– Предупреди мастера Волфа об ужине, – произнес маг. – Я с ним по приходу обговорил меню.

– Непременно, господин, – на этот раз официантка еле заметно поклонилась и торопливо скрылась в толпе посетителей. Барк оторвал взгляд от рисунка на дубовой поверхности стола и тяжело вдохнул. Меус усмехнулся, глядя на травника, который совершенно терялся в присутствии прекрасного пола.

– Я погляжу, ты никак не можешь адаптироваться к местному народу, – усмехнулся капеллан. – Понимаю. В Убежище таких красоток не бывает.

– Там вообще нет женщин, если ты запамятовал, – буркнул Барк, стараясь напустить на себя безразличный вид. – Оказаться в объятьях прекрасных дам, дано лишь тем, кто покинул Цитадель по поручению Магистров или поступил на временную службу к какому-нибудь государю.

Меус поправил головной убор и задумчиво хмыкнул. Жизнь в убежище Аскалион – удел затворников. Перечень строгих законов и правил. Пресловутый кодекс чести, который беспрекословно обязаны соблюдать все члены ордена.

Аскетический образ существования шел на пользу магическому развитию, но был настолько тосклив. Запрет на создание семьи и вольного рода деятельности, еще больше добавлял горечи. А самым неприятным аспектом было то, что любой, кто обучался или жил в Цитадели, не мог и шагу ступить без пристального надзора Верховных магов. Так себе перспектива на долгую и серую жизнь. Хотя были и свои плюсы. Безграничные знания, битвы с монстрами и участие в самых масштабных войнах. Но некоторым поселенцам Аскалиона и этого было недостаточно. И тогда, кто-нибудь из адептов становился ренегатом.

Смельчаки тут же избавлялись от вездесущего гнета Магистров, но так же лишались и привилегий: неограниченного доступа к магическим знаниям и реликвиям. И пусть уберегут клятвопреступников древние боги, если они попытаются уволочь артефакт или свиток с заклинаниями! Верховные маги спустят своих цепных псов, и из-под земли достанут наглецов, и кара за воровство будет ужасающей.

Волшебник потер виски, словно его голову пронзила острая боль. Он даже не смел думать о том, что с ними сотворят Магистры, когда выяснят, что он и Псилон живы. Им, по счастливой случайности, удалось прихватить с собой немало ценных вещиц. Эти предметы, оказали весомую услугу в Мендарве. Неизвестно, удалось бы братьям, завладеть имуществом Аскалиона, случись им бежать из Цитадели. Отступникам Виэнарисс пришлась на руку война с эльфами, затеянная А…

Меус прервал раздумья. Лучше о нем не вспоминать. Минуло двадцать лет, а не пятьдесят, как утверждал Псилон. Двадцать лет, как они поселились здесь и возглавили орден Тарумона Милосердного. Двадцать лет, как исчезла дочь Яндариуса. Двадцать лет, как погибла Табора…

– С тобой все в порядке? – встревоженно поинтересовался Барк, видя, как лицо друга с каждой секундой становится все угрюмей.

Маг, очнувшись от мрачных размышлений, напоминавших ему о прошлом, поднял на целителя ореховые глаза и тихо прошептал.

– Со мной все будет хорошо. Но чует мое сердце, что с Нирбиссом не все ладно.

Барк нахмурился и стиснул кружку с элем. Ему было кое-что ведомо об изменениях на континенте. Но откуда было знать о веяниях судьбы Меусу, проживающему в изоляции? Травнику совершенно не нравился настрой чародея.

– О чем ты говоришь? – стараясь не вызвать подозрений, поинтересовался он.

– Псилон стал ожесточенным и каким-то странным в последнее время. Сегодня на Ярмарке я встретил таинственную девушку, чей образ мне до боли знаком. А с утра меня огорошила весть о том, что возлюбленная Моргана жива.

– Табора? – брови Барка удивленно приподнялись, а в душе заскребли кошки.

– Угу, – коротко подтвердил Меус.

– Быть того не может. Она же погибла, тогда…

– Видимо нет. Либо это ее сестра-близнец, в данный момент скрывается в Темной Дубраве, что маловероятно, либо ей удалось каким-то образом обхитрить Темноликую. Не спрашивай как! Я не знаю. Демоницей займется Псилон. Я даже видеть ее не желаю, после того, что она учинила брату, – капеллан насупился.

– Интересно… – задумчиво потерев подбородок, промолвил Барк. – Как вы узнали о ней?

Меус довольно хмыкнул, и на его лице появилась слабая улыбка. Как и всегда! Магия – повсюду остается магией!

– Я же говорю, рогатая бестия в Мендарве. Затаилась у самой границе. Причем проникла она сюда при помощи портала. А такую мощь, лишь слепой не заметит! Да храмовники со своими амулетами… Она использовала высшую магию, и даже маскировочный щит, дабы святоши не обнаружили ее.

