы – в них хоть и жарко, но шкурка точно целее была бы. Хотя кто ж мог знать, что нас среди бела дня накроет землетрясением в пещере.

Коленку я все-таки ссадила, наткнувшись на особо зловредный выступ, но заниматься ей времени не было. Я только поплевала на ладошку и потерла царапину, чтобы не так болело, а потом рванула за Венькой вперед, на волю.

Чем ближе к выходу, тем светлее становилось вокруг. Так вот кто у нас, оказывается, Веня – москвич. Видела я его и вчера, и позавчера на пляже. Симпатичный малый, не качок, но ладно сложен, только тормознутый малость. Или мне показалось так? Уж больно он какой-то примороженный на фоне раскованной курортной публики, словно застегнутый на все пуговицы. Вылез из моря и сидит, книжку какую-то читает, к девицам со всевозможными шуточками не пристает, а потом опять в волны нырнул. Ну одно слово – ботаник. Вот уж никогда не подумала бы, что такой может быть из пролетариата… Не иначе, профессорский сынок, ушедший в глухой отказ и показавший родному семейству козью морду. Дескать, отцепитесь от меня, дорогие мама с папой, в гробу я ваш университет видал, все факультеты разом.

Ну да ладно, делать жизнь с кого – это его личная забота, может, у него дедушка любимый краснодеревщиком был. Или вообще семейная династия такая… Наше дело сейчас – наружу выбраться да дорогу к родимому автобусу отыскать. А то в этих подземных коридорах нас, похоже, далековато унесло от места высадки.

И тут, в первый раз с момента начала наших блужданий, меня настигла мысль о прочих соучастниках поездки.

– Вень, слушай, а как ты думаешь, – притормозила я перед самым выходом из пещеры, – а с остальными-то что? Мы их вообще сейчас найдем или..?

Я замолчала, потому что в голове сразу начали громоздиться картины всяких ужасов – засыпанные тела, обвалившийся вход в пещеру. Потом я сообразила, что внутри-то были только мы вдвоем, а остальные разгуливали снаружи, изучая доисторические руины, стало быть, им могла угрожать только внезапно разверзшаяся под ногами бездна.

Венька пробормотал «Найдем, куда они денутся» и решительно ринулся наружу. Я рванулась за ним, споткнулась, чуть не полетела носом и в итоге затормозила, впечатавшись в неожиданно крепкую венькину спину.

Нет, все-таки насколько снаружи лучше, чем внутри! Мысленно поминая незлым тихим словом свою не вовремя вспыхнувшую страсть к спелеологии, я шмякнулась на первый же попавшийся камень и попыталась разглядеть, что же там такое у меня с коленкой. Длинная узкая царапина с выступившей кое-где кровью уже засохла. На первый взгляд, ничего такого страшного с ней не происходило, но на всякий случай я решила промыть ссадину еще раз – кто его знает, какие у них тут в пещерах микробы водятся? А вдруг какие-то местные и потому особо зловредные?

Вытащив из рюкзака бутылку с водой, я намочила бумажную салфетку и потерла ей ссадину, смывая кровь. В ранке противно защипало, я подула на нее, вспомнив детское свое присловье «чувство, закройся!», я так сама себя гипнотизировала при особо неприятных медицинских процедурах. И в этот момент вдруг осознала: происходит что-то явно не то…

Окружающий пейзаж был похож на оставленный нами пару часов назад, разве что зелени с этой стороны дыры было гораздо больше. Как пару часов? Я с ужасом уставилась на циферблат. Мы же совсем недолго в пещере пробыли, что за ерунду мне тут стрелки показывают?

– Вень, у меня часы с ума сошли, – окликнула я своего невольного спутника, несколько нервно озиравшего окрестности. В руках у него была зажигалка и пачка сигарет.

Но ответить он мне не успел – откуда-то из-под земли вынырнул абориген, одетый в немыслимую хламиду (по жаре очень, наверное, удобно), а при нем – мальчик-подросток, обмотанный по бедрам грязным полотенцем. Видимо, шел купаться. Только почему-то он прижимал к груди блеющего козленка. Старший что-то с достоинством сказал Веньке на своем языке, и тот, на секунду замешкавшись, ему ответил.

«Во дают!» – пронеслось у меня в голове. – «Это у них что тут, целый спектакль для заезжих туриков, что ли? Молодцы ребята, антураж что надо! Теперь осталось только какому-нибудь замурзанному пацаненку вынырнуть из кустов и пойти по кругу с кепкой, сшибая с иностранных зевак законную монету».

