Глава девятая
Москва – Будапешт – Тель-Авив

В аэропорту Шереметьево дети были мрачны и неразговорчивы. Давид старался выглядеть бодрячком, подтрунивал над ними, хотя сердце ныло: может, не увидимся больше? Светлана тоже держалась, хотя слезы душили и ее. И вот, обняли, поцеловали детей, взрослых уже ребят, но выглядевших сейчас так жалко, так одиноко, что на минуту захотелось бросить все и…

Пограничник показал жестом: проходите, не задерживайте остальных! Еще несколько шагов, обернулись, помахали детям руками и скрылись за углом.

Все! Прощай, Союз! Они были уже за его границей!

Еще в консульстве выяснилось, что из трех самолетов, подготовленных к перелету Москва – Будапешт – Тель-Авив, полетит один, да и тот заполненный наполовину. Народ струхнул. На войну ехать было страшновато.

В самолете было буднично, обычный рейс, деловая обстановка, но внутри, в себе Давид чувствовал полное опустошение: не хотелось говорить, думать и анализировать.

Что нас ждет? Отрезана дорога назад, вот мы со Светой, да еще четыре сумки с барахлом. Это весь мой мир на сегодня! Вокруг сидят чужие люди, странные, строгие лица, даже дети малые сидят притихшие, словно понимая: рубеж пройден! Впереди – полная неизвестность.

В Будапеште их провезли по заснеженному городу на перевалочную базу, разместили в каких-то то ли казармах, то ли общежитии, накормили в столовой, а там оказалось, что народу едет уйма и даже мест за столами недоставало, и пришлось обедать в два захода.

Потом на ночь разместили по комнатам, и пришлось ночевать с какой-то парой из Харькова, которые всю ночь не спали и бурчали: заели клопы! Комната была пустой, лишь две кровати, давно не беленые стены да покосившийся шкаф. Давид тоже не мог заснуть: черт возьми, куда меня занесло? Эмигрант! Малая кроха в огромной массе копошащихся, ищущих свое место людей с отрезанным прошлым и непонятным будущим!

Вечером следующего дня всех рассадили по автобусам и повезли в аэропорт. Спереди и сзади колонны ехали вооруженные охранники, то ли венгерские, то ли израильские.

Но вот на взлетном поле, при подходе к самолету, у Давида перехватило горло! Огромный Боинг со звездами Давида на плоскостях и два ряда израильских солдат в касках, военной форме, с короткими автоматами Узи на груди встречали его, только его!

Ощущение, что он выделился из толпы, и это его приветственно встречает, охраняя от врагов, такой эскорт, враз переменили настроение, и впервые за последнее время, наверное, за годы, он вдруг почувствовал чью-то мощь за своей спиной, как будто новая, неведомая раньше, сила мягко обхватила его в объятия и дала понять: спокойно, парень, я тебя никому не позволю обидеть, здесь свои!

В Боинге стало еще спокойнее, люди раскованно стали переговариваться, знакомиться, а обильный обед с вином закрепил и повысил тонус.

– Главное, – говорил Светлане захмелевший муж, – это чтобы нас иракцы не сбили до Израиля! Посмотреть бы, что это за страна, а там – хрен с ним, пусть сбивают!

Подлетели к Тель-Авиву ночью. Внезапно в заоконной черноте появилась масса разноцветных огоньков: желтые, белые, голубоватые. Затем, по мере приближения, они стали приобретать фор-мы: вот это улицы с двумя рядами фонарей, а это – дома со светящимися окнами, а там – площади, залитые светом…

Странно, идет война, а тут – никакой светомаскировки! Чудеса! Сердце заколотилось сильнее: вот оно! Долетели до земли обетованной! Получилось!

Мягко ударились шины самолета о бетон, и вдруг – аплодисменты! Евреи ударили в ладоши! В груди разливалось ощущение счастья: добрался я до земли предков! Здесь, именно здесь, и двадцать, и тридцать веков назад жили, дышали, ходили по этой вот самой земле мои пра-пра-пра-пра-родители, здесь они дрались за эту землю, здесь умирали, отсюда их разогнали по всему миру, аж до самой Сибири! Где она сейчас, эта Сибирь? Далеко-далеко…

В здание аэропорта имени Бен-Гуриона зашли в час ночи и ахнули: огромное здание, сверкающее огнями, полное народу – и никакой паники: все буднично и спокойно. Завели в помещение, рассадили по местам и только тут прибывшие обнаружили, что в углу стоит девушка-солдатка, а вокруг нее – множество коробок с противогазами.