Глаза Барка стали круглыми от удивления. То, о чем говорил чародей, было невероятно даже за пределами Мендарва. На врата и заслоны уходило много сил, и для сотворения данных заклинаний требовались познания фундаментального, а не поверхностного волшебства.

– Это невозможно!

– Вот-вот, – тяжело вздохнул верховный жрец. – Я об этом и говорю. Демоны воскресают и начинают использовать Высшую магию! Грядут темные времена для Нирбисса, запомни мои слова! Пусть меня изрешетят стрелы дриад, если я неправ.

Меус допил эль и, откинувшись на спинку скамьи, хмурым взором оглядел зал трактира. Веселятся! Смеются! Танцуют! А тем временим, тучи сгущаются! Коварные ветра гонят свинцовую бурю с морских просторов. Да оберегут вас древние боги! Ибо свет Тарумона Милосердного не в силах противостоять надвигающейся беде.

Барк отрешенно уставился на свои руки, собранные в замок. Он терпеть не мог дурные известия. А в скором времени их станет еще больше. Да и возрождение чертовки – скверный знак!

«Моргану известно о том, что демонесса восстала из мертвых?»

– Я так не думаю, – прервал его мысли чародей. – Ты бы первым узнал. Брат бы пришел в ярость, либо впал бы в уныние. Он не способен долгое время прятать свои чувства.

Человек-хорек вздрогнул, покачал головой и укоризненно взглянул на приятеля.

– Дорогой друг, перестань копаться в моей голове, – в его голосе появились нотки обиды.

– Прости, не удержался, – усмехнулся в бороду маг. – Хоть твои мысли пролистаю, пока рядом нет храмовников с их чертовыми амулетами.

– Нет, уж! Давай, как-нибудь в другой раз мы пообщаемся на ментальном уровне, – запротестовал Барк. Ему меньше всего хотелось, чтобы чернобородый кудесник изучал его мозг. Травнику было что скрывать. И если одни думы были лишь невинными рассуждениями, то другие хранили в себе опасную тайну, которую он не мог поведать приятелю.

– Ладно, не серчай. Я не пытался тебя оскорбить, – успокоил Меус товарища. – Давай-ка отведаем местных яств. Тоскливые и скорбные разговоры вызывают у меня чувство голода.

Волшебник сделал знак трактирщику, а тот быстро окликнул дородную разносчицу.

– Сейчас отужинаем и продолжим нашу беседу. У нас осталось в запасе еще достаточно тем для обсуждения, и к счастью, не столь мрачных, надеюсь.

– У меня не так много времени, мой друг, – произнес с сожалением Барк, нервно пощипывая жидкую бородку. – Завтра я должен покинуть Мендарв, в любом случае. Мой проводник будет ожидать меня, дабы телепортировать обратно в Аскалион.

Меус хлопнул приятеля по плечу и хитро усмехнулся.

– Не тревожься! Ты успеешь удрать в свою холодную и хмурую темницу!

Официантка, виляя бедрами, подошла к столу. В руках у нее был поднос с глиняными мисками, в которых ароматно пахла жареная телятина с грибами, парные овощи, и аппетитно устроились ломти свежеиспеченного хлеба да кувшин с янтарным вином и два металлических кубка.

– Спасибо вам, юная леди. Вот возьмите, – Меус протянул серебряник официантке, вспыхнувшей от смущения. – Это вам за хлопоты.

Девушка быстро взяла монету, поклонилась и, забрав пустые кружки из-под эля, удалилась.

– Все-таки уютно тут у вас в Мендарве, – протянул Барк, провожая восхищенным взглядом разносчицу.

– Ага, пока церковники тебя к стенке не прижмут да не вручат повестку на костер, – промычал капеллан, вовсю орудуя вилкой и ножом.

Травник полной грудью вдохнул запах блюд и последовал примеру друга. Для Барка Мендарв был идеальным местом, чтобы встретить старость. Адепты культа Тарумона Милосердного ничто, по сравнению с Цитаделью, в которой тьма магов, белок и говорящих воронов!

Ночь мягким пледом опустилась на Форг. Небо заволокло черничными тучами, и где-то вдали громыхнул гром. Но ни один посетитель таверны «Паяц и дворянка» не обратил внимания на приближение стихии. Только чернобородый старец, уплетающий телятину, задумчиво прислушался к звуку. Но затем и он позабыл о нем, полностью погрузившись в поедание вкусного и сытного ужина, да беседуя со старым другом, прибывшим из далеких краев.

Глава 3

«Бесшумно ступает Черная

Дерода. Трудно ощутить ее дыхание.

Невозможно уловить звук ее шагов.

Не скрыться от тени ее плаща.

Горе – неизбежно! Еще никому не

удавалось без потерь вырваться

из тонких, но цепких рук Темноликой!»

Дневник Тодиуса Корнелиуса.

Некроманта третьего Ранга.

