Не надо преувеличивать распутство т. н. творческих личностей. Особенно тех, которые пишут о безумном и/или утонченном разврате.
Генри Миллер терпеть не мог окурков в пепельницах, грязной посуды и беспорядочного секса. Никто не знает, подглядывал ли Луи Фердинанд Селин в сортир за тетеньками. А маркиз де Сад сочинял свои кошмары для того, чтоб показать, сколь отвратителен порок…
«Творческие личности» – это чаще всего благопристойные обыватели. Исключения? Ну, Берроуз, ну, Мисима. Ну, Достоевский, ну, Чехов. Капля в море.
Тем более что два последних в своих сочинениях были весьма строги по части морали.
Однажды Адамович написал хвалебный очерк о каком-то бездарном поэте. Мережковский стал допытываться, почему Адамович это сделал. Тот долго отговаривался: мол, не так уж плох этот поэт, мол, что-то в нем есть и т. д.
Но Мережковский не отставал, и тогда Адамович признался:
– Ну, из подлости, Дмитрий Сергеевич. Этот человек мне когда-то очень помог, вот я и написал…
– Ах, из подлости! – обрадовался Мережковский. – Тогда всё понятно. Так бы и сказали. Из подлости чего только не сделаешь! А я-то уж думал, что вы и вправду так считаете (из Ирины Одоевцевой, «На берегах Сены»).
В архиве Максима Горького есть рассказ какого-то безвестного начинающего автора. Он весь исчеркан и выправлен. Многие слова вымараны и сверху написаны новые. Другие – поменяны местами. Целые фразы переписаны заново и перенесены из начала в конец или из конца в начало. И вот так – много раз. Решительного карандаша Горького там гораздо больше, чем тусклой авторской машинописи. То есть, по существу, перед нами новый рассказ Максима Горького.
Но в конце он крупными буквами написал: «НЕ ПОДХОДИТ!»
Я, конечно, не Горький. Но у меня тоже так случается.
Веранда была залита солнцем. В кухне бабушка хлопотала у плиты, гремела сковородками. Пахло жареным луком. Во всем теле было ощущение счастья.
Она была угловатым длинноногим подростком.
Подруги звали ее недотрогой, а ребята робели в ее присутствии.
Она давно облюбовала эту укромную лужайку, окруженную белой колоннадой старых берез.
Он закурил, неловко затянулся и закашлялся.
Она упала на спину в цветущее разнотравье, раскинула руки и посмотрела в июльское небо, где порхал одинокий жаворонок.
Он хотел что-то сказать, но не успел.
Она порывисто обняла его.
Он вдыхал загадочный и волнующий запах ее волос.
Она капризно запрокинула голову и доверчиво прикрыла глаза.
Он свернулся калачиком и мирно посапывал.
Она сидела, обхватив колени тонкими руками.
Из окна тянуло сыростью и дурманящим запахом ночных цветов.
Она прислонилась лбом к холодному стеклу.
На тропинке валялось забытое детское ведерко.
Забор потемнел от дождя.
Чужая собака забежала во двор, понюхала куст пионов и снова убежала через распахнутую калитку.
У нее тоскливо сжалось сердце.
Поезд прощально загудел.
Она спрятала лицо в его теплых ладонях.
Толстая проводница с белой травленой челкой, выбивавшейся из-под сизого форменного берета, по-бабьи сочувственно глядела на нее.
– Можно сочинять, как будто складываешь пазл, – сказала писательница. – Даже не пазл, а самое настоящее лего.
Довольная произведенным эффектом, она рассыпалась звонким смехом, приоткрыв пухлые губы и показав белые влажные жемчужины зубов.
Любуясь ее точеной фигурой и струящимся водопадом золотых волос, редактор ответил:
– Роман, состоящий из одних штампов, легко найдет дорогу к сердцу читателя.
Маленький исторический тест. Те, кто жил в Москве до 1968 года, когда в телефонных номерах еще были буквы, непременно вспомнят знаменитый номер Е2-86-71.
А кто не жил или забыл… Ну и ладно!
«В 1939 году Евгений Петров говорил простодушно:
– Что мне делать? Я начал роман против немцев, и уже много написал, а теперь мой роман погорел: требуют, чтобы я восхвалял гитлеризм – нет, не гитлеризм, а германскую доблесть и величие германской культуры» (К.И. Чуковский, «Дневник»).
В 1956 году, после речи Хрущева на ХХ съезде КПСС, один писатель спросил своего коллегу (Леона Тоома, был такой поэт и переводчик с эстонского):
– Что же, получается, что никаких шпионов и диверсантов вообще не было?
– Шпионы и диверсанты, наверное, были, – ответил Тоом. – Но просто вдруг оказалось, что это – не мы.
Советская власть была изумительно прямолинейной. Диссидентов сажали именно за борьбу с властью, а не за переход улицы в неположенном месте. Пастернака травили за то, что он передал рукопись «Доктора Живаго» за границу, а не за литературный стиль и не за связь с Ивинской. Невозможно представить себе письмо простого рабочего: «Советским людям чужды надуманные метафоры Пастернака! Его дачно-редакционные похождения вызывают возмущение трудящихся».
А сейчас, мне кажется, всё было бы именно так.
95 % литературных произведений состоят из бесконечной череды сюжетных и/или психологических натяжек. Любые герои любой книги – конечно, могли бы помириться и договориться, не верить аферистам и не гулять по ночам, вообще не валять дурака и вести себя нормально.
