– Наверно, я не вполне здоров. Но как узнать об этом? Любой безумец кажется себе нормальным… Но в то страшное утро эти люди вдруг заговорили со мной… Сначала я этого не понял, сообразил только через несколько часов. Ты и представить себе не можешь, что я испытал в тот момент!.. Я едва не наложил в штаны от страха!.. Не знал я за собой малодушия такого…

– Они говорили со мной, но я не мог им ответить. Они обсуждали меня, поносили меня, хвалили, шутили для меня. Они смеялись надо мной и для меня. Временами казалось, что в какой—то степени они меня даже любят и я им нужен. Но мой мир рухнул, потому что теперь они лгали и мне. МНЕ!!! Они мне лгали… И более того, эти бандерлоги поклялись убить меня!

– Правдоподобно, – хмыкнул Денис. – Но как—то все вычурно, что ли? Кудряво…

Виктор закурил, задумчиво посмотрел на язычок пламени и зачем—то сдул его с зажигалки.

– Завтра я должен сесть на поезд, – сказал он. – Если я не смогу сделать этого, ты получишь все, чем я не смог воспользоваться, потому что не хватило у меня духа. Вот квитанция от камеры хранения, вот ключ. В ней находятся пятьдесят шесть кассет с записью телефонных разговоров. Я не прошу тебя развязывать войну, ты на это все равно не способен… Просто оставь кассеты на крыльце прокуратуры, и все! Все!!! Я устал думать об этом, устал думать об одном и том же. Я спился, стал истеричным. Страх заставил бежать меня из любимой страны. Согласись, что все мы измотаны. Зачем мне все это?! Для чего? Мне этого не нужно…

– Черт возьми, кто же я на самом деле?! Разве просил я о жизни в этом мире?! Зачем?.. – в тон ему выкрикнул Денис.

Виктор вздрогнул и посмотрел на него.

– Очень смешно… Ты издеваешься? – хмуро поинтересовался он у собеседника.

– Конечно, нет. Ведь ты сам хотел сказать это.

– Я не хотел этого говорить…

– Виктор, послушай меня, – перебил его Денис. – Так ли важно от кого ты бежишь? Вопрос в том, сбежишь ли? А по какому поводу случилось бегство – совершенно неважно. Бегут от страха, ненависти, любви, дружбы. Бегут от самого себя, от армии, от работы, безделья, смерти и глупых слов. Кто—то бежит от войны, а кто—то рвется на войну. Не так важно, куда бежать. Как бежать, вот что имеет значение. А мы с тобой постараемся уйти тихо и незаметно. Хотя лично я хотел бы уйти красиво.

Когда Виктор ушел, Денис сел за кухонный стол и задумался. Но через мгновение от мыслей его отвлек телефонный звонок. Денис поморщился, сейчас ему не хотелось разговаривать ни с друзьями, ни с посторонними.

– А ты решительный человек, Корольков, – произнес жесткий голос в телефонной трубке. – Надумал, значит, тихушник? Но мы все знаем, так что напрасно ты конспирацию развел. Идиотика этого тоже предупреди, как умеешь. Ты ведь умеешь предупреждать, Корольков? Умеешь запугивать?..

– Кто это? – сдерживая дыхание, спросил Денис.

– Юродствуй, Корольков, юродствуй. Тебе это идет. На паперть пойдешь вместе с теткой! Милостыню будете просить! До бомжатника вас опустим, суки…

Денис бросил на рычаг трубку и, выключив в прихожей свет, стал вглядываться через дверной «глазок» в полумрак лестничной площадки. Что—то там происходило, словно в темноте шевелилось огромное, бесформенное существо, прозрачное, искажающее вокруг себя пространство.

– Он что—то говорил о выделениях страха, – полубезумно прошептал Денис. – Это же сам страх, господин наш. Боже правый, значит, все правда?!

Он почувствовал, как обретает ту степень сумасбродства, какой был болен Виктор. Словно по произволу темного кудесника окружающий мир сбросил наконец покров привычных вещей. И зашевелились во тьме ожившие чудовища, заклацали клыками, вновь обретая вес и плоть.

– Этого не может быть, – твердо сказал Денис. – Просто у меня немного расшалились нервы.

Он с трудом оторвался от дверного «глазка», снова снял телефонную трубку и несколько секунд слушал гудок. Перед его мысленным взором медленно вырастал огромный город.

