16

«Так случилось – мужчины ушли…» вот привязалась ко мне эта строчка, что и не отделаться. Хотя наши (опа, с каких это пор для меня доисторические угаритяне «нашими» сделались?) никакие посевы до срока не бросали, а вовсе наоборот, отправились на битву за урожай, причем в буквальном смысле слова…

Вот только этого мне не хватало – проводить мужика в поход и остаться в компании местных стариков и женщин. Хорошо хоть, я с ними хоть как-то изъясняться уже могла, но все равно – было мне без Веньки очень тревожно и неуютно. А если, не дай Бог, убьют дурака, что я тут одна делать буду? Если честно, разозлилась я на него за такие штуки ужасно – вот о чем мужик думает, спрашивается? Вечно этим мальчишкам войнушка нужна, всё тут. А то, что мне без него тут просто кирдык, это ему, разумеется, и в голову не пришло!

В общем, повезло Веньке, что нас в тот момент разделяло уже изрядное расстояние, не то получил бы он заряд моих эмоций в полном объеме. А что? Думать надо головой, и помнить, за кого отвечаешь! А что Венька отвечает за меня (правда, совершенно непонятно, перед кем) это мне в тот момент казалось само собой разумеющимся.

Вот в таком раздерганном состоянии я сидела в той комнате, которую нам любезно выделили в доме старейшины, пыталась лепить очередного боевого верблюда, а сама с трудом удерживалась от того, чтобы не шмякнуть получающегося кривобокого уродца с размаху о стену. И шмякнула бы, только за дверью внезапно протопали босые ножки, и одна из младших дочек (или внучек?) почтенного Ибирану с порога протарахтела, что все уже собрались и ждут только меня.

Кто собрался, куда и зачем – этого я так и не поняла, но девчонка так умоляюще смотрела и так забавно манила меня жестами, что я против воли встала, накрыла недолепленного зверя мокрой тряпкой, чтобы не сох, и шагнула на улицу, прямо в самую середину небольшого смерчика из сухой соломы и мелкого мусора. Прочихавшись и проморгав запорошенные глаза, я огляделась. Присутствующие были одеты с некоторой претензией на нарядность, а возглавлявший процессию высохший почти до состояния мумии местный шаман… держал на плечах крошечного белого козленка без единого черного пятнышка. Ну ладно, народ явно собрался на какое-то мероприятие. А я-то им зачем?

Ответ на последний вопрос явился очень быстро. Меня почтительными подпихиваниями водворили в первый рад процессии, после чего вся колонна с довольно мелодичными завываниями, подкрепляемыми бряканием и грохотом чего-то, похожего на подвешенные к шестам крышки от кастрюль, двинулась узкой извилистой тропинкой вверх, в горы.

Странное дело, сколько мы с Венькой лазили по окрестностям в поисках хоть чего-то, напоминающего пещеру перехода, а сюда так никогда и не забредали. Нам все больше низины и впадины казались подходящими для этой почетной роли, а лысая вытоптанная макушка холма – ну что там может быть интересного?

Тропинка поднялась вверх, затем, петляя, спустилась ниже, туда, где несколько развесистых можжевеловых кустов (или как тут они у них называются?) росли почти вплотную друг к другу. Мумиевидный вожак отчаянно ломанулся в самую чащу, мне волей-неволей пришлось следовать за ним – сзади медленно, но верно напирала толпа явно впадающих в транс женщин.

Елки эти, как ни странно, оказались вовсе не такими колючими, так что удалось обойтись без царапин и прочих повреждений. А вот за ними нас ждало нечто любопытное. На грубо обтесанном камне громоздилось глиняное чудище. Что это было за божество – понятия не имею, я в ближневосточных мифах не мастак. Но вот качество исполнения потрясло меня до глубины души. Впечатление было такое, что лепить скульптуру доверили младшей группе детского сада для художественно бездарных детей. Каждый младенец отвечал за свою деталь организма, а сборкой занимался тоже некто, плохо представляющий себе человеческую анатомию, а заодно и законы симметрии. Но главным шедевром композиции был нечеловеческих размеров детородный орган, взметнувшийся к небу наподобие ракеты. У меня зародилось нехорошее подозрение, что попали мы с Венечкой (точнее, я одна, ибо Венька на дальней сторонушке играл в солдатики) в лапы некой секты фаллопоклонников. Это подозрение усугубилось тогда, когда я разглядела многочисленные бантики, ленточки и колечки, по всей длине украшавшие причинное место здешнего божества. Они что, подобным образом пытаются добиться от него благосклонности?

