Создание Воскресенского храма в Рабате тесно связано с деятельностью Французского Иностранного легиона и службой в его рядах русских военных-эмигрантов. Французский иностранный легион был создан 9 марта 1831 г. для колонизации Алжира. Король Луи-Филипп смог получить нужные войска и заодно сократить в стране численность «нежелательных» слоев населения. Французское правительство нуждалось в регулярном пополнении Иностранного легиона за счет людей, имевших военный опыт, но без средств к существованию. Не успела русская эскадра с войсками генерала Врангеля войти в Константинополь и стать на якорь в бухте Мод, на кораблях появились вербовщики в легион. Для многих русских офицеров служба в Иностранном легионе становилась альтернативой голодной смерти или самоубийству^[33].

В. Е. Колупаев (игумен Ростислав), ставший в 1997 г. настоятелем Воскресенского храма в Рабате и тщательно изучивший приходской архив, отмечает:

Среди писем, поступавших на имя настоятеля, имеется свидетельство, которое иллюстрирует отношение одного из русских корреспондентов к Иностранному легиону По его мнению, только самое тяжелое состояние могло подтолкнуть на согласие служить в этом воинском формировании^[34].

Исследователь цитирует интересный документ из приходского архива русской церкви в Рабате, свидетельствующий о том, что православное руководство прилагало все усилия для организации капелланской службы в Иностранном легионе среди своих соотечественников. В письме на бланке Епархиального управления православных русских церквей в Европе, со ссылкой на сведения, полученные от иером. Варсонофия, сообщалось:

Французская власть принципиально согласна назначить военного священника для православных на всю Северную Африку. Священник должен быть французским гражданином. Оклад будет 3 000 франков в месяц, с пребыванием в Сиди-Бель-Аббесе^[35].

Интересно, что современный 1-й Кавалерийский полк легиона был создан в 1921 г. на основе кавалерии разбитой армии Врангеля. Русские солдаты и офицеры стали наиболее дисциплинированной и боеспособной частью французских формирований. В период 1925–1927 гг. русским пришлось вести боевые действия с рифянами, кабилами, туарегами, друзами и другими восставшими племенами. Пятеро наших соотечественников дослужились до генеральских чинов: Пешков (старший брат Якова Свердлова и приемный сын Максима Горького), Нольде, Фавицкий, Румянцев и Андоленко^[36].

Русские солдаты и офицеры, участвовавшие в войнах по замирению Марокко, стали первыми членами русской общины в этой стране^[37]. Об этом пишет в своих мемуарах и митрополит Евлогий (Георгиевский):

Приход в Марокко возник в 1925 г. под влиянием потребности в церковной жизни русских, рассеянных в Африке. Потребность эта была особенно настоятельна среди служащих в Иностранном легионе…^[38]

Когда в 1932 г. состоялось освящение церкви в Рабате, то «приезд митр. Евлогия в Марокко и возглавление им торжества православия в г. Рабате имели огромное значение. Русские почувствовали себя объединенной семьей чад Православной Русской Матери Церкви»^[39]. Вот как сам митрополит описывал это событие:

Храм, созданный общими усилиями марокканской эмиграции, сделался в те дни центром всей русской жизни. Легионеры выпросили разрешение у начальства, и пришли на торжество со своей музыкальной командой. Я имел возможность побеседовать с ними и узнать подробности их жизни…^[40]

Не менее занимательна история появления второй русской церкви в Марокко. Документальные записи тех лет говорят: «В 1929 г. по ходатайству отца Варсонофия Правление фосфатных копей в г. Курибге устроило деревянный храм, который и был освящен… во имя Живоначальной Троицы». Первый священник, иеромонах Авраамий (Терешкевич), был принят на работу в заводское управление, так как сами прихожане были не в силах содержать настоятеля^[41].

Игумен Митрофан оставил такое описание:

Храм наш… вмещает до 150 человек, деревянный на каменном фундаменте; пол мозаичный, крыша железная; звонница с двумя колоколами и над нею большой голубой купол со звездами и восьмиконечным крестом. Внутри просторно, светло, чисто; прекрасно исполнена иконопись.

