Цитаты из книги «Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа»

улыбнулась она в ответ, и на какое-то мгновение показалось, что все возвратилось: жизнь, которая была ДО, – когда на дворе стоял май, когда разговоры с Тихим походили на завораживающую игру в кошки-мышки, когда все было легко и просто…

А ты не нагнетаешь? – Компрессор нагнетает! – рявкнул на Ракету Тин. – Я шесть каналов насчитал. ШЕСТЬ! Которые показали этот ролик. Ты знаешь, как это называется? А я тебе скажу! Дерьмо попало в вентилятор! И ждать можно всего. Всего, чего угодно.

Увидеть его – как удар в солнечное сплетение. Там, внутри, где когда-то был огонек, стало больно и горячо.

Ты перестала отдыхать и… смеяться тоже перестала.

Иван сам поразился, как неприятно и желчно прозвучал его голос.

Почему после всего жара и нежности, после всей женской обнаженности тела и детской откровенности слов – про ресницы, про пальцы, о которых она так много думала, после речитатива его имени в самый интимный момент – после всего этого… ошибка? Как можно было так ошибиться? Живыми людьми не ошибаются, царица.

Это был тот, чья она женщина. Так понятно? – Сказал не по-русски, но общий смысл я уловил, – Тин побарабанил пальцами по рулю. – А ты понимаешь, что ты дурак, Ванич? Вот прямо как в книжке – Иван-дурак.

Вот и все. Как легко жизнь может превратиться в руины всего за несколько часов.

И горьковато пахнет какими-то цветами. Нет, не горьковато – горько.

Ошибка. Его назвали ошибкой. Всего-навсего ошибка. В чем же ты ошиблась, Дульсинея? Может быть, в мужчине? Может быть, ты думала, что с тобой в постели… в ванной… на кухне… был вчера вечером и ночью другой? Другой? Или тот самый? С кем ты занималась сексом, Дуня? С Иваном? Или с Ильей?