Цитаты из книг автора «Дарья Сойфер»

Но не успела она поднести к замку ключ-карту, как из соседней двери вылетел Эрик. – Где тебя носило?! – возмутился он. – Ты что, дежурил здесь, чтобы напугать меня? – проворчала она, заходя к себе в номер и рассчитывая, что он проявит деликатность и отстанет. – Случайно увидел с балкона. Думал, ты потерялась. – Да, мы, девственницы, очень легко теряемся. – Ха-ха, – протянул он. – Почему ты не на репетиции? – Она недовольно смотрела, как он по-хозяйски усаживается на ее кровать. – Так я и был на репетиции. Сейчас перерыв на ужин, потом снова. Пока все равно у Томска прогон. – Приятного аппетита. – Пошли с нами! – Он провел рукой по волосам. – Команда угощает. – Эрик, что мне там делать? Вы вечно говорите по-армянски. – Пойдем-пойдем! Хороший ресторан и свежайшая рыба. Что скажешь? – Слушаюсь и повинуюсь, Эрик-джан, – она склонила голову. – Можно мне теперь принять душ? Или это тоже лучше делать с вашей командой? – Ты злая женщина! – Он встал и направился к двери, но на полпути обернулся: – Только это… Оденься поприличнее. Ну, хотя бы не в шорты. – По-твоему, я хожу по ресторанам в шортах? – Она подбоченилась. – Да нет! И твои ноги не такие страшные, как я думал,

– Что я? – Когда ты собиралась рассказать про своего мистера Офисный Планктон? Вы уже назначили дату? – Саакян, с каких пор я должна отчитываться о своей личной жизни? – Я же не скрываю от тебя своей. – Ты и не спрашиваешь, хочу ли я о ней слушать. – Ты просто не в духе, – Эрик невозмутимо сверился с навигатором. – Скоро поворот. Смотри в окно, здесь потрясающие виды. Однако не успела Кира погрузиться в созерцание прибалтийских сосен и аккуратных домиков, как Саакян снова нарушил тишину: – Так что, он тебя так просто отпустил? Недальновидно. – Это тебя не касается, но у нас с ним ничего серьезного. – Свободные отношения? – И никаких обязательств. – Тогда он тем более идиот. – Эрик! – возмутилась она. – Какая вожжа попала тебе под хвост?! Мне что, сдохнуть старой девой? Или каждого парня приводить к тебе на одобрение? – Старой девой? – протянул он сладострастно. – Значит, ты еще никогда не… – Саакян, еще слово – и тебе не жить! – В этом нет ничего постыдного, – продолжил Эрик, и Кира поняла, что он ловит девиц этим липким голосом, как паук мелкую мошкару. – Я всегда готов предложить тебе услуги экскурсовода по миру плотской любви. – Придурок. Останови машину. – Да я же шучу! – Останови, я сказала. – И что, пойдешь пешком? – Катись в свой мир плотской любви. – Скворцова, честное слово! – Он притормозил у обочины и повернулся к ней: – Где твое чувство юмора? Ну, прости, окей? Не хотел тебя задеть. Вы, девственницы, такие обидчивые… Она устало прикрыла глаза и потерла переносицу. Он просто издевался! А она каждый раз велась на его гадкие подколы. – Езжай, – выдохнула она наконец. – Но только потому, что мне жалко денег на такси. – Без обид? – Мне тридцать два, Эрик. Я прошла огонь, воду и медные трубы. И если кому и нужен экскурсовод, то не мне. Уж скорее я тебя чему-то научу, чем наоборот.

– В Юрмалу едешь? Вопрос был неожиданным, как удар под дых, и Кира застыла с открытым ртом. – Что? – растерянно переспросила она. – Музыкальный фестиваль КВН. Моя команда едет. – Хочешь, чтобы я поехала в группе поддержки? С разрисованным лицом и пушистыми помпонами? – Скворцова, поверь, ты – последняя, кого я хотел бы видеть в короткой юбочке. Нет, теоретически я готов, но для этого ты должна как следует проставиться. Кира вздохнула. – Только армянин может так заставить женщину раздеться, чтобы еще и развести ее на выпивку, – протянула она. – Гениально! Мать, я забираю эту фразу. – Конечно, сам-то ты придумать не можешь. – Ты удивишься, но я не препираться звоню. Ты поедешь в Юрмалу? – Тю! А твои модельные макаронины зачем? – Макаронины для удовольствия, ты – для дела. – Это должно было звучать как комплимент?