Дальнейшая судьба храма печальна: «По причине выезда всех русских из Куригбы храм… был закрыт»^[42].

Священники таких приходов подчас находились в бедственном положении:

Однажды митрополит Евлогий, рассматривая смету одного заводского прихода, заметил, что это не сумма, а сума нищего странника^[43].

Русские люди, прибывающие в эту часть африканского континента, постепенно налаживали свою жизнь и быт, обзаводились семьями, в которых подрастали дети. Церковное руководство в эмиграции прибегло к оригинальной форме обучения:

По желанию родителей дети обучались Закону Божьему по переписке с Богословским институтом в Париже, так учились в Кенитре дети Шидловских и в Касабланке дети Соколовых^[44].

Египет

Первую волну русских беженцев принял и Египет.

Перед революцией 1917 г. между Российской империей и Египтом сложились разнообразные и тесные связи – дипломатические, торговые, научно-технические, культурные. В стране жили «около 4 тысяч русских, судя по переписи 1917 г.»^[45]

Переезд в Александрию больных и раненых Добровольческой Армии генерала А. И. Деникина и его преемника барона П. Н. Врангеля, а также части примкнувших к ним беженцев был одним из многочисленных этапов того глобального полуторамиллионного исхода русских с родной земли, который произошел после революции и гражданской войны и не имел аналогий в истории^[46],

– отмечают исследователи.

Существуют документальные свидетельства о том, как происходило прибытие эмигрантов из России в 1920 г. в порт Александрии. Все это было подробно описано непосредственными участниками по просьбе русского Дипломатического Агентства. На основе этих отчетов можно ясно себе представить, как происходила эвакуация сторонников белого движения из Крыма.

Русские беженцы прибыли в Египет на 5-ти пароходах: «Импайр», «Глоучестер Касл», «Гэлмгорн Касл», «Саратов», «Барон Бек»… эвакуацией белых занимались в основном англичане… всего русских беженцев прибыло в Египет около 4400 человек^[47].

К маю 1922 г. английское командование ликвидировало этот последний лагерь в Египте. Все желающие смогли уехать в славянские страны (Болгарию и Сербию) за счет англичан. Однако некоторые наши соотечественники пожелали остаться в Египте.

В основном это были люди, уже нашедшие для себя работу в этой стране и объединившиеся теперь вокруг Русского Дипломатического Агентства.

Исследователи отмечают, что за прошедшие два с небольшим года здесь сложился образ и порядок жизни, ставший впоследствии традиционным для русских изгнанников. Именно здесь были основаны различные организации: школы, церкви, небольшие магазины, всевозможные мастерские, духовой оркестр, театр^[48].

Интересно, что властные российские структуры, сложившиеся в Египте до 1917 г., еще некоторое время продолжали действовать и оказывать помощь русским эмигрантам. Это, в первую очередь, Генеральное консульство России в Египте, а также широкая сеть русских консульств и консульских представителей.

Как и многие царские дипломаты, не принявшие этой революции, чиновники Русских представительств в Египте стали финансироваться местными властями… Англо-египетское правительство в течение шести лет с 1917 по 1923 г. выплачивало ежемесячно зарплату русским чиновникам, а также суммы, необходимые для продолжения работы консульств^[49].

Ситуация изменилась после предоставления Египту формальной независимости в феврале 1922 г. С этого момента Англия демонстрировала политику полного невмешательства во внутренние дела страны. Это привело к коренным изменениям в положении русских беженцев. Дело в том, что Россия со времен Екатерины II имела в Египте особые права – так называемые капитуляции. Русские воспринимались в Египте как «наиболее благоприятствуемая нация» и имели важные привилегии: освобождение от налогов, гарантию неприкосновенности собственности, неподсудность местным судам и пр.^[50]

6 сентября 1923 г. новое национальное правительство Египта приняло решение о непризнании этих российских консульских учреждений, о прекращении денежных выплат чиновникам. Более того – русские были лишены капитуляционных прав.

