– Батя, вопросы ваши совсем не дамские, вы лучше про танцы да про наряды расспросите.

Кузнец потряс кулаком и ушел обратно в кузницу.

Вечером Софья отругала Настю за самовольную отлучку и запретила ходить на кузнецкий двор; вдруг окалина прилетит прямо в глаз, спрос потом с кого будет? Да только утром Настя собрала свои старые платья, что лежали в сундуке с прошлых лет, и понесла жене кузнеца. В семье восемь детей, и все живы, а последние как раз три дочери; пригодится и барское, времена теперь настали совсем трудные. Жена кузнеца обрадовалась и налила Насте яблочного компота; к десяти утра Никола закончил дела в кузнице и подрядился отвести лошадь крестьянина Матвея к его дому. Кобылу вывели к воротам. Мальчишка подхватил Настю за талию и помог забраться, сам легко запрыгнул и сел позади, потом тихонько толкнул лошадь голыми пятками и крепко взялся за удила.

Лошадь медленно плелась по пыльной дороге; в секунду жизнь вокруг замерла, осталось только жаркое мальчишеское дыхание на девичьей шее. Крепкое мужское тело, так близко. Сердце билось, и мысли разбегались. На обратном пути свернули в пролесок; Никола нарвал больших синих колокольчиков и ловко перевязал букет тонкой березовой веткой. В первую секунду Настя смутилась, приняв подарок; но через секунду в бесстрашном порыве встала на цыпочки и поцеловала кавалера в щеку. Никола крепко схватил Настю за руку.

– Смелая вы барышня, Настасья Сергеевна. Самая красивая из городских, ей богу.

– Это ты самый красивый, Никола.

Вечером дома Анастасию снова отругали, узнав про платья; а потом и про выезд с сыном кузнеца на глазах у всей деревни. Софья сильно переживала, сложив наконец все знаки в одно уравнение; да разве удержать дома? С самого утра начнет кричать, руками размахивать как в театре, а потом сядет рядом и расплачется навзрыд; несносное дитя. Одна надежда, хозяин приедет через пару недель; рассказать все как можно красочней, и дай Бог, заберет обратно в город.

В воскресение компания мальчишек собралась на озеро за лещом. Полчаса до рассвета; Настя не сомкнула глаз всю ночь, открыла настежь ставни и легла под покрывало прямо в платье; наконец, раздался тихий свист за воротами. Домашние спали, она выскочила в окно и проскользнула под воротами на дорогу. Никола был один, остальные уже пять минут как на озере; берег в тумане, лодок не видать. Они отвязали маленький плот, заплыли в камышовую заводь и поставили удочки. Сидели тихо, почти не говоря; Настя отломила большой кусок вчерашнего хлеба, хотела было откусить, да тут же положила обратно в судок. Рыба шла хорошо, за полчаса три большие; Никола складывал улов в плетеную корзину.

– Вам, Настасья Сергеевна, дам половину. Коли не вернемся до завтрака, будет чем виниться перед нянькой.

– Все равно отцу расскажет, грозилась уже.

– Так пойдем сейчас. До дому доведу, потом вернусь. Наловить еще успею.

– Нет, не пойду. Пусть ябедничает.

– Все равно доведу, рыбу ж донести надо.

– Тебе достанется от отца, Никола.

– Нам не привыкать.

Тихо, плеск воды, почти шепотный; Никола сел поближе, взял за руку и заглянул в глаза; смуглое плечо выглянуло из широкого ворота крестьянской рубахи. Полминуты на ожидание; вдруг оттолкнет? Влажные мальчишеские губы на шее, по щеке, а потом на губах; осторожно и волнительно; голова закружилась, руки сами собой обхватили загорелую шею; туман, ничего вокруг нет, кроме едва различимого звука стоячей воды да сбивающееся Николино дыхание. Сильное мальчишеское тело все ближе, не дышать и не пошевелиться; только бы это длилось вечно! Вдруг послышались голоса, где-то совсем недалеко, и снова тишина; а потом потянуло, удочка плюхнулась в воду. Никола нырнул, с размаху чуть ли не головой в самое дно; мелководье! Встал по грудь в воде; широкая улыбка, в руках рыбина шире плеч. За час с небольшим наловили много, еще больше упустили; сидели рядышком и смотрели друг на друга, ничего не говоря.

Потом шли по пролеску, взявшись за руки. Приблизились к деревне; Никола сжал девичью ладошку еще сильней и расправил плечи.

– Нянька наверняка не спит, из ваших окон далеко все видать. Иди смелее, Настя.

Перед воротами остановились; Софья тут же выскочила навстречу, в домашнем платье, закутанная в широкую шаль. Никола протянул ей четыре большие рыбины.

– Вот, Софья Игнатьевна, вам свежий улов и Настасья Сергеевна, в целости и сохранности.

Софья находилась в состоянии полного ужаса и не могла адекватно реагировать на происходящее. Она безропотно приняла улов из рук мальчишки; голос ее срывался почти до шепота.

– Анастасия, извольте вернуться в дом и принять утренний туалет. Завтрак уже на столе.

Никола попрощался с дамами и зашагал по пыльной деревенской дороге прочь. Все утро гувернантка с кухаркой чистили огромных лещей; Настя бродила по кухне, не узнавая предметы и домочадцев, не завтракала и не полдничала, все валилось из рук; пыталась читать, но не понимала ни строчки. Она вспоминала восхищенный мальчишеский взгляд и жаркое, чистое дыхание. В маленьком палисаднике поставила мольберт, хотела нарисовать большое косматое дерево, растущее у самого забора, да так и просидела на кушетке до вечера, не шевелясь; а к шести часам и вовсе заснула. Две старые девы припали к кухонному окну.