Над Темной Дубравой и владениями барона Данкоса разбушевалась гроза. Мрачно-фиолетовое небо рассекали цепи ярких молний, которые, то слепящими вспышками исчезали в глубине леса, то с треском врезались в поля и сады фермеров. Гром грохотал так, что казалось, еще немного, и небеса рухнут на окраину Мендарва, и бездна поглотит островной замок и расположенные неподалеку Дубки. Неистовый ливень сплошной стеной обрушился на округу. Зарница бурным потоком несла в водах обломанные сучья, камыш, смытый с крыш, мелкую утварь, оставленную во дворе непутевыми хозяевами. Ветер резкими порывами стегал кроны деревьев, жаждая вырвать их с корнем из плодородной почвы. Сухие ветви первыми сдались и, с треском отломившись от стволов, нырнули в мутные ручьи, обезумевшей воды.

Ребекка проснулась от пронзительного раската грома и оглушительного прерывистого стука. Яркие проблески молнии пронзили синим светом комнату, и вновь раздался жуткий грохот. Златовласка испугано вскочила с постели, запуталась в покрывале, и чуть было не упала на пол, но вовремя ухватилась за спинку кровати. Наконец, выбравшись из тканевых оков, она подбежала к распахнутому окну и, не обращая внимания на острые, словно иглы капли дождя, захлопнула, болтающиеся на ветру, подобно парусине, ставни, а затем и створки окон. Осталась одна рама. Стекло от ударов разбилось, и теперь его осколки лежали во дворе и на полу. Только сейчас девочка углядела, что у стены образовалась лужа.

Ребекка, стараясь унять дрожь, сорочка вся промокла, подошла к комоду и трясущимися руками зажгла огарок свечи. Опочивальню озарил слабый свет. Златовласка огляделась. Пол в комнате был мокрым от дождя, а от окна вел тонкий алый след. Кровь!

Только сейчас девочка осознала, что порезала ступни об осколки. Она так испугалась и замерзла, что не почувствовала боли. Присев на край кровати Ребекка осмотрела ноги. Стеклянные лезвия лишь в нескольких местах впились в кожный покров, не глубоко, но достаточно сильно, чтобы вызвать кровотечение.

Златовласка убрала свечу с комода и поставила на пол, затем открыла сундук и достала оттуда ситцевую простынь. Она стала стремительно рвать ее на полосы.

Внезапно Ребекке показалась, что она услышала голос матери и отца. Но раскаты грома заглушили слова. И когда отзвуки стихии на мгновение умолкли, с ними и исчезли громкие разговоры.

«Нет. Я не стану выходить. Если мать меня увидит в таком состояние, то точно расстроится. Завтра я узнаю, что случилось. Рассвет заберет ненастье и принесет светлый, добрый день»

Девочка, морщась от боли, стала вытаскивать стеклышки из ступни. Она протрет рану, обвяжет тканью. А поутру возьмет одну из мазей матери, наложит добротную повязку, и через день все пройдет.

Златовласка искоса взглянула на ворона. Птица невозмутимо сидела на жердочке, словно гроза, бушующая в Дубках, совершенно ее не касалась. Глаза пернатого гиганта были закрыты, но Ребекка могла поклясться светом Тарумона Милосердного, что ворон не спал. Он безмолвно следил за событиями, прислушивался к звукам, но не желал лицезреть ни свет свечи, ни ранение девочки, ни лужу на полу.

«Vik’er iteto hak par lehe pald’n! Anuren vagro er’em oc’eran!. Ferl’en hen s’he iteto par oro Khaa te!» внезапно в гуле ветра и грохоте грома послышался шепот.

Карро испуганно щелкнул клювом и уставился округленными янтарными глазами на пол. Ребекка, у которой от мистических звуков мурашки забегали по спине, проследила за взглядом птицы и робко вскрикнула, прикрыв рот рукой.

В луже, освещенной тусклыми отблесками свечи, мерцала надпись на всеобщем языке.

«Стихия несет меня к живым горизонтам! Судьба ищет сердце силы! Помощь будет птицей нестись к тебе золотое пламя!»

Златовласка побледнела и от страха зажмурилась. Громкий щелчок клюва ворона заставил ее набраться храбрости и открыть глаза. Надпись исчезла, и вместе с ней испарился шепот.

– Нет, нет, нет! Это все происки темных сил! Да, защитит меня вечный свет Тарумона Милосердного! Никакая стихия меня не заставит выйти из спальни! – тихо промолвила она. Страх, что за дверью могут таиться еще более ужасные вещи, нежели светящиеся надписи, сковывал девушку.

Карро склонил голову набок и с интересом смотрел на Ребекку, словно видел ее в первый раз. На мгновение в янтарных глазах ворона промелькнуло сожаление. Но златовласка не заметила его. Она наспех перевязала ступни, поставила свечу на сундук и легла в постель, с головой укрывшись одеялом.

С зарей тьма отступит, гроза пройдет, и солнце вновь засияет над Дубками. И все, что ночью случилось, окажется лишь очередным кошмаром.

«Надо во что бы то ни стало заснуть. Это всего лишь дурной сон! Гадкий сон!»