Таким образом, русские оказались в Египте в положении самых бесправных „неприкасаемых“, в ситуации самой оскорбительной, в которой никогда не оказывались представители христианских держав в мусульманской стране…^[51]

На практике это означало, что они теперь попадали под надзор квартальных шейхов, стали подсудными местным трибуналам и в случае задержания должны были содержаться в местных тюрьмах.

Утрата капитуляционных прав повлекла за собой и другое важное следствие, непосредственно касающееся религиозной жизни русской эмиграции. До приезда большей части беженцев церковными приходами служили специально отведенные для этого комнаты в российских Дипломатических представительствах – в Каире, Александрии. С их потерей проблема помещений для устройства церквей стала трудноразрешимой. Таким образом, к 1923 г. перестали существовать церкви при лагерях и консульствах, оставались действующими только церкви, устроенные русскими врачами при госпиталях и поликлиниках. Так, 1 июня 1920 г. на займ, предоставленный русским Дипломатическим агентством, в Каире была открыта независимая «Поликлиника русских врачей-специа-листов»^[52]. Она стала одной из организаций, вокруг которых объединялись русские эмигранты, особенно после ликвидации Дипломатической миссии. В большой комнате при поликлинике была устроена церковь, где службы велись с 1920 г.

В качестве специфических моментов жизни русской православной эмиграции в Египте можно назвать следующие: существование давних русско-египетских отношений, работа русских дипломатических представителей, капитуляционные привилегии. Все это помогло нашим соотечественникам в первые годы адаптироваться к жизни в Египте. После прекращения деятельности русских представительств и отмены капитуляционных прав в 1923 г. в стране осталось не более одной тысячи человек^[53].

Архиерейский Синод регулярно рассматривал донесения от священнослужителей из Египта. Уже в конце 1922 года в донесении исполнявшего пастырские обязанности для русских беженцев в Александрии священника Волковского сообщалось:

Прибыл из Египта вместе с другими беженцами в Болгарию, где получил болгарский приход, в Египте же осталось русских беженцев до 800 человек, которые находятся в Каире и Александрии. В Каире Богослужение совершается в помещении русской поликлиники протоиереем Семеном Неделько, а в г. Александрии богослужение совершается в помещении русского консульства священником Ипполитом Шешловым^[54].

Упоминание об одном из крупнейших городов Египта, Александрии, встречается в Журналах заседаний Архиерейского Синода и позднее. В июле 1927 года Настоятель русской православной церкви в Александрии священник Ипполит Шишлов доложил о воспрещении Александрийской Патриархией поминать русское священноначалие. Председатель Архиерейского Синода предписал священнику Шишлову служить, согласно указанию Александрийской Патриархии. Синод подтвердил данное Председателем указание, разъяснив:

…На Востоке принят обычай поминать за богослужением только самого главного предстоятеля Церкви, каковым в Александрии является Александрийский Патриарх^[55].

А примерно через год, в апреле 1928 года, тот же священник И. Шишлов просил освободить его от должности, ввиду несогласий с прихожанами, заявившими ему недовольство из-за отказа служить панихиду по самоубийце. Председатель Архиерейского Синода отправил священнику Шишлову письмо с предложением остаться. Переписка была передана епископу Гермогену, Управляющему русскими православными общинами в Греции и Египте^[56].

В вопросах церковного управления Архиерейский Синод, как и всегда, был верен соблюдению канонических правил. К примеру, настоятель русской православной церкви в Каире прот. Симеон Неделько испрашивал благословение у Синода о разрешении ему совершать для русских беженцев требы, подлежащие законной регистрации. Митр. Антоний ходатайствовал перед Патриархом Александрийским о разрешении данного вопроса^[57].

Турция

Благодаря своему географическому положению первоначальным прибежищем русских эмигрантов стала также Турция (столица – Константинополь, после 1930 г. переименованный в Стамбул).

