11

Отделение ПРА по Восточной Капской провинции находилось в Бишо. Агентом там была женщина. Она знала, фигурально выражаясь, что служит в дебрях Южной Африки, в настоящем болоте, где ничего никогда не происходит и потому нет никаких шансов выдвинуться, сделать нечто такое, чтобы тебя заметило руководство. Чем дольше ты здесь служишь, тем больше тебя затягивают зыбучие пески, из которых уже не выбраться.

Когда из штаб-квартиры позвонил Радебе и приказал побеседовать с одним стариком, живущим в Алисе, она не стала сетовать на скудость информации, а, наоборот, пылко поблагодарила начальство за доверие, села в свой старенький «фольксваген-гольф» с пробегом в сто семьдесят четыре тысячи километров и помчалась вперед. Задание вполне могло стать пропуском в высшие сферы.

По пути она обдумывала вопросы, которые задаст, интонации, жесты. Потом мысли ее потекли по другому руслу. Она представила, как миссис Менц читает ее доклад (она понятия не имела, как выглядит кабинет высокой начальницы, и ей казалось, что он должен быть суперсовременным, кругом стекло и металл), а потом вызывает Радебе и говорит ему: «Радебе, это великолепная сотрудница! Почему она прозябает в Бишо? Ее необходимо перевести к нам».

Прежде чем агент позволила себе улететь на крыльях мечты, представить уютную квартирку в Си-Пойнте, которую она купит, перебравшись в Кейптаун, она добралась до места. Остановилась перед домом – всего в каком-нибудь километре от чудесных новых домов университетского городка Форт-Хэа. В доме горел свет. Она негромко постучала. В сумочке у нее были диктофон и блокнот, пистолет в кожаной кобуре – на поясе.

Ей открыл высокий пожилой седовласый человек с глубокими морщинами. С годами спина его согнулась, но голос остался звучным.

– Преподобный Лоуренс Мпайипели?

– Совершенно верно.

– Моя фамилия Далиндьебо. Мне нужна помощь.

– Вы обратились по адресу, сестра, – приветливо ответил старый священник, отступая и придерживая для нее дверь. Из-под темно-красного халата показались босые натруженные ноги.

Незваная гостья вошла в гостиную, быстро оценила обстановку. Книжные полки вдоль двух стен, сотни книг. Две другие стены увешаны черно-белыми и цветными фотографиями. Все очень скромно, никакой роскоши. Тем не менее атмосфера дышит покоем и теплотой.

– Прошу вас, садитесь. Я сейчас, только скажу жене, чтобы ложилась спать.

– Извините, преподобный, за то, что побеспокоила вас так поздно.

– Не извиняйтесь.

Священник скрылся в коридоре; на ковровом покрытии его шаги были бесшумными. Гостья по пыталась рассмотреть фотографии со своего места. Посередине священник и его жена с новобрачными в окружении множества людей. Сбоку – семейная фотография. Священник еще молод, высок, прям. Перед ним стоит мальчик лет шести-семи; личико серьезно нахмурено, он прикусил губу, отчего видны недавно выросшие передние зубы. Интересно, может, это и есть Тобела Мпайипели?

Старик вернулся.

– Я поставил чайник. Что привело вас ко мне в дом, мисс Далиндьебо?

На секунду агент замялась; фраза, которую она заготовила, была не к месту. Старик излучал любовь и сострадание.

– Преподобный, я работаю на государство…

Он собрался сесть, но, увидев, что она замялась, остался стоять.

– Продолжайте, дитя мое, не бойтесь.

– Преподобный, нам нужны сведения о вашем сыне, Тобеле Мпайипели.

По лицу священника пробежала тень, выражение глаз изменилось. Он долго стоял неподвижно, словно обратившись в камень, – так долго, что гостья забеспокоилась. Потом медленно сел, как будто у него болели ноги, и глубоко и тяжело вздохнул.

– О моем сыне? – Рука прикоснулась к серебристому виску – кончиками пальцев. Другая рука вцепилась в подлокотник, взгляд стал невидящим.

Агент не ждала такой реакции. Надо срочно придумать другие вопросы. А пока лучше подождать и помолчать.

– Мой сын, – сказал старик и добавил: – Тобела. – Казалось, он припоминал имя.

На то, чтобы начать рассказ, у него ушло почти пятнадцать минут. Сначала он спросил, как поживает его сын, на что она ответила уклончиво, чтобы не вызвать ненужного волнения. Он извинился и вышел на кухню сварить кофе, но двигался слепо, как лунатик. Вернулся с подносом, на котором стояла тарелка с сухарями и печеньем. Старому священнику было явно не по себе. Наконец он заговорил, с трудом, все время прерываясь, мучительно подыскивая слова. Потом рассказ стал более плавным. Казалось, священник исповедуется.