– Ох, скорее бы Сергей Тимофеевич прибыл. Без работы останемся за недогляд, вот что. Это в теперешнюю-то смуту!

На рассвете Никола запрыгнул в чуть приоткрытое окно; ни шума ворот, ни движения ставен. Дети, оттого мир вокруг так прекрасен и нов; все казалось волшебством – длинная девичья шея, густые черные кудри. Карие глаза! Огромные, как у гнедой с соседнего двора; все беззащитное и чистое, такое хрупкое, что и дотронуться страшно. Он посадил Настю на колени и целовал ее руки, плечи, лицо; пока еще есть время, пока не рассвело.

– Никола, давай убежим завтра в город, вместе. Я дорогу знаю, и денег немного есть, я всегда с собой беру потайной кошелечек. Доедем, вот увидишь.

– Так не годится, Настасья Сергевна. Если судьба, значит надо к отцу вашему идти, а потом решать, на что жить и что делать в городе сыну кузнецкому. От семьи вашей денег не приму.

– Отец через два дня будет, Никола. Я уверена, он благословит. Все, что имеет, сам заработал; тоже не дворянских кровей. Значит, и тебя примет.

– Что ж, попытаться не грех. Будь что будет, приду к пятнице.

Он поцеловал детскую ладошку, а потом посмотрел прямо в глаза; в прямом взгляде ни страха, ни сомнений, ни обид. Уже светало; Никола спрыгнул на влажную траву и через сад побежал к озеру. Может, что еще поймает, так будет чем оправдаться; матушка наверняка уже на ногах.

Через день прибыл Сергей Тимофеевич. Испуганные до смерти женщины первым делом выдали девичий секрет; отец долго смеялся, а потом позвал дочь из комнаты. Усадил Настю рядом и взял за руку.

– Что ж, Настасья, никак влюблена?

– Папенька, не сердитесь, дайте благословение, потому что все равно нам без друг друга не жить. Не дадите, все равно убегу вместе с ним.

Отец гладил ее по руке и улыбнулся.

– Так если замуж пойдешь за незрелого мальчишку, что ж это будет? Кто же, доченька, станет платья танцевальные покупать, а еще мольберты для акварелей? А я-то, дурень старый, ехать на моря задумал. Что думаешь, Настасья Сергеевна, хорошо ли будет нам с тобой на морях? Лету скоро конец, снова холода и ветры, ледяные ветры…Смутное время настало, доченька.

В ответ упрямая девчонка тут же разрыдалась, потом вскочила, стукнула кулаком по столу и убежала в свою спальню. Как только стемнело, Настя вылезла в окно своей спальни и побежала со всех ног к дому кузнеца. Никола с братом спали на сеновале; подойти и позвать тихонько, никто в доме не проснется, рядом только корова и две лошади. Настя остановилась перед широкой щелью в высокой деревянной ограде, с опаской заглянула во двор. Пахло скотиной; около сарая гора нарубленных поленьев и старая, непригодная для работы прялка; дом низенький, половина уже проконопачена к зиме, а вторая пока нет. До холодов у Николы еще много работы.

Вдруг звук. О Господи! Жена кузнеца в простой ночной рубахе вышла во двор и стала качать на руках младшую дочку, тихонько напевая колыбельную. Звуки понеслись над темнотой, тихие и прекрасные; Настя прислонилась к колючим доскам и снова заплакала. Ей вспомнилась мать, в темно-вишневом шелковом халате, она медленно расчесывает волосы и поет что-то очень тягучее, на непонятном языке. На изящном дамском столике догорает свеча, воск медленно стекает по серебряным изгибам; смутные тени мельтешат по стене, словно волшебные существа из фантастических детских снов.

Настя вернулась домой, так и не решившись на отчаянный поступок. В ту ночь она долго не могла заснуть; то плакала с детским отчаянием, то застывала в забытьи, а потом слезы снова катились сами собой. Картинки сменяли одна другую; вот светлые мальчишеские кудри едва коснулись ее шеи, а потом Никола склонился и целовал ладони, долго и медленно. Потом приснилась гостиная на Петроградской стороне. Шумно и весело, Настя кружится в танце под веселые звуки, гости аплодируют в такт; на ней красное платье с широким черным поясом и рукавами из французского кружева; шелк струится, скользит потоком вслед за движением тела, добавляя в стремительные пируэты красоты и невесомости.

Наутро Софья взялась читать с ней «Войну и мир», а потом решила постричь сильно отросшие волосы; после набрала ванную, а там уже и обед. На улицу в тот день выйти не пришлось; отец велел гостей не пускать, а вечером решил играть в нарды. Еще одна ночь; все детские вещи, а также небольшие пожитки кухарки и Софьи были собраны; дом закрыт, двери заколочены. Напоследок отец прогулялся до хаты крестьянина Ефимова и попросил присмотреть за дачей, взамен разрешил собрать по осени урожай в саду. Домочадцам господина Свешникова так и не пришлось дождаться яблок с крыжовником. В сентябре должен был прибыть новый хозяин; дом продали впопыхах за небольшие деньги. Отец в последний раз обошел вокруг ограды, постоял пару секунд напротив ворот и вернулся в экипаж.

– Опасное время пришло, доченька. Поедем-ка мы с тобой подальше, в теплые края, как матушка твоя всегда хотела.

Извозчик тронулся; экипаж медленно передвигался по разбитой сельской дороге. За поворотом дом кузнеца, Настя спряталась в темноту кареты и жадно смотрела через забор; да только никого, сенокос нынче; нечего в доме рассиживаться. Еще поворот, широкое поле; Никола стоял посреди солнечной бесконечности, голый по пояс, в потрепанных штанах из грубой коричневой ткани; он провожал взглядом экипаж, пока тот не превратился в далекую точку на горизонте.