– Утро вечера мудреней, – прошептал он, глядя на свое отражение в зеркале. – Му—дре—ней. Мудреней…

Утром звонили еще два раза. Денис успевал перехватить у тетки трубку, но позже понял, что она все равно узнает правду. И перерезал в коридоре телефонный провод. А когда уже собирался уйти к Виктору, обнаружил на входной двери плотный лист бумаги с корявыми строчками:

«Корольков, прекращай заниматься ерундой. Возвращайся на завод и начинай вести здоровый образ жизни. Мы поможем тебе. Твое государство тебя любит, а как иммигрант и переселенец ты никому не нужен. Изумрудная республика – обман для доверчивых и глупых жителей других стран. Обманут и ты. Имеются достоверные данные, что средний срок жизни сбежавших в Изумрудную республику составляет четыре года, далее следует летальный исход. Это не пропаганда. Верь нам, Корольков, это чистая правда. Остановись, рассуди здраво, ты же умный человек. Твое государство предоставило тебе неограниченные возможности для обогащения и развития личности. У нас существует несколько систем обучения. Наши люди – талантливы. Они, действительно, котируются во всем мире. Но только, как НАШИ люди. Думай, Корольков. Думай, прежде чем совершить непоправимую ошибку – сбежать, в так называемую, Изумрудную республику. Запомни хорошенько: твоя Родина реальна, твоя Родина наполнена смыслом глобальных преобразований, твоя Родина тебя любит, твоя Родина – это мир будущего. Здесь твои истоки, родословная, великие традиции. За эту землю твои предки проливали кровь. Они покоятся в этой земле. А там ты – никто. Там тебя нет и быть не может. Там ты – продажный Королькофф. Слабый, Богом забытый человечишко с вечно урчащим от голода животом и пустыми карманами. Там ты – прилично одетый бродяга, нищий на чужом празднике жизни, сантехник с академическим образованием, посмешище для вчерашних…»

– К черту вас! – Денис разорвал прокламацию в клочья, а обрывки спрятал в карман.

«Интересно, – думал он, – Виктору эти художества тоже подбросили?»

Но во дворе ему на мгновение стало страшно. Дядя его, царство ему небесное, был автолюбителем. После его кончины, тетка продала машину, живущему в их же доме некоему политическому деятелю Анатолию Васильевичу Сомутяйкину. И сейчас этот самый Сомутяйкин в страшном расстройстве метался перед искореженной, искалеченной своей машиной. Судя по всему, ее сначала вытащили из железного, теперь порезанного на части гаража, после чего раздавили строительным катком.

– Это происки политических врагов! – выкрикнул Анатолий Васильевич, увидев Дениса.

Тот пожал плечами, наблюдая за его лихорадочными телодвижениями. Подумал только, что еще два—три выпада «политических врагов» и кое—кому точно придется идти на паперть.

Виктор жил неподалеку. К двери его квартиры была приклеена точно такая же записка с корявыми строчками. Денис решил, что для впечатлительного компаньона этот пасквиль станет не самой лучшей новостью, смял записку и убрал ее в другой карман куртки. Нажал на кнопку дверного звонка, но никто не отозвался – в квартире царила мертвая тишина.

– Ладно, ладно! – сердито сказал Денис, глядя на дверь. – Виктор, брось эти дурацкие шуточки!

Он постучал в дверь кулаком и услышал далекий, приглушенный звук разбитого стекла.

Дверь медленно приоткрылась. В темном проеме появилось напряженное лицо Виктора.

– Ты один? – сипло спросил он и сглотнул с натугой.

– Убил, наконец, кого—то? – усмехнулся Денис.

– Я серьезно. Ты один?

– Конечно, один.

Денис зашел в прихожую и увидел, что в одной руке Виктор держит шило, а в другой отбитое бутылочное горлышко, зазубренное, с острыми краями в стеклянной пыли.

– Что это ты задумал?! – голос у Дениса дрогнул.

Он некстати вспомнил, что у хозяина квартиры в последнее время с головой неважно.

– Нервы, понимаешь, на пределе.

– Ты все—таки осторожней. Не дай бог, кого—нибудь покалечишь случайно.

– А ко мне никто не ходит. В гости…

Денис с сомнением посмотрел на него и прошел в комнату. Жил Виктор в однокомнатной квартире. Заполучил ее неведомыми путями, за коммунальные услуги не платил, не прописывался, никого из посторонних к себе не впускал. Наверняка и соседи смутно представляли, что за человек живет за стенкой. Не было у него ни телефона, ни телевизора, только злополучная старенькая магнитола.

– Слушай, у тебя магнитофон—то хоть работает. На чем ты записи делал?

– Какие записи? – Виктор посмотрел на него с параноидальной подозрительностью. – О чем это ты?

– Хорош прикидываться! Я говорю о тех самых записях…

– Вот ты о чем! – нервно усмехнулся Виктор. – Да я тут, понимаешь, хату одну «обнес»². Вот на видеокамеру все и записывал, – он похлопал себя по карманам. – Пойду, чайник поставлю. А ты располагайся, чувствуй себя как дома.

Беспорядок в комнате был невероятный. Из мебели только кровать, стол и три стула. Везде валялась исписанная бумага и книги.

– Вот уж не думал, что воры столько читают, – хмыкнул Денис. – Что ты пишешь?

– Завещание, – отозвался Виктор из кухни.

– Ничего себе завещание, – Денис потрогал толстую рукопись.

– Гибельные, понимаешь, записки…

– И что в нем в этом завещании? Сожаления?

– Нет! – Виктор прошел к столу, распинывая валявшиеся книги в стороны. Поставил на засаленный стол чайник, стаканы и сахарницу. – Я ни о чем не жалею. Ни—о—чем… Делал только то, что должен был или хотел.

– Только правильные вещи, – кивнул Денис.

– Да. Но я ведь не к этому шел. Судьба, наверно. Я не вор, мне просто жить не на что. Работать я не люблю. Я, вообще, много чего не люблю.

– Да—да, знаю, – кивнул Денис.

– Если бы мне было в чем сожалеть, я бы давно уже отсюда свалил…

В этот момент в дверь позвонили.

– Один момент, – Виктор вышел из комнаты. Чувствовалось, что на кухне он основательно приложился к бутылке.

Денис вытянул из середины рукописи страницу и прочитал густой, буковка к буковке, текст:

«Безумное количество людей. Они хрипели, тарахтели, матерились, ласково поигрывали словами. Безумное количество людей. И незаметно я стал разговаривать с ними. День ото дня я узнавал о них такое, что они пытались скрыть от остальных или основательно подзабыли…»

– Вот ублюдок! – Денис затолкал страницу обратно.

Виктор вернулся в компании с рыжеватым худощавым парнем среднего роста. На мгновение Денису сделалось неуютно под пристальным взглядом желтоватых, навыкате глаз незнакомца.

– Это Андерсен Пол, – радостно объявил Виктор. – Мой лучший друг! Познакомьтесь, ребята… Он занимается слухами. Оказывается, это чистой воды наука, сплошная социология, но в итоге все оборачивается антиутопией. Понимаешь, Денис, оказывается, слухи отражают тот мир, в котором нам не хочется жить.

– Я—я, – надменно подтвердил иностранец.

– Очень интересно, – пробормотал Денис. – Иностранец—провокатор. Симптоматично. Наверняка он их и распускает. Да, шельма рыжая?

Андерсен взял стакан с недопитым чаем, отхлебнул с причмокиванием и закурил. По комнате потянуло водочным перегаром.

– Я могу рассказать тебе о летчике—космонавте, восьмидесятилетнем старике, – безо всякого акцента сказал он. – Этому человеку предложили лететь в космос. О чем это говорит? Был ли человек на орбите или это всего лишь большая, пока что непонятная нам игра, комбинация, блеф?

– Сплетник англоговорящий, – Денис с вызовом посмотрел на иностранца. – Сейчас ты начнешь пичкать меня байками?

– Вовсе нет. Выслушав этого человека, я сопоставил имеющиеся у нас факты: наличие спутниковой связи и телевидения, систем противоракетной обороны, статьи в «желтой» прессе о попытках совокупления в невесомости. Вероятней всего, старик лгал, как это говорится, набивал себе цену. Но я могу рассказать десятки подобных историй, я могу выложить перед тобой сотни слухов, похожих на реальность… На самом деле слухи – это сложная взаимосвязанная система. Слухами и различными сплетнями я занимаюсь с детства. Это своего рода даже правдивый и более чем возможный мир. Но он перевернут с ног на голову. И это очень опасный мир, пожирающий неподготовленного человека. Потому что он открывает просто—таки фантастические возможности.

– Складно. Но как бы ни о чем… А об Изумрудной республике что говорят?

– О ней слухов нет. Потому что Республика – это реальность, а не вымысел. Кое—что поговаривают о дороге на Тверь. Но все остальное, и самолет, и удаленность во времени, и тысячи, казалось бы, фантастических деталей – правда… Друзья, я принес вам билеты. Билеты в будущее. Не побоюсь этого слова! Но это не просто билеты, друзья мои…

И в этот миг Денис почувствовал, что все задуманное ними сбудется.

А сплетник—американец тем временем нес околесицу, разводил мутную водицу говорильни, пытаясь найти в ней и смысл, и надобность происходящего с ним.

– Беги, пока осень не сменилась безрассудством весны и ужасами лета, – твердил он. – Беги до начала зимы. Все нужно делать вовремя, а не иначе… Но вы еще вспомните мои слова, потому что клоны погубят нас! Они, как гамельнские крысоловы заманят нас в страну мертвых! Я это уже вижу. Бесконечные вереницы непричастных к новому порядку, миллионы… Нет, миллиарды жертв!.. Великое приношение душ и проклятой плоти!..

– Последняя пьянка! – тем временем драл глотку Виктор, расплескивая вино из стакана. Пальцы у него были мокрые и липкие, и он все время хватал Дениса за руку и с безумной силой сжимал его запястье. – Понимаешь ты это или нет?!

– Уйдет и этот год, – бормотал Андерсен, – и мы забудем всех кто жил и не жил. А что дальше? Что?!

И еще американец кричал: «Мерзкий старик убивает людей! Убивает людей!!!»

За окном летела непроглядная, дождливая, холодная ночь. Временами казалось, что поезд преодолевает не будничное отечественное пространство, а проносится сквозь чуждые, непостижимые миры. На слепое окно с мутной, отраженной в стекле обстановкой, налипали слезы дождя и, повисев мгновение, срывались вниз стремительными ручейками.

Шел двенадцатый час ночи. Денис сидел на нижней полке, поставив локти на стол и обхватив руками кудлатую голову. В окно он не смотрел и не читал раскрытый журнал. Он мучился с похмелья.

На верхней полке осторожно возился сосед по купе, этакий представитель интеллигенции лет сорока. Был он в круглых очках без оправы и был он до полусмерти напуган их вечерним пьяным дебошем.

– Вы знаете, окно все—таки лучше прикрыть, – осторожно посоветовал он Денису. – Мало ли что может случиться. Времена неспокойные, шутки ради могут и выстрелить в освещенное окно.

Денис попытался нашарить над головой штору, но его рука обессилено упала обратно на стол.

– Выживем, – пробормотал он, роняя голову на локоть.

Попутчик его с минуту раскачивал в воздухе ногами, загребая одной другую, почесывался и бессмысленно глазел на Дениса.

– Меня зовут Игорем Петровичем, – наконец, сказал он.

– Рад, – Денис приподнял голову и посмотрел на него полуобморочными глазами. – А где мой товарищ?

– Виктор? То есть, этот молодой человек? – поправился Игорь Петрович. – Примерно с восьми до десяти вечера он не появлялся. Затем пришел и предложил мне вот эти часы по очень сходной цене… Терять я не стал.

Он протянул Денису японские часы с автоматическим подзаводом и массивным браслетом из того же металла желтого цвета. На нем была выгравирована какая—то надпись то ли на армянском, то ли на грузинском языке.

– Ворюга, – со злобой пробурчал Денис, возвращая часы их новому владельцу. – Спрячь и в поезде никому не показывай. По—армянски читать умеешь?

– Мне кажется, это не армянский, а иврит, – сказал Игорь Петрович. – Ваш друг еврей?

– Он похож на еврея? – усмехнулся Денис

– Честно говоря, евреи похожи на всех, – пробормотал попутчик и тотчас поправился: – Надеюсь, я не позволил себе лишнее?..

Игорь Петрович натянул тренировочные штаны и спрыгнул вниз. Было в его прыжке что—то кошачье. Денис сидел, закрыв глаза ладонью, и слушал, как он чем—то позвякивает, со звоном расставляет посуду. По купе медленно растекался запах дешевого коньяка.

– За знакомство! – наконец, провозгласил Игорь Петрович.

Денис открыл глаза и увидел, что столик ломится от закусок, а бутылка коньяка на стыках медленно пододвигается к банке тушеной свинины. Он судорожно сглотнул и взял наполненную до краев рюмку.

– Здоровья ради…

– Вы знаете, Денис. Вы закусывайте, не стесняйтесь!.. У меня теща еврейка. Мощная такая, знаете ли, старуха. Глаза черные, волосы в мелкое кольцо, крашенные. Языка не знает совершенно, ни иврита, ни идиша. Но ведет себя, как еврейка, вот ведь что самое поразительное!

– А супруга твоя как? – Денис с одобрением поглядывал на бутылку.

– Жена – золотой человек, – с воодушевлением сказал Игорь Петрович, наливая еще по одной. – Она совсем не похожа на мать. Русая, сероглазая. На русскую она похожа больше, чем я на…

– Точно, – поморщившись от выпитого, кивнул Денис. – Ты сам—то часом не из жидовинов будешь? Скажу сразу, мне все равно, хоть конголезец, лишь бы человек был хороший. А то, что тещу свою недолюбливаешь, так это нормально… Правильно! Как он говорил? Зима, что ли, накатит и укроет все постоянством двух красок?..

– Вы любите стихи?

Денис почувствовал, что снова опьянел.

– Слушай, Игорек, ты мне выкать прекращай! Я, может, сам интеллигент в седьмом колене, но я этого не люблю! Мы же с тобой братья по оружию! Однополчане в царстве единоутробной войны! Завтра стрелять друг в друга будем! Из—за угла… И я сброшу на твой город двадцать тонн мин!

Они почеканились, зачем—то выкрикнули во всю глотку: «На брудершафт!», хотя лобызаться не собирались даже по—русскому обычаю, и выпили.

– А там кто спит? – спросил Денис, показывая растопыренными пальцами на верхнюю полку.

– Я не знаю, – Игорь Петрович помотал головой. – Какой—то армейский офицер. Капитан, кажется. Я с ним не знаком.

– Я тоже… Эй, кэп! – заорал Денис. – Кэп, вставай, выпей с нами!

– Перестаньте, Денис, – залопотал Игорь Петрович, но сам потянулся за бутылкой.

– Ты мне это прекращай! – угрожающе сверкнул глазами Денис. – Ты меня во все это втянул, сволочь! Ворюга!!!

– Денис, что с вами? Вот выпейте, и сразу станет легче, – умиротворяющее забормотал попутчик.

– Ох, Игорек, прости ты меня, дурака пьяного, – Денис пришел в себя. – Посплю я немного…

Он завалился на бок и мгновенно заснул. Голова у него свесилась на бок, а лицо налилось малиновой кровью. Игорь Петрович пристально всмотрелся в потемневшее лицо собутыльника. Без интереса, как воду, выпил рюмку коньяка и встал. Бесшумно вытащил из—под стола сумки Дениса и Виктора. Еще раз пристально вгляделся в лицо Дениса.

– Щенячий возраст, – презрительно процедил сквозь зубы. – Всегда с ними одно и тоже. – Женщин ставить на колени собираются, города нарекать своими именами, мосты взрывать. А пить толком не умеют.

На верхней полке принялся возиться армейский капитан:

– Все—таки я подам на вас рапорт за систематическое пьянство при исполнении, – он тоже по—кошачьи спрыгнул на пол, приподнял голову Дениса и подложил под нее подушку.

Игорь Петрович, не обращая на него внимания, продолжал перетряхивать сумки попутчиков. «Капитан» выглянул в окно, после чего запер дверь.

– Этот не похож на домушника, – сказал он.

– Нет, этот, судя по информации, честный парень, пролетарий.

– Какого черта они бегут из страны?! Чего им не хватает? Работай, учись, спекулируй, наконец!

– Бегут, негодяи, – сквозь зубы процедил Игорь Петрович. – Ничем их не остановишь. – Он вытащил из сумки Дениса пачку рекламных проспектов и бросил их на стол. – На слово верят. Подумать только, до сих пор верят на слово, не любят евреев, много пьют и мало закусывают. Похоже, это уже не изменить. Менталитет…

Он вытряхнул из сумки содержимое и вытащил из кучи барахла квитанцию на кассеты с компроматом.

– Нашел!

– Ну, слава богу, – с облегчением выдохнул его напарник. – Давай, убираться отсюда.

А Денису в это время приснилось спьяну то же самое, что изредка чудилось нервной и до крайности впечатлительной бабенке Вере Павловне Лопухиной—Кирсановой из бессмертного эпоса «Что делать?»

Снились ему какие—то широкие мраморные лестницы, уходящие в поднебесье, и велеречивые, блондинистые дамочки, похожие на продажных женщин, и горбоносые мужики с надвинутыми на глаза лакированными козырьками капитанских фуражек. Одним словом, бред привиделся. То ли греческий коньяк подействовал, и снились его непосредственные производители, то ли бесконечная говорильня о евреях не в то горло пошла.