– Чтобы все понять, необходимо вернуться назад. К моему поколению. Ко мне и моему брату. Лоуренсу и Сензени. Голубю и соколу. Иакову и Исаву, если вы простите мне такое сравнение. Мы жили в долине реки Кат, жили бедно, просто, но мы были сыновьями вождя племени. Днем мы пасли скот, а вечерами сидели у костра и слушали стариков, которые рассказывали нам историю нашего народа, историю коса. Они еще проходили обряд инициации – его запретили лишь совсем недавно. Разница между нами была заметна с самых первых дней. Я, Лоуренс, старший, был мечтателем. Я был высоким, худощавым, хорошо учился в миссионерской школе и никогда не дрался. Сензени, младший, был приземистее и мускулистее. Он был бойцом, прирожденным воином, нетерпеливым и вспыльчивым. Больше всего он любил слушать о битвах и военных подвигах. Только тогда его глаза загорались…

Однажды, много лет назад, Лоуренсу, пришлось отстаивать свою честь в бессмысленной подростковой кулачной драке с другим мальчишкой, задирой, который завидовал его статусу сына вождя. Насмешками и издевками его заманили в круг вопящих мальчишек, и ему пришлось защищать свое достоинство кулаками. Тогда Лоуренс испытал странное чувство: он словно воспарил и сверху смотрел на двух мальчишек, кружащих друг против друга, как если бы на самом деле его там не было. И даже после того, как на него градом посыпались удары, он не мог поднять руку и ударить своего противника. Он не мог сжать кулаки, не мог найти в себе достаточно ненависти и гнева, чтобы разбить своему врагу нос или, скажем, просто оттолкнуть. То был божественный миг – миг, когда он понял, что может чувствовать боль своих противников до того, как она возникнет, потребность успокоить эту боль, исцелить ее.

На помощь к нему бросился Сензени, младший брат. Лоуренс истекал кровью; напавшие на него мальчишки свистели и улюлюкали. Голова кружилась, кровь заливала глаза и нос. И вдруг рядом оказался Сензени, черный вихрь ярости. Он набросился на врага и принялся безжалостно его молотить.

Когда все было кончено, Сензени посмотрел на старшего брата с презрением и даже с отвращением. Как будто отныне он становился старшим, принимал на себя ответственность за Лоуренса. Видимо, ему было стыдно, что у него такой брат.

В миссионерской школе Лоуренс обрел Бога. Он нашел в христианстве все, что почувствовал в тот день. Сензени же презрительно хмыкал: христианство – религия белых.

Лоуренс получил стипендию для продолжения учебы; мать поощряла его. Он выучился, женился и начал долгий апостольский путь среди собственного народа в долине реки Кат. Его брат выбрал для себя другую стезю. После смерти отца именно Сензени стал вождем. Его захватывали известия об освободительном движении на севере. Он без конца перечитывал речи Нельсона Манделы. Сензени стал апостолом другого рода – апостолом свободы.

А потом родился Тобела.

Бог создал мальчика с неким умыслом. По характеру Тобела больше всего походил на своего деда Мпайипели: он был прирожденным лидером, умел принимать решения, думать и вырабатывать свое суждение. Фигурой Тобела был похож на отца: такой же высокий, стройный. Он так же быстро носился по холмам Сискея. И лицом он тоже был похож на Лоуренса. В результате многие люди, включая родного отца Тобелы, ошибочно полагали, что по характеру он такой же миротворец.

Но Бог создал его не миротворцем, а воином. Он наделил его чертами предков – Пало, Рарабе, Нквика и Макома. Господь дал Тобеле Мпайипели сердце охотника.

В ранние годы их внешнее сходство всех обманывало. «Папочкин сынок», – говорили о Тобеле в детстве. Но мальчик вырос, и правда выплыла наружу. Его отец узнал обо всем первым, потому что он приходился Сензени братом. Он заранее почуял опасность и часто молил Бога о милосердии, потому что боялся за сына. Он окружил мальчика любовью и заботой, ему хотелось завернуть его в кокон родительской любви, но на то не было Господней воли. Слишком поздно Лоуренс понял, что так Господь его испытывает. Он проиграл. Мудрость и сострадание не помогли; слишком сильная любовь к сыну ослепила его.

Беда началась с мелких домашних стычек. Дальше – больше; с годами пропасть между отцом и сыном расширялась.

С севера вернулся Сензени; дядя и племянник сразу потянулись друг к другу, почувствовав духовную близость. Они говорили на одном языке, они оба жаждали сражений, их головы и сердца отвергали путь мира и любви. Так Лоуренс Мпайипели потерял единственного сына.