Но иностранных зевак, кроме нас с Венькой, в округе не просматривалось. Абориген явно пытался наладить контакт, но у него не очень получалось, и тогда он просто махнул рукой, подзывая нас куда-то в сторону. Оказалось, там был плоский камень, на который можно было присесть, да и какой-то каменистый выступ прикрывал от утреннего солнца, уже довольно жаркого.

«Ну вот», – подумала я, сейчас начнется – «джаст файф долларз, мисс, вери найс!» Если будет предлагать верблюдов, убью сразу. Но верблюдов он не предлагал, и на английский не переходил, задавая вопросы по-своему, и Венька как-то смущенно на них пытался отвечать. Видать, ходил на какие-нибудь курсы арабского, только не очень хорошо учился.

– Вень, а Вень, чего он говорит-то? – дернула я его за рукав рубашки, – Далеко там наши или как? Может, проще будет машину взять, чтобы в гостиницу вернуться?

Местный с удивлением взглянул на меня, но тут же отвел глаза. А Венька, пользуясь паузой, наконец-то спокойно достал зажигалку и закурил.

Араб вытаращил глаза, а потом вскочил на ноги, и мальчишка выпустил козленка. Они смотрели на Веньку так, как будто не курили целую вечность, и теперь вся их жизнь зависела от того, поделится он сигареткой или нет. Все-таки умеют они тут попрошайничать! Зрелище было до того потешным, что я не могла упустить такую сценку, благо «мыльница» лежала в наружном кармашке рюкзака. Припомнив наставление из «Цифровой фотографии для чайников», я включила вспышку, чтобы вышло нормально против солнца в тени, и, резко вскинув руку, нажала на кнопку спуска. Может, это и невежливо, вот так вот снимать людей, но туристам можно.

А вот что последовало дальше… Венькин собеседник рухнул на землю, уткнувшись лбом прямо в сомнительного вида комья, напоминавшие чей-то помет, и закрыл голову руками, а подросток, схватив несчастного козленка, пал на колени и, не смея поднять головы, стал протягивать его нам с жалобными воплями. Впрочем, мужик вопил не менее жалобно.

– Он что, совсем того? – обалдело поинтересовалась я у Веньки, ошарашенная подобной реакцией аборигенов. – Можно подумать, фотоаппарата никогда не видели. И почем они нам этого симпатяжку продать пытаются? Нафига нам их козел сдался?

– Ничего не понимаю, – ошарашено ответил тот, – это какие-то неправильные арабы, и они делают неправильный намаз.

– А ты здорово по-арабски чешешь! На курсах учил, да? В Москве?

– Тссс! – неожиданно резко отозвался он, – и не арабский это вовсе… я сам не пойму…

– Вень, ну что стряслось-то? – я энергично дернула его за руку, – Хватит мне нервы мотать, в конце-то концов. Мало мне этих психов, еще ты тут неизвестно что изображаешь. Я с вами тут окончательно с ума сойду, вот увидишь!

– Эй, мистер, ви а рашен турист, ви нид э такси, пли-из, – выдала я, что могла, в адрес аборигенов, но они только горше завыли. Ну что за дурдом на прогулке!

– Месье, он а безуан лё такси а льотель! Эс’к он а ля ватюр иси? – но и вторая попытка оказалась совершенно бездарной. Впрочем, французский тут вообще не в кассу, мы ж не в Алжире, в конце-то концов? Точно я в этом сумасшедшем доме последние остатки разума потеряю, а еще отпуск называется…

4

Не арабский это был язык, сразу стало понятно. «Йишлам лека» – так он сказал мне, и парнишка эхом повторил его слова. Что ж тут было не понять? Братья-семиты желают нам мира. Я чуть было не брякнул такое знакомое и родное «шалом алейхем», вот уж некстати было употреблять на территории Сирии язык основного противника! Я-то в Сирию въезжал по российскому паспорту, а про израильский ни слова не сказал. «Саляму алейкум», – едва сообразил я ответить ему по-арабски, ну должен же гражданин Сирии владеть языком Корана хотя бы пассивно.

А вот собственный его язык явно был ближе к ивриту, чем к арабскому. Так это же арамеи, решил я. В самом деле, вот удача: я читал про сирийских христиан, армеев, совершающих богослужение на языке Христа и апостолов – и вот чуть ли не в первый день в Сирии я натыкаюсь на них! Жаль, что разговорный язык у них наверняка далеко отошел от того арамейского, который был мне слегка известен по недолгому моему знакомству с талмудической премудростью. Но договориться уж как-нибудь сумеем, в этом я был уверен. Должны же они понимать арабский!