Сытый Линукс с безразличным видом запрыгнул на подлокотник и устроился рядом, пялясь куда-то в другое измерение. Длинное и ушастое создание больше напоминало гуманоида, чем кота, но со временем Кире удалось к нему привязаться. Линукс достался ей от однокурсника Мельникова. Тот страдал аллергией, поэтому родители завели котенка корниш-рекс. Фигурой он походил на сфинксов, но при этом был покрыт курчавой, как каракуль, шерстью. И не линял. Однако семья Мельникова эмигрировала в Канаду, и породистое существо пришлось приютить Кире.Поначалу ей казалось, что Линукс ее не переваривает, но потом она узрела, как он относится к чужакам, и поняла: кошак к ней благосклонен. Иногда ей даже казалось, что он мурлычет, но хищный взгляд узких зрачков предостерегал от излишней фамильярности

– Да. Спасибо тебе, родная. Они самые лучшие, – он коснулся губами ее лба, чувствуя, как слезы неконтролируемо стекают по щекам. – Надо позвонить маме, пусть она заодно сообщит Алинке. Я сейчас не соображу, сколько времени в Штатах… Вот именно сейчас ей понадобилось выбиться в отличники и получить место на летней практике в Детройте, не могла дождаться племянников! – Позвоню потом. Мне нравится, что это пока только наша с тобой новость. – А что с именами? Ты посмотрел на мальчиков? На кого они похожи? – Не знаю. Сейчас я согласен на все, что ты предложишь. Кроме Дормидонта. Ника поманила его пальцем, и Паша наклонился. – Представляешь, вон та девушка назвала сына Дионисий, – шепнула она и стрельнула глазами на койку у окна. – Только не говори, что собираешься последовать ее примеру, – притворно ужаснулся он. Ника рассмеялась. – Мне кажется, старший получился философом, – Паша достал телефон, чтобы показать фотографии. – Точно, – Ника изучала снимок, чуть наклонив голову. – У него здесь такой вид, как будто он знает что-то, чего не знаем мы… Они посмотрели друг на друга и одновременно произнесли: – Как у Фейгина! – и расхохотались. – А что, Илья – мне нравится. Илья Павлович Исаев. Звучит, – Ника словно пробовала сочетание на вкус. – Илюха. Отлично. Пусть будет, – кивнул Паша. – А с младшим что? Надо придумать похожее? – Нет, психологи говорят, что нельзя называть двойняшек похоже. Они должны чувствовать себя самостоятельными личностями. Может, Александр? – Не хочу, у нас в классе было пять Саш. И один из них спился. – А если Кирилл? – Кирилл – наш заведующий, я не переживу второго такого. Может, Василий? – Васька? Ну уж нет. А Марк? Красивое имя, если абстрагироваться… – И не мечтай! – Ладно… Роман? – Нет. Может, дадим ему тоже богатырское имя? – Добрыня, что ли? – нахмурилась Ника. – Да нет. Алексей. Леша. Как Алексей Попович. Он ведь тоже был младше Ильи Муромца. – Алексей Павлович. Лешенька. Лелик. – Вот только без сюсюканья! – Мне кажется, ему подходит, – Ника снова взглянула на снимок и приблизила изображение. – Алеша. Скорее б