– В 1976 году произошло восстание в Соуэто, – продолжал свой рассказ священник. – Тобеле тогда было четырнадцать лет. Сензени ночью явился за ним. Я запретил брату оказывать влияние на Тобелу, но он тайно пришел ночью, как вор, и увез мальчика. Потом позвонил и сказал, что привезет Тобелу домой, когда тот станет мужчиной. Он заставил мальчика пройти обряд инициации, а потом возил его с собой по всем местам, где лилась кровь народа коса. Он наполнил сердце племянника ненавистью. Их не было долго, три месяца, а когда они вернулись, я не узнал сына, а он не узнал меня. Два года мы жили как чужие. Он ходил собственными тропами, тихо и тайно, как будто терпел меня, и чего-то ждал.

В семьдесят девятом он уехал. Накануне вечером он пожелал мне спокойной ночи – так бывало редко, – а утром его комната оказалась пустой. Кровать не смята, из шкафа пропала кое-какая одежда. Пришел Сензени и заявил, что сын уехал на войну. В тот день произошел ужасный скандал. Мы говорили друг другу страшные слова. Я вышел из себя. Я страдал оттого, что оказался плохим отцом и брат украл у меня сына. Я обращал свои упреки к Сензени, но на самом деле гневался на Бога. Господь позволил сыну покинуть меня. Он разбил многие семьи в нашей стране… Он создал меня миролюбивым человеком, полным любви, назначил меня пастырем, а потом пустил в мою овчарню волка, дабы проверить мою стойкость… И этого я не мог понять.

Только позже я понял, что так Он меня испытывал. Так Господь намеревался унизить меня, освободить от иллюзии, что я святее других, показать, что и я – простой смертный и мои ноги в глине. Но тогда было уже поздно спасать сына, поздно возвращать его домой. Иногда до нас доходили какие-то вести о Тобеле. Кое-что нам передавал Сензени; он рассказывал, что Тобела здоров, что его хвалят, что даже послали его в чужие земли – учиться сражаться за родину.

Однажды вечером кто-то бросил в наш почтовый ящик записку. Сензени арестовала полиция безопасности. Его увезли в Грэмстаун. Восемь дней его избивали, пока не забили до смерти, а потом бросили труп, как мусор, у дороги. Больше я не слышал о сыне.

За рекой Тау дорога кончала петлять, и мысли Тобелы впервые за все время отвлеклись от мотоцикла. Он оценивал свое положение. Бензин на исходе, значит, в Лайнсбурге придется заправиться. Потом предстоит проехать еще двести километров по пустыне Кару до города Бофорт-Уэст. Там шоссе широкое и прямое. Днем там невозможно жарко, а ночью лютый холод. Он рассчитывал добраться туда около полуночи.

От Бофорт-Уэста до Блумфонтейна еще пятьсот или пятьсот пятьдесят километров. Вряд ли он успеет проделать весь путь до рассвета.

В Блумфонтейне можно отдохнуть: поехать в пригород, населенный чернокожими, и отоспаться.

Оставался главный вопрос: насколько роковой оказалась его ошибка? Забыл включить сигнализацию… Если же все не так страшно, у него фора до восьми-девяти часов утра, когда найдут его записку. Они наверняка угадают, по какому пути он отправился.

Но если они уже в курсе…

Тобела отлично знал правила игры. Охотник и добыча часто меняются местами. Кроме того, он мог предположить ход их мыслей. Наверняка они решат, что он выберет кратчайший и удобнейший путь, и постараются перекрыть дорогу. Они бросят главные силы на дорогу № 1. Конечно, есть обходные пути, но перекрыть их все попросту невозможно.

Итак, если они уже все знают, то бросят главные силы на трассу № 1. Вот почему ему необходимо воспользоваться темнотой и тем, что пока он их опережает.

Впереди расстилалась темная лента шоссе. Он прибавил газу. Стрелка на спидометре качнулась вправо и стала стремительно приближаться к отметке сто пятьдесят. Он обшаривал глазами дорогу, освещенную лишь светом его фар. Интересно, с какой скоростью можно безопасно гнать ночью?

Когда он преодолел следующий подъем, перед ним открылась долина, и мотоцикл помчался на скорости сто шестьдесят километров в час. Впереди, вдалеке, мигнули красно-синие огни проблескового маячка патрульной машины.

Он ударил по тормозам, мотоцикл резко остановился посреди дороги. Оставалось сделать еще кое-что – что же? Свет, выключить свет! Он нажал нужную кнопку. Темнота ослепила его.