Не обращая на его крики никакого внимания, воины молча принесли его, поставили перед нами. Под конец он исхитрился и до крови укусил за руку одного из воинов, за что справедливо схлопотал подзатыльник и сразу же успокоился.

– Сиили арпуйя, ты бы последил за своим лоллом, этот дурачок мне руку до крови укусил, – сказал разозлившийся воин жрецу, так как знал, что с дурачком разговаривать бессмысленно.

– Не кипятись Аapa⁷¹, вот тебе мазь, помажешь, пройдет все, – Сиили протянул ему какой-то маленький сверток из листьев.

– А вдруг заразу какую занесет, – забеспокоился воин.

– Я же сказал, Аара, не кипятись, бери мазь, помажешь, и все пройдет, – слово в слово, но намного тверже повторил жрец, – а продолжишь квакать, в лягушку превращу, – напоследок пригрозил Сиили.

Воин при этих словах закрыл рот, молча взял сверток и, затравленно оглядываясь на арпуйю, удалился. На этом инцидент был исчерпан.

– Что, серьезно, можешь в лягушку? – усмехаясь спросил я жреца.

– Нет конечно… ты что, дитя малое, в сказки веришь, что ли? – с ухмылкой ответил мне Сиили.

– А чего ж тогда? – я кивнул на удаляющегося воина.

– А это для авторитета, – подняв указательный палец и сделав серьезную физиономию, сказал Сиили.

– И что, верят? – я не мог сдержать улыбку.

– Да-а… темные люди, – разочарованно махнул рукой жрец.

Я повнимательней рассмотрел стоявшего перед нами человека, который все еще трясся как осиновый лист.

– Не бойся ты, парень, тебя никто здесь не обидит, – попытался я успокоить испуганного человека.

– Я не боюсь, – угрюмо ответил он, но его все равно трясло.

– Ну и хорошо, что не боишься. Как тебя звать? – я попытался сделать произнести это как можно дружелюбнее.

– Лолл… Гришка… Григорий, – заикаясь, словно перебивая самого себя, ответил парень.

– Григорий, значит, ну… уже хорошо. Григорий – имя не местное. Откуда ты? Грек, что ли?

– Сам ты грек, – зло ответил он. – Русский я, и имя мое русское! Самое что ни на есть русское!

– А ты, я посмотрю, борзый. А, братан? – ответил ему Ромка. – Ты, походу, чего-то попутал, русский… Или нет?

– Ладно, Ром успокойся, – успокоил я друга, – не видишь, человек вообще не въезжает в обстановку – где он, когда он, кому он…

Вдруг дурачок бухнулся на колени и зарыдал.

– Братки, не губите, Христом богом прошу, не надо, – одной рукой размазывая сопли и слезы по грязному лицу, другой он начал быстро креститься, – я никому не скажу про ваш… – он осекся, не зная, как назвать все окружающее, – про вашу малину никому не расскажу. Я же ваш, я ж русский!!!

– Ну, это хорошо, что ты наш, русский. Только вот незадача: славян здесь еще лет четыреста не будет, а русских и того дольше, – я попытался объяснить несчастному обстановку.

– А ты, армяшка, молчи, – вдруг завизжал он.

– Ты фильтруй базар-то, чмо, – сказал Ромка и встал из-за стола.

Увидев это, вставший было с колен человечек опять бухнулся и, быстро-быстро крестясь, залопотал.

– Простите, Христа ради. Господа хорошие, простите, не со зла я.

Я взглядом остановил Ромку, показав на стул.

– Ара, в натуре, чего ты терпишь этого сморчка? Он вообще попутал, не знает, с кем базар ведет, в натуре, – Ромка обиделся, но сел обратно на место.

– Да успокойся ты, Ром, не видишь, человек совсем запутался, не понимает, что с ним вообще произошло, где он, что и когда…

– Люди добрые, – вдруг снова взвыл Григорий, – да что ж это творится, средь бела дня-то, посреди России-матушки эти армяне нас, русских, притесняют и гнобят!!! Да что ж это такое творится-то! – его вой заглушил громкий ржач Потапова, Полякова и Дена. – Да что же вы ржете, окаянные, как лошади! – наш новый знакомый опять взбеленился – теперь уже на них.

– Смешной ты, вот и ржем, – за всех ответил Потапов, – говорят же тебе: здесь и сейчас нас, русских, всего трое, – Потапов указал на себя, Дена и Польку. – Ну и ты, может быть, хотя по морде особо и не скажешь, – подшутил под конец Потапов.

– Я русский! – заорал Григорий.

