В этой главе речь пойдет о том, с помощью каких дискурсивных практик создавалась концепция, согласно которой Литва являлась не только владениями Российской империи, но и русской «национальной территорией». И прежде всего посмотрим, как имперские власти меняли название региона, и проясним важные, критические моменты имперского символического конструирования пространства на этой территории[109]. Далее необходимо будет выяснить, какие научные (или псевдонаучные), идеологические и политические инструменты использовали имперские чиновники и интеллектуальная элита российского государства в процессе символического освоения именно этого региона. Затем будет рассмотрено, какое влияние оказала ментальная карта на перекраивание административных границ, то есть каким образом был осуществлен переход от дискурсивной практики к политической. И наконец, внимание будет уделено некоторым важным шагам, которые имперские власти предприняли по изменению культурного ландшафта.
Земли бывшего Великого княжества Литовского вошли в состав Российской империи в результате трех разделов Речи Посполитой (в 1772, 1793, 1795 годах) и стали российскими губерниями. В конце XVIII века эту территорию, а также Правобережную Украину, входившую до разделов в состав Королевства Польского, называли «губернии от Польши присоединенные». Название не несло каких-либо дополнительных коннотаций, просто констатировало свершившийся факт. Использовались и другие похожие названия, например «новоприобретенные от Польши области». Иногда эти земли просто называли «польскими губерниями», однако, скорее всего, в этом случае имелся в виду не культурный, этнический, лингвистический или какой-либо иной похожий [польский] характер этих территорий, но именно упомянутый выше исторический факт – бывшая принадлежность этих земель Речи Посполитой, которая в то время в российском дискурсе называлась Польшей. Такое наименование этих территорий не было абсолютно точным, поскольку в созданную после раздела 1772 года Псковскую губернию вошла часть территории, принадлежавшая России еще до первого раздела Польши. Но такие мелочи в названии губерний не отображались.
В историографии нет единого мнения по вопросу о том, на каком конкретно этапе разделов российские власти аргументировали свои действия присоединением «своей» территории. Э. Аляксандравичюс и А. Кулакаускас утверждают, что такой «демагогией» российские власти пользовались только «после двух первых разделов Речи Посполитой»[110]; М. Д. Долбилов и А. И. Миллер пишут о возникновении этой аргументации после всех трех разделов, правда, подчеркивают, что смысл, вложенный в легенду медали «Отторженная возвратих», должен пониматься как династическая, а не националистическая логика, то есть Екатерина II провозглашала возврат тех земель, которые когда-то принадлежали России, причем тот факт, что большинство жителей этой территории были славянами, то есть этнически близкими великороссам, еще не играл важной роли[111]; другие авторы пишут, что подобная аргументация исторических прав, а также указания на этническую близость жителей присоединенных земель встречаются после второго и третьего разделов[112]. В последнем исследовании Александр Борисович Каменский утверждает, что концепция собирания русских земель начинает формироваться в последней четверти XV века с целью обоснования прав Москвы на часть Великого княжества Литовского на основе как вотчинного права, так и того, что на этих землях живет православное население. Позже эту концепцию то забывали, то снова актуализировали (как это случилось в середине XVII и в начале XVIII века), кроме того, менялись идейные предпосылки: в XVIII веке уже не монарх претендует на территорию на основании вотчинного права – держателем этих прав становится государство. С 1720-х годов о собирании земель вновь забывают и актуализируют концепцию лишь в 1792 году, то есть накануне второго раздела. В 1793 году концепция исконных русских земель становится и частью публичного дискурса[113]. То есть спорными являются следующие вопросы: a) использовала ли элита российской власти не только исторические и конфессиональные, но и этнические аргументы; б) после каких конкретно разделов власти Российской империи «вспоминали» о своих правах на присоединенные земли?
Уже после первого раздела в официальном дискурсе упоминались исторические права России на присоединенные земли, то есть утверждалось, что это древнее наследство России[114]. В этом случае о принадлежности присоединенных территорий России должно было свидетельствовать и название этих территорий – Белоруссия, недвусмысленно указывавшее, что этот регион – Белоруссия/Белая Русь – является частью России[115]. Употребление термина «Белая Русь» в более раннее время рассмотрено белорусским историком Алесем Белым, который отмечает, что в русских документах термин распространяется в XVII веке и с этого периода имеет четкие идеологические коннотации, которыми Москва пользовалась для обоснования своих прав на эту территорию. Часто этот термин имел в большей степени культурно-религиозные, но не географические коннотации; кроме того, он мог обозначать разные регионы: сначала Белой Русью называли современную территорию Украины, позже тот регион, который мы теперь называем Восточной Белоруссией, также Белой Русью называли и всю этнографическую Белоруссию[116].