– Ну что, едем? – подскочила к нему Макариха, и Паша вздрогнул от неожиданности: одного силуэта Ники хватило, чтобы забыть, зачем он тут стоит. – Ага, – он клюнул Лену в щеку. – И кого это ты там высматриваешь? – спросила она, усаживаясь на пассажирское сиденье. – Да так… Просто… – Расслабься, я ей ничего не сказала. – Кому? – Паша пристегнулся и непонимающе взглянул на спутницу. – Баське, кому же еще. Уж не знаю, что там у вас произошло, но она с того вечера сама не своя. – В смысле? – А кто ее знает! Молчит. Я надеялась у тебя выяснить. Решила лишний раз ее не дразнить, напридумывает себе всякого. А мы ведь даже не на свидание. Так, по-приятельски… Верно? – Само собой. – Ну вот, – Лена убрала со лба волосы. – Так что давай, выкладывай, что ты там с ней сделал. – Я?! – А кто же? Уж не знаю, какими правдами и неправдами ты ее к себе заманил, чем ты там ее пытал, но она вернулась другим человеком. – Ничего я не делал, – Паша вырулил на проспект, намереваясь сводить Лену в кино: там она будет меньше болтать. – Но с ней творится что-то странное, – вещала Макариха. – Сначала злилась, а теперь постоянно улыбается, как обдолбанная. Может, ты ей какие обезболивающие прописал? – Да нет же! – начал раздражаться Исаев. – Она так дико улыбается, что мне все кажется, расплачется в любой момент. – Не вижу связи. – Мужик! – фыркнула Лена. – Состояние на грани истерики. И чем дольше она в таком настроении, тем сильнее ее в какой-то момент накроет. Понимаешь? – Как затишье перед бурей? – Вроде того. Я уже боюсь к ней подходить, рванет в любой момент, – Лена покачала головой. – Может, влюбилась? – Что?! – Паша сильнее сжал руль. – Есть у меня такое подозрение… И вот об этом я хотела с тобой поговорить. В кои-то веки Исаеву стало интересно послушать, что скажет Макариха, но помешал телефонный звонок. – Да! – резко ответил он. – Павлик, – раздался на другом конце взволнованный голос Надежды Сергеевны. – Ты можешь приехать? – Что случилось? – С Алиной плохо… Болит живот, она лежит… Может, и у нее аппендицит? – Вызывайте «Скорую». – Просто… Сам знаешь, как бывает… Может, ты посмотришь? Я тебе доверяю, как никому. Прошу тебя, – тетя Надя всхлипнула. – Еду. – Что там? – обеспокоенно спросила Лена. – Кино отменяется. У Алины что-то с животом. – Она могла и травануться, – дернула плечом Макарычева. – С ее бурной студенческой жизнью…

Сначала Паша названивал Нике с упорством продавца пылесосов. А потом вдруг решил: с хрена ли? Взрослый мужик. Завидный, между прочим, жених. Помани пальцем любую из медсестер – и компания на вечер обеспечена. Ну, нахамила Катька. И когда Паша понял, что из-за ее слов Карташову бесследно сдуло из квартиры, обрушил на сестру весь свой гнев. А он был страшен. Отчитал мелкую так, что выпори он ее просоленными розгами, эффект и то был бы слабее. Рассказал про первый день, про истерики Никиты, про грозу и путешествие в больницу. Про то, как Ника купала ребенка, канифолила каждый день ванну, кухню и комнаты, чтобы мелкий не дышал пылью. Не спала по ночам и тягала на улицу коляску. Утешала и распевала колыбельные и ни на секунду не подумала сбежать, как сама непутевая Катька. Паша своего добился. Устыдил девчонку. Выбил обещание во что бы то ни стало извиниться при следующей встрече. И не просто извиниться, а покаяться и рухнуть в ноги этой святой женщине. Однако потом Катя с мужем и ребенком свалила – думать о своем поведении, а Паша попытался поговорить с Никой. И ему не удалось. Святость Карташовой испарялась на глазах, и он злился. В конце концов, лично он ничего такого плохого не сделал. Распинался перед Макарихой, чтобы заслужить одобрение Никиной лучшей подруги, честно выслушивал ее пустой треп, изображал из себя английского аристократа. Ладно, чутка перестарался, чтобы проверить реакцию Карташовой. И сам уже был не рад, потому что та взъелась и изводила его потом своими показательными выступлениями. И вот уже почти-почти… Но нет! Явилась Катька, брякнула глупость, не

Лена недоверчиво косилась на подругу, которая порхала на кухне в облаке муки и беспрестанно шумела комбайном. – Ты точно в норме? – спросила она воскресным утром, наблюдая за Никой с безопасного расстояния. – Лучше не бывает! – гордо отвечала Карташова, в широкой улыбке демонстрируя аж зубы мудрости. – Какая-то ты слишком бодрая. Даже для себя. Боюсь, тебя потом накроет… – Слушай, а как ты думаешь: здесь лучше будет смотреться зеркальная глазурь? Или шапочки из лимонной меренги? Я бы сделала глазурь, но она была вчера, а меренга – отличный способ добавить что-то новенькое… Лена молча вздохнула и отправилась валяться с планшетом, как и полагается уважающему себя человеку в разгар выходных. А Ника впала в трудовое неистовство, крутилась, как человек под медикаментами. Зато вечером уснула, едва коснувшись головой подушки. Ни секунды на нежелательные размышления и рефлексию. Никаких больше бабских глупостей