– Ладно, ладно, русский так русский, только это тебе здесь не очень поможет, – попытался объяснить Ден.

– Все, Ден, хватит вам над человеком прикалываться, – остановил я словесную перепалку. – Скажи мне, мил человек, какой сейчас год, по-твоему? – спросил я.

Ответ меня поверг в шок, но это сначала… по большому счету, какое мне дело до его времени. Ведь мы здесь и сейчас.

– Почему это «по-моему», это по-всемирному… по григорианскому календарю – две тысячи двадцатый год, конечно.

Я присвистнул.

– Он, походу, с нашего будущего запрыгнул, – сказал Ден.

– Походу… да.

– Григорий, ты успокойся прежде всего. Голодный? – он кивнул. – Ребята, посадите за стол бедолагу.

Его посадили за стол напротив меня. Он стал запихивать в рот все подряд – с жадностью человека, не евшего неделю. Набросившись на еду, Гриша жадно кусал и проглатывал, не разжевывая.

– Оголодал, касатик, – с нежностью и добротой в голосе сказал Сиили.

Все, кто сидел рядом с Григорием, подкладывали ему еды и молча следили, как он поглощает ее. Мусса Кару, отрезав очередной кус мяса, положил перед Григорием. Тот сразу же вцепился в него зубами.

– Это сколько же в него влезает! – удивился клаанин паа.

– Это он впрок наедается, – объяснил Сиили, – когда еще его сердобольные люди вот так за стол посадят. Это я его научил, – гордо признался он.

– Ну молодец, только как бы он не лопнул, – занервничал Поляков.

– Не лопнет, не бойся, – успокоил его Сиили.

– Потом тебе лечить, если что, я пас, – отмазался Галуза.

– Ладно, – согласился Сиили.

В этот момент к Галузе подошел один из его медбратьев и шепнул что-то на ухо. Тот подскочил, потом остановился, наклонился и тоже прошептал мне на ухо:

– Кукконен очнулся.

Я встал из-за стола.

– Все нормально, Ара? – спросил Ден, и все напряженно посмотрели на меня.

– Все хорошо. Вы сидите пока, я скоро вернусь, – успокоил я их. – И смотрите, нашего русского брата не обижайте, – напоследок «проинструктировал» я.

– Да он, походу, сам кого хочешь обидит, – хмуро сказал Ромка.

– Ладно, я скоро, – и мы с Галузой пошли в сторону палатки санчасти.

Ребята проводили нас взглядом.

* * *

– Валька! Кукконен! Очнулся, братуха, – подскочил к нему Шурик, – вот ты нас напугал! Думали, кони двинешь. Хорошо, армян пошаманил над астралом твоим!

– Духом, – поправил я Галузу.

– Шо? А, да какая разница, Ара, главное, белобрысый очнулся! – от души радовался Галуза.

– Как ты, брат? – спросил я Вальку, садясь на край постели.

– Все тело болит, – пожаловался он.

– Ни фига себе, он еще жалуется. Болит – значит живой, радуйся!!! Ты вообще слышал такое – «раны, несовместимые с жизнью»? Так вот, это про тебя, я вообще не знаю, как ты дотянул до сегодняшнего дня.

– С трудом, – попытался пошутить белобрысый финн.

– Ничего, Валька, теперь мы тебя в обиду не дадим, подлатаем – будешь как новенький. Кстати, кто это тебе ногу так криво присобачил, пришлось снова ломать и складывать.

– Никто.

– Ладно, Галуза, еще успеешь наговориться. Как он вообще, с ним поговорить-то можно?

Галуза взял себя в руки, вспомнив, что он здесь прежде всего доктор. Быстро проверив общее состояние пациента, кивнул – дескать, можно.

Я устроился поудобнее.

– Ну, Кукконен, рассказывай, как тебя угораздило.

* * *

– После того как мы ушли из Вана⁷², решили не разделяться, тем более, что всем на север нужно было. На землях Магога, в которых нам везде были рады (еще помнили, кто посадил их на лошадей), помогали нам – кто чем мог. Но вскоре мы дошли до их границ, и тут уже начались непроходимые леса. Здесь стало посложнее. Людей встречали редко, в основном в деревеньках, затерянных в лесах, где ни дорог, ни тропинок… и как только там люди жили! Они никогда не слышали ни о Вавилоне, ни о Белe. Видно, не везде простиралась его рука. В лесах люди жили вовсе не воинственные… если, конечно, не разозлить их. Некоторые думали, что они вообще единственные на земле люди, и удивлялись, увидев нас. Занимался местный люд в основном охотой. Ну, ты Никиту знаешь, он решил устроить техническую революцию. Куда бы мы ни приходили, везде учили людей металлы обрабатывать – бронзу, конечно, землю возделывать, скотину разводить. Скоро о нас слух пошел – как о богах плодородия. Сначала мы сопротивлялись этому, но скоро поняли, что это бесполезно, и махнули рукой. Вот так мы и стали ванами, подарившими людям плодородие земли…