Началось оформление документов. Теудат-оле – удостоверение нового репатрианта, гражданина государства Израиль был первым документом в новой стране, на исторической Родине.

Выдали деньги на первое время, попросили подойти к девушке в углу, забрать свои противогазы и прослушать инструктаж по их использованию, сказали, что внизу ждет такси, которое отвезет бесплатно в любую точку страны, что предварительно можно один раз бесплатно позвонить в любой город Израиля, пожали руку, поздравив с возвращением на родную землю – и отпустили в свободное плавание: делай что хочешь, иди, куда хочешь, валяй, израильтянин, действуй теперь сам, мы помогли тебе, чем могли! Устраивайся на новом месте, шалом тебе!

Для Давида это была вторая подряд бессонная ночь, но если первая была вызвана ощущением потерянности и одиночества в Будапештском клоповнике, то эта – переполненностью впечатлени-ями и возбуждением: новая страна, за окнами – война, документы, противогазы, а главное, что дальше? Светлана же, обессиленная, спала на стуле, облокотившись на стол, зная, что муж все сделает сам. Он разбудил ее под утро, часов в шесть.

– А что теперь? – спросила она, зевая.

– Пойдем звонить Бэлле в Кармиель, поедем сначала туда, а дальше – увидим.

Бэлла, двоюродная сестра, приехала с двумя детьми в прошлом году и жила в Центре абсорбции. Это она два года тому назад организовала ему вызов, за что он вначале чуть не разорвал ее на куски, крича и вопя:

– Я тебя просил? Какого черта? Я никуда не собираюсь! Какой – такой Израиль?

Но зато потом извинялся и благодарил ее.

Это она показала ему первый в Энске ульпан по изучению иврита, где впервые он увидел живых израильтян, а точнее, израильтянок – преподавательниц, не знавших русского языка, но сумевших дать первые представления о Стране.

Глава десятая
О медитации, аутотренинге и инкарнации

… Второй момент заключался в том, что в той же Белокурихе я проходил сеансы аутотренинга с медитацией у тамошнего зав. отделением, пожилого, поджарого доктора, который был здоров как бык, потому что каждое утро вставал спозаранку и до работы успевал пешком делать до десяти километров каждый божий день! И эти сеансы мне здорово помогли, вероятно, вместе с мумие, разведенным на спирту, такой вывод я сделал тогда.

И помню, что дело доходило то ли до галлюцинаций, то ли до состояний, которым я в те времена не нашел разумного объяснения. Но недавно я достал конспекты лекций этого доктора и вычитал там интересные вещи, очень подходившие к тому, что я увидел в Гурьевском бору!

А в лекциях доктора было много информации по этому вопросу:

«…Медитация базируется на отключении от материального мира и перехода в духовный… Техника медитации основана на повторении про себя своей мантры, что позволяет вступить в контакт с Единым Полем Сознания…

Мантра – это озвученное духовное начало, астральное имя, в частности, особое сочетание звуков… В состоянии медитации совершаются астральные путешествия: можно перемещаться в своем тонком теле, пока грубое тело пребывает в трансе… Можно побывать в прошлом и в будущем, контактировать с прошлыми и будущими цивилизациями, встречаться со своими космическими наставниками. Происходит расширение сознания, постижение и осмысление тайн мудрости древних и раскрытие своей Божественной Духовной Сущности… …Более того, медиумы способны к реинкарнации, то есть, к погружению в предыдущую жизнь. Реинкарнация означает трансмиграцию нематериальной бессмертной души из одного тела в другое. Она не является вечным циклом рождения и смерти. Она может быть остановлена возвышением нашего сознания на духовную платформу вне материальных условий, включающих действенность рождения и смерти…

Медитация – это глубокая концентрация на абстрактных идеях и размышления только о них… При достижении определенной глубины медитации приходит удивительное состояние слияния с чем-либо великим, прозрения огромной истины с ощущением переноса себя в другой мир, другое измерение… При этом все вокруг становится нереальным, странным, и деревья, и лес, и зима, и лето…»

В эту ночь я почти совсем не спал.