Но не успела я додумать эту мысль, как почтенный вожак вытащил откуда-то из-под елок здоровую колоду наподобие тех, на которых в моем детстве мясники рубили на куски то, что именовалось «говядина второй категории с косточкой». Несчастного козленка, от ужаса блеявшего и безостановочно сыпавшего мелкие теплые горошки, водрузили на колоду. Дамы расположились полукругом и, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, заунывно запели. Вожак воздел руки вверх и гортанно прокричал несколько фраз, из которых я поняла только одно – это мы таким образом пытаемся вымолить победу нашему воинству.

Я не заметила, кто и когда зажег в небольшой кадильнице ароматные травы, только почувствовала, как начинает потихоньку кружиться голова, а голоса, выпевающие заклинания, больше не кажутся противно-гнусавыми. Наоборот, захотелось встать в общий круг и, раскачиваясь, как остальные, подхватить тревожный мотив.

Я даже сделала шажок в сторону женщин, но шаман резко остановил меня. Глаза его горели мрачным черным огнем, а в правой руке оказался зажат неведомо откуда взявшийся кривой нож из темного камня, даже на взгляд неимоверно острый.

Старик бросил отрывистую фразу и сунул мне в руку нож. Я отшатнулась, попытавшись не принять ножа, но неожиданно сильные пальцы старика сомкнулись поверх моего кулака, так, что рукоятка больно впилась в ладонь.

– Режь! – повелительно бросил шаман и указал на окончательно обезумевшего козленка, отчаянно бившегося в путах на верхушке колоды.

– Нет… я не могу… не умею – ни за что на свете я не могла бы убить ни одно живое существо. А тут еще козленок смотрел в упор бархатными шоколадными глазами. Убить такое чудо? Да ни за что…

– Режь, дочь богини! – голос шамана взлетел совсем высоко. – И да будет милостив к нам Силач Балу!

Аромат благовоний стал гуще, женские голоса сплетались в странную и тревожную мелодию, и я чувствовала, что меня словно окутывает странная пелена, тонкая и прозрачная, но прочная настолько, что не вырваться. Как во сне я медленно подняла руку, пытаясь понять, куда и как нужно ударить.

– Во славу великого Облачного Всадника да свершится эта жертва. Режь!

Повинуясь властному приказу, я резко опустила руку и зажмурилась, не в силах видеть того, как белоснежная шкурка козленка мгновенно станет алой. Но в этот момент раздался странный шум, грохот, а затем последовал всеобщий вопль, полный ужаса и отчаяния.

Я осторожно приоткрыла глаза, пытаясь понять, что произошло. Вместо окровавленного трупика на колоде лежали странные глиняные обломки с ленточками и колечками. Вся толпа моих спутников, стоя на коленях, раздирала на себе одежды, рвала волосы и издавала полные горя и отчаяния вопли. А далеко за елками слышался отчаянный топот маленьких копыт и мелькал смешной белый хвостик.

И тут до меня дошло, что же произошло. Очевидно, козлик в последнюю секунду дернулся, а я колола куда попало, не глядя. В итоге полоснула я не животинку, а стягивавшие ее веревки. Не будь дурак, козлик обретенной свободой воспользовался моментально и с колоды сиганул, отбив в прыжке истукану его главное достоинство. И вот по этому-то поводу вся деревня и пребывает теперь в глубоком горе.

На этой мысли на меня напал чудовищный приступ хохота. Меня сгибало пополам, колотило, так что в итоге я оказалась не в силах устоять на ногах. Слезы текли по щекам, я пыталась их вытирать, но все было без толку. Постепенно все присутствующие, привлеченные моим странным поведением, прекратили убиваться и собрались в кружок, пытаясь понять, что со мной стряслось.

– Вввы что? Это вы так убиваетесь из-за того, что козел вашему истукану пи… ну, это самое отбил? – поинтересовалась я, когда наконец хоть чуточку обрела способность говорить.