Только арабский в моем исполнении они понимать категорически отказывались. Ну что ж, сложные отношения с династией Асадов, неприятие исламской культуры… арамейский у меня, конечно, был в полном пассиве, не то, что иврит и арабский. Но разобрать смысл удавалось: мужик явно интересовался, кто мы и откуда. Обращался он при этом исключительно ко мне, как и положено на Ближнем Востоке: если женщина с мужчиной, то все вопросы решает он, на женщину и смотреть неприлично. Особенно когда у нее коленки голые!

А что Юлька дергала меня все время за рукав, так это она просто не знала местного этикета. Так что я, не обращая особого внимания, спокойно отошел в тень, куда меня пригласил местный житель, и присел вместе с ним на камень. Пообщаться было очень интересно. Надо, и в самом деле, объяснить ему, кто мы.

– Анахна… русин^[1], – ответил я, с трудом подбирая слова. Но мой собеседник хотя бы понял, о чем это я.

– Кана‘аниту? – переспросил он

Ну вот, хананеем меня обзывает. Кого у них обозначают этим словом? Палестинцев? Израильтян? И кого, интересно, местные арамеи пускают на фарш первыми: израильтян или палестинцев?

– Ля, ля^[2], – решительно замотал я головой, – анахна русин. Русийя, Москва, Кремль.

Лицо мужика не выражало ни-че-го, как будто я сказал «Буркина-Фасо». Ну вот, подумал я, поставляли им танки да калашниковы, денег ссужали без счета и без возврата, а теперь этот олух деревенский даже не знает, что такое Москва и где эта самая Русийя находится. Вот ведь неблагодарность людская!

– Анаку лемат-угарити^[3], – сообщил он после долгой паузы с достоинством, даже как-то приосанился.

Не успел я сообразить, что это было – имя и фамилия, или же название деревни (этот простофиля, возможно, и не знает, где вообще находится Дамаск, вот же олух нам попался!), как вдруг в разговор бестолково вмешалась Юлька. Нет, все-таки есть что-то хорошее в этих восточных традициях… В общем, это дело срочно требовалось перекурить, хотя я в принципе давно уже бросил. Но с собой в поездку на всякий случай маленько взял.

Я протянул пачку мужику, предлагая ему сигаретку, он с недоумением на нее уставился, и тогда я закурил сам. Недоумение превратилось в полное изумление. Что ж, подумал я, у них, наверное, не принято курить во время разговора, надо бы как-то замять это дело, затушить, но очень уж захотелось подымить, и тут…

Вот еще только фотканья нам не хватало! Девчонкам, что в пять, что в двадцать пять, главное – фоткать и фоткаться. Всё испортили мы со своим куревом и фотоаппаратом, ну как же можно восточного человека без разрешения снимать, они, наверное…

А вот то, что сделали они, не поддавалось никакому описанию.

– Леуммийя адаттинийя!^[4] – завопил и пал на колени мальчишка, протягивая Юльке козленка.

– Лепа‘не адаттинийя кальнийя!^[5] – вторил ему заунывно старший, он и вовсе рухнул ниц, и надо признать, что выходило у них вполне слаженно. Только понять я не мог, что имели они в виду.

Надо сказать, смотрелись мы очень глупо на фоне этого неожиданного намаза. Юлька даже еще их пофоткала, а я уж и не знал, что тут думать. Ясно было одно: группы нашей нигде не видно, местность выглядит совершенно незнакомой и без малейших признаков цивилизации. Словно мы проползли под землей километров двадцать и вылезли в каком-то совершенно другом месте, куда еще не провели электричество и где, небось, не ловит сеть мобильник. Впрочем, свой я все равно оставил в отеле, ни к чему он мне был сегодня.

Да, что-то экскурсия у нас сразу не задалась…

Что ж, решение было только одно: выйти к вменяемым людям. Этот придурок, кем бы он ни был, вряд ли живет в пещере, и в его деревне, наверное, есть телефон, чтобы вызвать такси, есть карта – вообще какая-то цивилизация.

– Что ж, – сказал я Юльке, – мы сегодня из достопримечательностей осмотрели пещеру, а теперь, похоже, осмотрим родную деревню этого козленка. Во всяком случае, другого способа отсюда выбраться я не вижу. И всё из-за одного любопытного носа!

– Можно подумать, я тебя за собой в пещеру на аркане тащила, – ехидно ответила она, – Кто тебя заставлял за мной следом лезть? А теперь я же еще и виновата. Шел бы себе спокойненько вместе со всеми – обошелся бы без экскурсии на козлиную родину. А теперь-то чего страдать?