Долго мы нигде не останавливались, добрались до северных морей, где должен был быть Архангельск… ну, в наше время. Сначала решили обосноваться там, даже начали строительство крепости, но быстро надоело, поэтому, не закончив стройку, пошли бродить по свету. Обошли всю Балтику, потом Смит заканючил: дескать, в Британию, на родину хочу, посмотреть хочу, а то, мол, ни разу там не был. Короче, и туда добрались, но там вообще… в натуре край, люди вообще дикие. Насколько Никита терпеливый, и то не смог ничему научить. Короче, Смит расстроился и сказал, что ему там делать нечего и что нужно эмигрировать в Америку. Но, слава богу, такого транспорта, чтоб туда добраться, не существовало, а в кораблестроении никто из нас не фурычил. И так мы еле-еле добрались до Британии, хотя тысячу раз думали – все, потонем…

…Короче, кое-как вернулись на материк. Решили все-таки обосноваться на одном месте, поставить крепостницу, пожить спокойно… ну, знаешь – семья, дети. Облюбовали место неплохое, недалеко от реки, которую местные называли Великой⁷³, нашли островок в болотистой местности. Место хорошее, близко не подберешься, одна дорога – мост, который мы построили, метров этак сто пятьдесят. Для нас это так… деревянный мостик, а для местных – грандиозное сооружение. Они его «радужным мостом»⁷⁴ назвали, говорили, что никто не ступит на него без разрешения, а кто ступит, сразу помрет. Это на самом деле Кузин слух пустил, но зато за то время, пока мы там были, ни разу никаких эксцессов не было. Мы помогали людям, люди помогали нам… все честно и красиво. Но пришло время, и наши жены и дети постарели и ушли, а мы остались такими же. В душе мы надеялись, что и наши дети останутся с нами, как и твои, но… что-то пошло не так. Тогда мы решили уйти. И ушли на этот раз на восток…

… Обратно мы вернулись лет через пятьсот и увидели, что все изменилось. Сначала, узнав, что сюда пришел род Аскеназа, мы обрадовались. Но оказалось, что зря радовались. Мало того, что они пришли и заняли нашу крепость, которую мы построили и назвали ее Асгард⁷⁵, так они и всю округу нагнули под себя, объявив себя богами, а их правителя Адона – верховным богом. Они заставляли приносить им жертвы – и не только животных, но и людей, отбирали урожай, обрекая людей на голод.

В память об их праотце, старике Аскеназе, Никита попытался вразумить его потомков… но все напрасно.

* * *

… – Óдин, – пройдя к воротам так знакомой им крепости, крикнул Никита, – отзовись, давай поговорим.

Сверху из-за стены показался какой-то великан в какой-то странной шапке с широкими полями (редкость в этих краях) и с одним глазом. В руках он держал огромное бронзовое копье.

– Что тебе надо? Как ты посмел вступить на радужный мост Биврест и подойти к Асгарду – священному граду Аскеназа.

– Ну, я думаю, имею право находиться здесь. И право это – право того, кто поднял эти стены, того, кто построил этот мост. А еще это право того, кто сидел за одним столом с самим Аскеназом – и у Врат Богов, и в землях Араратских, когда он жил в землях племянника своего Айка.

При этих словах глаза собеседника расширились:

– Этого не может быть, ты лжешь!

– Ты следи за своим языком, одноглазый. Никто не смеет называть меня лжецом, – грозно ответил Никита. – Но я прощаю тебя… в память о том, что твой великий предок когда-то помог нам и пропустил через свои земли к Зиккурату и, пока мы разбирались с храмом Бела на вершине Башни, стерег наших лошадей и охранял наш отход. Я не хочу вернуть наш город, который вы заняли, слишком давно мы ушли отсюда, а… пусто место свято не бывает. Но говорю вам: не стоит людей обижать. За них мы всегда были в ответе, и обижать их никому не дадим.

– И что ты сделаешь, лгун?

Никита повернулся, кивнул, и один из воинов бегом принес его меч и старый щит – с крестом-деревом на нем, и крикнул:

...

9 10 11

Премиум

(1 оценка)