– Да будет известно дочери богини… – велеречиво начал вожак, но смешался и закончил совсем обыденно, – Теперь нашим в битве не победить, вот.

На этих словах тетки снова заголосили так, словно им всем вот прямо сейчас уже вручили похоронки.

– Стоп! А если я вам этого красавца починю, все еще можно будет исправить? – поинтересовалась я, – Только чур без пролития крови.

– Как без крови? – оторопел шаман. – Это же жертвоприношение. Так всегда полагается, чтобы умилостивить богов… ну, то есть, ваших.

– А вот так без крови, – тут уже я оказалась непреклонной как скала. – Нашим гораздо приятнее другие жертвы, ясно? Цветочки там, плоды земные.

Тут старик внезапно побелел как мел, кинулся кланяться мне в ноги с мольбами о прощении и с извинениями за то, что сразу не признал. У дедульки, похоже, от излишне насыщенного дня крыша окончательно уехала. Такой расклад мне совершенно не понравился, поэтому я всячески заверила вожака в своей благосклонности, которая имеет шанс невероятно возрасти, буде в селении окончательно и бесповоротно откажутся от кровавых жертвоприношений. А что до непризнания, так и мне его портрет не сильно знаком, чего греха таить.

На этой мажорной ноте я поднялась с земли и зашагала в сторону поселка, прикидывая, где лучше накопать глины для идолова мужского достоинства. Группа поддержки, негромко стеная и бормоча, тащилась следом. Из доносившихся обрывков слов больше всего меня заитриговало многократно повторявшееся «опять выйдет, как тогда, о горе, как тогда, снова выйдет как тогда, а ведь мы хотели, как лучше». Что у них тут уже успело случиться до нас? Неужто тоже кто-то на идола успел покуситься? Эх, жалко, Веньки рядом нет, он бы сумел их разговорить, не то, что я с моими жалкими обрывками слов. Ничегошеньки я в их мировоззрении не понимала, и спросить тоже не могла.

17

Рассказывать о своих победах легко и приятно. Рассказывать о героических поражениях – тоже, на свой лад. Но как рассказать о таком вот никаком походе? Во главе своего воинства я возвращался в деревню, не зная, что и скажу Юльке. С одной стороны – задание выполнено (ну, в общем и целом), потерь тоже почти что нет. Во всяком случае, безвозвратных потерь. А с другой – с мечтой о строительстве маленькой победоносной империи приходится, кажется, проститься.

Воинство разбредалось по домам, кто-то тащил мешки с припасами в сторону деревенских кладовок, раненных отпаивали вином. Это я вообще-то предупредил, что промывать раны надо обязательно чистым вином, чтобы не было нагноения, но, как водится, поняли меня так, как хотели понять, и промывать всё стали изнутри. А что же еще делать, если главная рана – в печени, объяснили они мне. В печени – это вроде как у нас «на сердце». Хотя если так пить, то и в печени будет, без сомнения.

Юлька даже не вышла меня встретить – якобы, так была занята. И я, войдя во внутренний дворик отведенного нам с ней жилища, тут же увидел ее полностью погруженной в творческий процесс: она ваяла. И я даже сперва не понял, что именно.

– Привет! – устало приветствовал я ее, как и положено вернувшемуся из похода мужчине.

– Привет-привет, – рассеянно ответила она, погруженная в работу, и тут же словно опомнилась, – Ой… ты… вы… ну как?

И вскочив на ноги, Юлька тут же звонку чмокнула меня в щеку. Раньше за ней такого не водилось.

– Я – нормально, в штатном режиме. Потерь нет, большую часть урожая вернули. А это…

В общем, я и сам уже увидел, чтó это было.

– А ты как? – ехидно переспросил я, – совсем, видать, по нашему брату соскучилась?

– Венька, ты что, совсем дурной?! – возмущенно завопила Юлька, замахиваясь на меня мокрой грязной тряпкой, служившей для оттирания рук во время лепки. – Нужен мне ваш брат, вот еще… Просто мы тут с козлом одним… ну козликом… этому их местному Балу, ну… нечаянно отбили. Вот чинить приходится… А то местные почему-то обиделись очень, что этот их уродец главного достоинства лишился.