В контексте второго раздела наряду с аргументами о необходимости остановить анархию в Речи Посполитой, желании оградить себя от проникающих из Франции революционных идей и схожей риторикой в официальных документах можно обнаружить и этнические/конфессиональные аргументы. Так, в указе Екатерины II генералу Михаилу Никитичу Кречетникову от 8 декабря 1792 года утверждается, что присоединяются территории, «издревле России принадлежавшие, грады русскими князьями созданные и народы общего с россиянами происхождения и Нам единоверные ‹…›»[117]. С другой стороны, мышление политической элиты России в то время еще не было националистическим и этничность еще не была важной политической категорией.
В документах, связанных с третьим разделом, подчеркивается распространившаяся в Речи Посполитой анархия, и здесь нет прямых отсылок к историческим или этноконфессиональным аргументам, однако уже в некоторых официальных документах 1799 и 1800 годов вся территория, отошедшая после разделов к Российской империи, называется «возвращенной» от Польши[118] либо используются подобные выражения, что однозначно говорит о том, что вся эта территория уже принадлежала России раньше[119]. При этом следует отметить, что в то время концепция исторических прав России на все земли бывшего Великого княжества Литовского использовалась редко. Таким образом, имперские власти после первого и второго разделов систематически использовали этноконфессиональный критерий, равно как и аргумент об исторических правах, при этом последний иногда встречается и после третьего раздела.
В начале 1810-х годов в официальных документах появляется новое название присоединенной территории – «западные губернии». В то время это название еще не несло дополнительных историко-идеологических коннотаций – оно просто указывало на географическую локализацию этой территории в западной части Российской империи. Кроме того, западными губерниями часто называли и другие территории, не только бывшие земли Речи Посполитой. И лишь позже это название закрепилось за включенными в состав империи бывшими землями Великого княжества Литовского и за Правобережной Украиной. В официальном российском дискурсе новое название («западные губернии») несколько десятилетий сосуществовало со старым («губернии, присоединенные от Польши»).
Позднее более старое название было уточнено: губернии стали не «присоединенными», но «возвращенными». Новая версия названия губерний не только констатировала имевший место в конце XVIII века факт, но и обосновывала его историческим правом. Интересно, что это название появляется до восстания 1830–1831 годов[120], с которым обычно связывают радикальное изменение имперской политики[121], что позволяет выдвинуть осторожную гипотезу о том, что еще до восстания среди правящей элиты зреют идеи о необходимости изменить национальную политику на этой окраине[122].
Несколько лет в бюрократической переписке встречаются оба названия (и «присоединенные от Польши», и «возвращенные от Польши губернии»), однако после подавления восстания остается только второе. Еще почти десятилетие новое название, декларировавшее «возвращение» этих территорий, использовалось вместе с названием «западные губернии», пока, наконец, в начале 1840-х годов почти полностью не вышло из употребления[123].
Под влиянием появившейся в 1830-х годах исторической концепции, которая будет обсуждена ниже в этой главе, появилось понятие «Западный край»[124], который включал в себя сначала восемь, а позже (с 1843 года) девять губерний бывших земель Великого княжества Литовского и губернии Правобережной Украины. Название «Западный край» находим в переписке середины 1830-х годов об учебнике истории этого края. Правда, тогда это название еще не устоялось[125]. Иногда все присоединенные земли Великого княжества Литовского и Правобережную Украину называли «Юго-Западными губерниями» или «Юго-Западной Россией». И только позже, после 1863 года, употребление названий становится общепринятым, то есть оно («Западный край») применялось к девяти губерниям: Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Волынской, Подольской[126]. В состав этого региона – Западного края – входили два субрегиона – Северо-Западный край; включающий шесть губерний, сформированных из бывших земель Великого княжества Литовского[127], и Юго-Западный край (три губернии Правобережной Украины). Эти названия, в сущности, не изменились до самого конца существования империи, несмотря на то что, как мы увидим далее, в конце XIX – начале XX века объем значения названия Северо-Западный край иногда сужался до трех «литовских» губерний.
Сначала властям империи не мешало и название Литва. Присоединенные к России губернии после первого раздела называли белорусскими, после третьего – литовскими. Непродолжительное время (1797–1802) территории, оказавшиеся под властью Романовых, были поделены на две губернии – Белорусскую и Литовскую[128]. Позже они были разделены на более мелкие территориально-административные единицы, но Литва пока присутствовала в названии губерний: Литовско-Виленская губерния и Литовско-Гродненская губерния (объединены в Виленское генерал-губернаторство) и Белорусско-Витебская и Белорусско-Могилевская (также объединенные в одно Белорусское генерал-губернаторство). То есть прослеживается преемственность традиций прошлых столетий – Москва отмечает дуализм земель Великого княжества Литовского и при этом признает его нерусское ядро.
В 1840 году указом царя было запрещено упоминать в названии губерний Литву и Белоруссию. Очевидно, этот шаг Николая I был связан с имевшим место в 1830-х годах началом развития по отношению к западным окраинам империи политики, нацеленной на символическое освоение территорий. В этот же период Самогитское епископство стало Тельшевским епископством (в 1847 году после подписания России и Святым престолом конкордата появляется двойное название епископства – Самогитское (Тельшевское)[129]
О проекте
О подписке