Все было хорошо и спокойно: работа, перспективы, собственное дело. А ей, дуре, захотелось простого женского счастья. Во всем мерещилось что-то большее, чем просто благодарность за услуги няни и сытный обед. Но ребенка вырвали из ее жизни, вырвали с мясом, оставив зияющую болезненную пустоту. Ей уже до смерти хотелось снова увидеть его забавную улыбку, почувствовать на руках приятную тяжесть, тепло маленького мягкого тельца. А ее одним словом, одним взглядом поставили на место. У Никиты есть мать, а она, Карташова, просто первая попавшаяся баба. И Паша ничего не сделал, чтобы ее задержать. Семья Исаевых всегда была такой. Резкой, грубой, нахальной. Что мамаша, царство ей небесное, звала детей из окна так, что слышали все соседи, что Катька требовала и получала, что хочет. Почти как Алинка, но той хотя бы хватало воспитания делать это вежливо. И чего уж далеко ходить, не Паша ли испоганил Нике десять лет жизни? Свежо предание! Развесила уши, поверила в невозможное. А ее использовали, как тряпку, и выбросили на помойку. Пора поставить точку. Забыть про Пашу, про его племянника, про все, что случилось с того момента, как «Скорая» забрала ее с корпоратива. Больничный заканчивается, и она, свежая и подлатанная, возьмется с новыми силами за свой проект. И бог с ним, с контролем Веселовского. У нее будет бизнес, и она больше никогда не позволит себе стать чьей-то бесплатной прислугой. Ника фыркнула и тряхнула головой, испугав прохожего. Небось Паша и эти свои жадные взгляды изображал только для того, чтобы она не сбежала. На Лену – вот на кого он смотрел с настоящим трепетом. А Карташова – так… Вовремя подвернулась. Еще и готовит – поди плохо. А сестра вернулась – и катись, Ника, колбаской. К черту Исаева! К черту его сестру! Кондитерская – вот о чем надо думать. Истинное детище, плод долгой работы

Ника встала на колени на сиденье, перегнулась через спинку и, отодвинув немного крышку, принялась на ощупь искать сухую одежду. Это было непросто: Паша возил в багажнике кучу всякого хлама. – Какая-то бутылка… Вот! А, нет, это тряпки… Фу, все в каком-то дегте… Липкое что-то… Коробка… – бормотала Ника. – У тебя ведь там нет дохлых мышей? – А? – Паша с трудом отвлекся от зеркала заднего вида. Ее бедра, выгнутая спина, округлости, такие тугие и крепкие на вид, что невыносимо хотелось натянуть ткань еще сильнее, чтобы она упруго стягивала ее тело… А потом поднимать медленно, сантиметр за сантиметром обнажая кожу, вдыхать ее запах, тереться губами… – Я тебя умоляю, скажи, что у тебя там никто не сдох, – повторила Ника, и он заставил себя очнуться. – Н… нет… – Паша был рад, что в грозовом полумраке Ника не различит лихорадочного блеска в его глазах. – Все, нашла, – она с облегчением влезла в его куртку и совершенно в ней утонула. Из сводящей с ума богини превратилась в деревенскую сироту, и Паша не смог сдержать улыбки. – Тепло, – Ника поежилась. – Ну что, поехали домой? – Ты ведь еще побудешь с нами? – Паша бережно передал ей прикорнувшего Никиту. – Мне надо будет сейчас уйти, – едва слышно прошептала Ника. – Точно? – он совсем сник. – Конечно! Сгоняю в продуктовый, потому что на голодовку я не подписывалась. – А потом? – А потом буду тебя кормить. То, что у тебя в холодильнике, никуда не годится. – Значит, еще посидишь? – Я теперь тебя с ребенком одного не оставлю, даже не надейся. И Паша, чуть не мурлыкая от приступа хорошего настроения, взялся за руль