Что ответить, я так и не нашелся. Да и чего тут болтать, выбираться надо, и побыстрее, пока нас в розыск не объявили. А эти всё стоят и стоят на коленях, и что с ними делать?

– А все-таки, откуда ты знаешь арабский? – переспросила она.

– Арабский? – я растерялся. Не хотелось говорить сразу всего, особенно в этой стране… – я расскажу, обязательно. Но не сейчас, ладно? К тому же это не арабы. Это, кажется, арамеи. Только какие-то слишком уж странные.

– Кто-кто? – переспросила она.

– Очень древний народ, арамеи. Жили тут гораздо раньше арабов. Сам Авраам, по Библии, называл себя арамеем. И Христос говорил с апостолами на арамейском языке, представляешь?

– Фигассе! – Юлька многозначительно кивнула. – Ты еще и по-арамейски рубишь? Круто!

– Ладно, давай его поднимем, что ли, – сказал я и подошел к местному жителю, который исчерпал запас заунывных заклинаний и приумолк. Да и мальчишка опустил козленка на землю и стал рассматривать нас пусть со страхом, но и с явным интересом.

Я тронул мужика за плечо, жестом попросил его подняться, он робко послушался. На лингвистические эксперименты меня уже не тянуло, я обвел нас всех рукой и показал пальцами, что мы теперь пойдем. Потом сложил ладони домиком, сказал ему: «байт!» (слово общесемитское, должен понять), и ткнул его в грудь. Дескать, все вместе пойдем к тебе домой. Повторил второй раз и третий. Мужик, кажется, обо всем догадался.

Он повернулся к мальчишке, что-то резко ему приказал, тот передал ему козленка и куда-то побежал, только пятки засверкали. Пятки? В самом деле, мальчик был босиком (это по камням, по бездорожью, по колючкам местным), и вообще я только теперь заметил, как бедно оба они были одеты: мужчина в тунику, порванную и зашитую во многих местах, а мальчик так и просто в набедренную повязку. Последние бедуины так не одеваются, на самом-то деле. И куда только он побежал? Предупредить остальных? И как они нас встретят? Приключение становилось тревожным, хотя Юлька, кажется, этого не понимала.

Но мужик, взвалив на плечи несчастного козленка, с величайшим почтением звал, а точнее, приглашал нас в путь, причем обязательно хотел, чтобы мы шли первыми. Не очень было приятно ощущать за спиной дыхание такого психа, но что поделать – мы пошли.

Дорога оказалась не слишком длинной, километра полтора. Впрочем, и дорогой ее назвать было трудно – просто хорошо утоптанная тропинка, видно, что по ней ходили, а порой, судя по помету животных, ездили на ослах или верблюдах. Шли мы на запад, в сторону моря, и я не мог понять, почему, собственно говоря, здесь не было ни одного отеля, ни одного кусочка асфальта, да что асфальта – элементарной лавчонки, хоть домика – совершенно ничего. Что за экологический оазис?

Скоро нам попалось какое-то чахлое поле пшеницы за невысокой каменной изгородью, потом еще и еще одно, небольшой виноградник… Людей не было видно, только где-то вдалеке, на склоне холме, брели овцы с пастухом.

Завидев их, наш спутник остановился и закричал, что было сил: «Пу илями! Банта-илима баa!». Ну да, всё понятно: здесь илями, банта-илима пришла. Всё понятно. Будем надеяться, что это так у них называют не обед из двух блюд в нашем лице, и не заложников, которых потом обменяют на мешки долларов.

Далекий пастух откликнулся, переспросил, наш спутник, повторяя свою «банта-илима», что-то объяснил ему, и пастух, вот чудак человек, точно так же пал на землю в нашу сторону. «Йишлам лека», – на всякий случай крикнул я ему выученное приветствие на местном наречии, он поднялся на ноги, мое обращение его, похоже, ободрило. Хорошо все-таки, что языки я с детства ловлю на лету.

– До чего же бедно они тут живут, – задумчиво сказала Юля и сфоткала пастуха.

– Зато вежливые очень, – ответил я, – прямо на землю падают, когда здороваются.

– Может, и нам так надо? – с сомнением спросила она.

– Кажется, нет, мы у них что-то вроде больших господ. Банта-илима ты у них какая-то.

– Сам ты банта-илима! – возмутилась девушка, – завел меня непонятно куда, и еще обзывается!

– А ты лучше батарейки побереги – мы в деревню когда придем, там наверняка много интересного будет.

– У меня запасные есть.