Но книги, которые идеально достоверны, – идеально скучны.
Меньше месяца не дожив до девяноста пяти лет, сегодня умер философ Григорий Померанц.
Мир его праху. Он собою опроверг Оруэлла. Оруэлл сказал: «Фашист и коммунист могут написать хорошие книги, а куклуксклановец и бухманит – никогда». Бухманизм – идеология самоосуждения, покаяния, прощения врагов; речь идет о движении Moral Re-Armament, которое основал лютеранский пастор Фрэнк Бухман. Однако Померанц был бухманитом – принимал активное участие в работе этого движения.
Сказать о себе: «Я самый плохой человек на свете» или о своей стране: «Это страна с самой ужасной историей» – это гордыня, позерство, кокетство, игра. Чтоб отговаривали и разубеждали. Или наоборот, чтоб разводили руками, изумляясь честности.
В любом случае – манипуляция.
О книге Бунина «Освобождение Толстого»:
«Один злой человек, догадавшийся, что доброта высшее благо, пишет о другом злом человеке, безумно жаждавшем источать из себя доброту. Толстой был до помрачения вспыльчив, честолюбив, самолюбив, заносчив. Бунин – завистлив, обидчив, злопамятен» (Корней Чуковский, «Дневник»).
Не ходить на митинги «из принципа» и твердить: «Я не желаю быть как все, не хочу быть в толпе» – это ведь тоже означает быть в толпе.
Причем в гораздо более густой и обильной, чем бывает на митингах.
Солженицыну сказали (дело было в 1963 году):
– Александр Исаевич, вы долго работали в Рязани учителем, напишите рассказ о школе!
Он ответил:
– Не напечатают. Это пострашнее, чем «Иван Денисович» (Лидия Чуковская, в письме А. Пантелееву).
Выпьем за Чейна, выпьем за Стокса, выпьем и снова нальем!
Какой хороший, ясный, солнечный весенний день.
Конфликт цивилизаций почти закончился.
Северная цивилизация – это безличные ценности: истина, право, совесть, справедливое воздаяние за добро и зло. Южная – это личные ценности: благополучие жены или мужа, детей, внуков, племянников, родителей, земляков, старых верных друзей. В северной цивилизации платят деньги за хорошую работу. В южной – потому что дядя пристроил племянника.
Наверное, южная уютнее и человечнее. Вот почему она побеждает везде, также и в России, которая изначально принадлежала к северной цивилизации.
Я последний фильм Германа не смотрел, но выскажусь. Алексей Герман – гений. Он доказал это фильмами «Проверка на дорогах», «Двадцать дней без войны» и «Мой друг Иван Лапшин». То, что «Хрусталева» плохо поняли, а «Резню в Арканаре» мало кто досмотрит до конца – неважно.
Возьмем, к примеру, другого гения – Джеймса Джойса. «Дублинцев» и «Портрет художника» читали и поняли многие. «Улисса» – в десятки раз меньше. А кто читал (дочитал) «Поминки по Финнегану», поднимите руки.
Отдельные эрудиты помнят рассказ о Рустеме и Зорабе великого Фирдоуси. А кто читал «Шахнаме» целиком, поднимите руки.
Вот, собственно, и всё. «Кажись, это ясно. Прощай, мой прекрасный» (А.С. Пушкин).
Скончался Роберт Эдвардс, создатель технологии ЭКО. Некоторые «дети из пробирки», зачатые от анонимных доноров, уже стали искать и находить своих биологических отцов. Выставлять претензии. Какой сюжет!
Но ведь и донор может претендовать на тарелку щей в старости… Тоже ведь сюжет, еще более трогательный и человечный.
Как интересно жить!
Девятым лауреатом российской национальной премии «Поэт» стал Евгений Евтушенко. «Есть писатели, у которых каждое произведение в отдельности блестяще, в общем же эти писатели неопределенны, у других же каждое произведение не представляет ничего особенного, но зато в общем они определенны и блестящи» (А.П. Чехов, записная книжка).
Это как раз про Евтушенко. У него очень разные стихи – от великолепных до совсем нелепых. Но в общем и целом – это большой поэт, да еще и сыгравший громадную роль в развитии нашей литературы. В ее раскрепощении, в освобождении от идеологического пресса. Хотя сам иной раз писал нечто жутко партийное, до тошноты правоверное и пошло-актуальное. Не только про Братскую ГЭС, но и про КамАЗ, и про БАМ. Но – см. выше цитату из Чехова.
Прочитал роман Коупленда «Элеанор Ригби». Странное чувство – смесь восхищения и обиды. Так бывало у меня (да, наверное, не у меня одного), когда я в 1990-е выезжал в Европу и видел вместо разбитого асфальта плотную брусчатку; вместо стен, покрашенных поверх облупившейся штукатурки, – ровную отделку; стриженые газоны; улыбающихся прохожих. И т. д. и т. п. Восторгался и с горечью думал: «Ну почему у нас не так?!»
Дуглас Коупленд – писатель, при всей его «культовости», просто хороший. Так вот – хороший современный англоязычный писатель безнадежно лучше хорошего современного российского. Не говоря уже о средних, там разница просто отчаянная. Это, наверное, как с современным автомобилем. Увы. Хотя жаль, конечно.
О проекте
О подписке