Голова просто раскалывалась, никакие анальгетики не помогали, седуксен не давал ни успокаивающего, ни снотворного эффекта. Я решил спастись бабкиным мумие, но, видать, перебрал, отхватив больший, чем надо кусочек смолы. Голову стало просто разносить!

Еще с вечера синоптики грозились гигантскими солнечными протуберанцами, которые адски влияют на магнитные поля Земли, а те, в свою очередь, гробят своими скачками сердечников, инсультников и таких психов, как я!

В общем, я понял, что в постели ловить нечего, день был субботний и на работу идти не надо, а потому решил с рассветом двинуть в свой любимый Гурьевский бор, чтобы на свежем сосновом воздухе поразмышлять о жизни, о своих болячках и малость развеяться после такой тяжкой ночи.

В лесу было просто классно!

Накануне прошел дождь, и воздух был свеж и напоен сосной. Птички своим чириканьем наполняли пространство звуками просыпающейся энергичной и бесконечной жизни. Быстрым шагом я добрался до заветной лавочки, сел и, поскольку головная боль не проходила, а лишь притупилась, стал смотреть вдаль, в сторону горизонта, пытаясь расслабиться и ни о чем не думать.

Легкий туман исходил от реки и, поднимаясь вверх, таял на уровне лесистого утеса, где я видел человека в ауре, а выше растворялся в чистом синем небе, которое подпитывало свою голубизну яркими лучами восходящего солнца. Чтобы унять не проходящую головную боль, закрыв глаза, я стал вспоминать текст аутотренинга, рекомендуемый белокурихинским доктором:

– Я спокоен… я совершенно спокоен… меня ничто не тревожит, не беспокоит, у меня ничего не болит… мне приятно и легко… тепло легкими струями перемещается к кистям рук и ступням ног… Я совершенно спокоен… У меня расслаблены мышцы лица, мышцы глаз, мышцы шеи… Расслаблены плечи, руки, грудь… живот… ноги… Плечи, руки… так, это я уже говорил… Я…плыву… Приятно… Глаза закрыты… Открой глаза… открыть глаза… глаза…

Я открыл глаза.

Передо мной на утесе в легкой дымке стоял человек и смотрел в мою сторону. Его одежда была той же, что и в прошлый раз, но в рассветном воздухе она сверкала и переливалась при ходьбе.

Он пошел ко мне! Он шел прямо, не обходя препятствия вроде камней и бугорков, а как бы пронзая их ногами, шел, плавно покачиваясь в такт мерно поднимающемуся и опускающемуся посоху в правой руке.

Я сидел в оцепенении, схватившись руками за прохладные брусья скамейки. Не дойдя каких-то пяти метров, он остановился. Нас разделяла то ли пелена, то ли прозрачная незримая стена, но я чувствовал, что есть какая-то плотная субстанция на неощутимом рубеже. Я вгляделся в него, и дрожь прошла по моим ногам.

Там стоял я сам!

То же лицо, что уже надоело мне каждое утро, когда при бритье я гляжусь в зеркало, тот же взгляд, короче, копия! Лишь одежда странная: этот плащ до земли, белый длинный платок на голове, ниспадающий до пояса, да посох из полированного дерева со странной витиеватой резьбой по всей длине.

– Ты кто? – спросил я тихо пересохшим вдруг ртом.

– Я – это ты! Разве не видишь? – с усмешкой ответил он.

Глава одиннадцатая
Пробуждение

Настроение было паршивым, работать не хотелось. Виновата, конечно же, была адская жара, привыкнуть к которой было тяжко. Пиво, охлаждаемое в сосудах из пористой глины и хранимое в глубоком подвале, помогало разве что на некоторое время. А потом все возвращалось к тягучим нудным мыслям о суете жизни, недовольстве женой и странным дружелюбно-враждебным отношениям с приятелями.

Сидя на веранде и потягивая пиво из серебряного кубка, Давид лениво наблюдал за происходящим в поле его зрения.