В ноябре 1920 г. вместе с армией генерала П. Н. Врангеля и гражданскими беженцами в Константинополь прибыло возглавляемое митрополитом Киевским и Галицким Антонием (Храповицким) Временное Высшее Церковное управление (ВВЦУ) Юга России, члены которого разместились на подворьях русских афонских обителей^[58].

Решение о продолжении деятельности уже за границей ВВЦУ приняло 19 ноября на состоявшемся в константинопольском порту, на пароходе «Великий князь Александр Михайлович», первом своем заседании за пределами России. В нем участвовали митрополиты Антоний (Храповицкий), Платон (Рождественский), архиепископ Феофан (Быстров) и епископ Вениамин (Федченков). Высшее Церковное управление информировало Вселенскую Патриархию о своей деятельности в течение всего периода пребывания в Константинополе^[59]. 12 мая 1921 г. состоялось последнее заседание ВРЦУЗ в Константинополе, и в том же месяце оно переехало в г. Сремски Карловцы (Королевство сербов, хорватов и словенцев)^[60].

Существовала регулярная переписка с Синодом архиепископа Кишеневского и Хотинского Анастасия, Управляющего русскими православными общинами Константинопольского округа, по общецерковным вопросам и о положении русской Церкви в Константинополе^[61]. Председательствующим Епископского Совета Константинопольского округа был протоиерея М. Васильев. В числе рассматриваемых дел регулярно встречаются его рапорты с представлением журналов заседания названного Епископского Совета. На эти донесения следовало решение:

Журналы заседаний Епископского Совета при Управляющем русскими православными общинами Константинопольского округа, как требующие особых распоряжений Высшей Церковной власти, приняв к сведению, приобщить к делу…^[62]

Рассматривался, в частности, вопрос об имуществе Свято-Владимирского Братства в Константинополе.

В октябре 1924 года Начальник Русского Пастырско-Богословского училища в Болгарии епископ Царицынский Дамиан писал:

Согласно Указу Архиерейского Синода от 15/28 ноября истекшего года за № 493 об имуществе Св. Владимирского Братства в Константинополе, я дал полномочие частное эконому Братства Дмитрию Григорьевичу Обижаеву принять все дела Братства от председателя протоиерея Михаила Васильева и доложить обо всем мне. Формального полномочия не мог послать, так как в Турецком Консульстве в Пловдиве за такие полномочия взимаются очень высокие пошлины, для меня непосильные. Сам я могу поехать только летом; уполномоченного могу послать не ранее как через месяц. В виду этого обстоятельства усердно прошу Архиерейский Синод сделать предписание протоиерею Михаилу Васильеву сдать все дела канцелярские (секретарь Забелин, вероятно, выехал во Францию) и все имущество Братское, лично принадлежащее мне, Д. Г. Обижаеву, как эконому. Ему единолично доверяю управлять домом впредь до приезда моего уполномоченного. К сему имею честь присовокупить, что протоиерей Васильев все делал по распоряжению Архиепископа Анастасия, которого в Константинополе нет; а за отъездом протоиерея Васильева не останется никаких средств привести братские дела в порядок. Ввиду последнего обстоятельства, прошу Синод не разрешать ему, с. Васильеву, выезда из Константинополя до окончательной сдачи всех дел, мною порученных^[63].

В свою очередь Архиерейский Синод предложил Председательствующему Епископского Совета при Управляющем русскими православными общинами Константинопольского округа прот. М. Васильеву, согласно указанию епископа Дамиана, сдать эконому Св. Владимирского Братства Д. Г. Обижаеву все дела Братства и все имущество, как братское, так и личное епископа Дамиана, а также управление братским домом^[64].

В связи с жалобой епископа Дамиана Архиерейский Синод от 20 марта – 2 апреля потребовал от прот. М. Васильева дать свои объяснения. В рапорте от 7/20 июня священник прояснил ситуацию по вопросу о передаче имущества Св. Владимирского Братства эконому названного братства Д. Г. Обижаеву^[65].

В декабре 1925 года прот. М. Васильев писал: